– Куда? – заинтересовался доктор Дулиттл.
– А он никуда и не успел его налепить, – заржала лошадь. – Только руку протянул – я его как следует лягнула, он и плюхнулся в пруд к уткам.
– Вот это да! – воскликнул доктор.
– Вообще-то я существо кроткое, – призналась лошадь, – и с людьми веду себя весьма терпеливо и мирно. Но мало того, что горе-ветеринар пичкал меня неподходящим лекарством, так ещё этот толстый дурень полез ко мне с пластырем, – вот я и не стерпела.
– Сильно вы его ушибли? – спросил доктор Дулиттл.
– Нет, что вы, – поспешно ответила лошадь, – я лягнула его очень аккуратно, куда надо. Теперь им занимается ветеринар. Так когда будут готовы мои очки?
– На следующей неделе, – ответил доктор Дулиттл. – Приходите во вторник. Всего наилучшего!
Затем доктор Дулиттл раздобыл для своей пациентки пару великолепных больших очков из зелёного стекла; фермерская лошадь была сама не своя от счастья, потому что теперь зрение у неё стало острым, как прежде.
Вскоре в окрестностях городка многие животные на фермах стали носить очки, и никого это уже не удивляло; а вот о подслеповатых лошадях в тех краях отныне забыли.
Та же история повторялась и со всей прочей живностью, которую приводили на приём к доктору. Едва животные обнаруживали, что доктор понимает их наречие, как жаловались ему, где и что у них болит, после чего, разумеется, доктору было куда легче вылечить своих пациентов.
Все они, воротившись восвояси, рассказывали своим друзьям и сородичам о чудесном докторе, который живёт в маленьком домишке посреди большого сада, и знает толк в лечении зверей. И теперь, если кто из зверей и птиц заболевал, – не только лошади и коровы, но и мелкие зверушки вроде полевых мышей, барсуков, водяных крыс и нетопырей, – они тотчас спешили за помощью к доктору Дулиттлу, в домик на окраине города. Вот и выходило, что в большом саду едва ли не каждый день толклись крылатые и четвероногие пациенты, жаждавшие попасть на приём.
Фермерская лошадь была сама не своя от счастья, потому что теперь зрение у неё стало острым, как прежде
Пациентов было так много, что доктору пришлось устроить для разных посетителей отдельные двери. На парадной двери он написал «Для лошадей», на боковой – «Для коров», а на двери чёрного хода – «Для овец». Доктор предусмотрел входы для всех и ни о ком не забыл: даже для мышей устроил крошечный коридорчик в погреб, и там они терпеливо ждали своей очереди, выстроившись рядами.
Миновало несколько лет, и в окрестностях не осталось ни одного пернатого или четвероногого, которое бы не слышало об учёном докторе медицины Джоне Дулиттле. А перелётные птицы, отправлявшиеся на зиму в чужие края, разнесли далеко за пределы страны весть о чудесном докторе из маленького городка, понимающем язык зверей и птиц и способном исцелить любого из них. Так мало-помалу слухи о докторе разлетелись по всему миру, и, сам того не ведая, за границей он прославился ещё больше, чем в родных краях. Доктор был рад-радёшенек: ему нравилось лечить зверей.
Если кто из зверей и птиц заболевал, все они тотчас спешили за помощью к доктору Дулиттлу, в домик на окраине города
Как-то раз, когда доктор Дулиттл сидел, погружённый в свои бумаги, попугай Занзибар, по обыкновению, устроился на окошке и наблюдал, как в саду опадают листья. Вдруг ни с того ни с сего он громко рассмеялся.
– Что это ты, Занзибар? – спросил доктор, оторвавшись от учёных занятий.
– Так, размышляю, – ответил попугай и снова уставился на листопад.
– И о чём?
– Я размышляю о людях, – объяснил Занзибар. – Люди меня бесят. Они слишком много воображают о себе. А ведь наш мир существует уже не первую тысячу лет, и что же? Из всего звериного языка люди сумели понять лишь самую малость. Они усвоили, что, когда собака виляет хвостом, она говорит: «Как я рада!» Удивительное дело! Вы – первый, кто научился по-настоящему с нами разговаривать. Ух, как меня порой раздражают люди! Ох уж мне эти задаваки со своими рассуждениями о «глупых животных»! Глупых – вы только подумайте! Ха-ха! Да я лично был знаком с попугаем какаду, который умел пожелать доброго утра семью различными способами, не раскрывая клюва. Он знал все языки, даже древнегреческий. Этого попугая купил почтенный седобородый профессор, но попугай не пожелал у него остаться. Мне он доверительно признался: «У старика было прескверное произношение, и я не смог стерпеть такого надругательства над древнегреческим». Хотел бы я знать, что сталось с тем какаду… Ведь в географии он понимал лучше большинства людей. Ох уж мне эти людишки! Полагаю, научись они летать, пусть хотя бы порхать, как воробей, – так они бы хвастались без конца!
– Ты мудрая старая птица, – сказал доктор Дулиттл, выслушав Занзибара. – Кстати, а сколько тебе лет? Я знаю, что среди попугаев и слонов встречаются настоящие долгожители.
– Своего возраста я в точности не знаю, – отвечал попугай. – Думаю, примерно сто восемьдесят два – сто восемьдесят три года. Однако знаю, что, когда впервые прибыл из Африки, король Карл ещё прятался от Кромвеля и его мятежников в кроне дуба. А известно мне это потому, что я его тогда видел, и напуган он был до смерти[1].
Глава третьяПустой кошелёк
Вскоре доктор Дулиттл начал зарабатывать ещё лучше прежнего, а его сестра Сара купила себе новое платье и была довольна-предовольна.
Среди пернатых и четвероногих пациентов были такие, которых приходилось оставлять лечиться на несколько дней. Когда им становилось лучше, они подолгу посиживали в саду, устроившись в шезлонгах. Но нередко, выздоровев, пациенты всё равно не желали покидать гостеприимный дом: очень уж им по нраву был и сам доктор Дулиттл, и его жилище. Они просились пожить здесь ещё, и у добряка доктора не хватало духу отказать им. Так он обзаводился всё новыми и новыми питомцами.
Как-то вечером, когда доктор отдыхал в саду и покуривал трубку, за оградой проходил мимо итальянский шарманщик с обезьянкой на поводке. Доктор сразу приметил, что ошейник у обезьянки слишком тугой, а сама обезьянка грязная и несчастная. Доктор Дулиттл немедля забрал обезьянку у шарманщика, сунул тому взамен шиллинг и велел идти своей дорогой. Но шарманщик разозлился и сказал:
– Нет уж, обезьянка мне нужна самому!
– Если вы сию же минуту не уберётесь, я расквашу вам нос, – пригрозил доктор.
Ростом доктор Дулиттл был невысок, зато очень силён. А потому шарманщику ничего не оставалось, как убраться подобру-поздорову, хотя он и бормотал себе под нос всяческие ругательства. А обезьянка осталась у доктора Дулиттла, и теперь у неё был надёжный дом и новые друзья. Они прозвали её Чичи – на обезьяньем языке это означает «рыжик».
Прошло некоторое время, и в городке проездом оказался странствующий цирк, а в цирке был крокодил, который так страдал от зубной боли, что сбежал ночью и явился к доктору Дулиттлу в сад. Доктор потолковал с ним по-крокодильи, а потом пустил в дом и вылечил больной зуб. Увидев, как хорошо живётся у доктора разным зверям и птицам, крокодил тоже пожелал остаться насовсем.
Когда им становилось лучше, они подолгу сидели в саду, устроившись в шезлонгах
– Можно, я буду спать в садовом пруду? – попросил крокодил. – Даю честное благородное слово, что рыбок есть не стану.
Наутро за крокодилом пришёл цирковой дрессировщик с подручными и хотел забрать, но, завидев его, крокодил впал в ярость и защёлкал зубами так, что дрессировщик и остальные бежали в страхе. Но со всеми обитателями дома крокодил вёл себя неизменно кротко и мило.
Однако теперь окрестные старушки боялись приводить своих собачек на приём к доктору – они опасались, как бы крокодил их не слопал. Да и окрестные фермеры тоже не верили, что тот не тронет ягнят и телят, которых они привозили лечиться. Делать нечего: доктор Дулиттл сказал крокодилу: «Придётся тебе возвратиться в цирк». Крокодил заплакал слезами величиной с кулак и принялся умолять: «Позвольте мне остаться!» И у добряка доктора не хватило духу его прогнать.
Тут уж сестра доктора не выдержала и сказала брату:
– Джон, ты должен выгнать эту тварь. Из-за неё пугливые старые дамы и даже фермеры боятся приводить к тебе своих животных. А ведь мы только-только выбрались из бедности! Теперь мы окончательно обнищаем. Это последняя капля, братец. Если ты не прогонишь этого аллигатора, я решительно отказываюсь впредь вести дом.
– Он не аллигатор, – поправил доктор, – он крокодил.
– Называй это чудовище как хочешь, мне всё равно, – воскликнула сестра доктора. – Я не потерплю в доме эту мерзкую тварь. А вдруг она заползёт ко мне под кровать?
– Но крокодил обещал мне никого не кусать, – успокаивал её доктор Дулиттл. – Он не хочет обратно в цирк, ему там не нравится. Увы, у меня не хватит денег, чтобы отправить его обратно в родную Африку. Крокодил ведёт себя весьма пристойно и никого не трогает. Не поднимай из-за него такой шум, прошу тебя.
– А я тебе говорю, что не потерплю в доме крокодила! – настаивала Сара. – Он грызёт наш линолеум. Если ты сию же минуту его не прогонишь, я уйду… замуж.
– Превосходно, – отозвался доктор Дулиттл. – Ступай замуж. Крокодила я не прогоню. – С этими словами он надел шляпу и вышел в сад.
Разгневанная Сара Дулиттл собрала свои пожитки и покинула дом, и доктор зажил один со всем своим пернатым и четвероногим семейством.
В скором времени доктор обеднел ещё сильнее, чем когда-либо прежде. Мало того, что на его иждивении было столько ртов, теперь он вынужден был сам управляться по дому, стряпать и шить, а сбережения всё таяли и таяли, и вот уже нечем было заплатить мяснику и булочнику, да и в доме начался полный разор. Но доктор Дулиттл и не думал унывать.
– От денег только докука, – говаривал он. – Если бы их не изобрели, нам всем жилось бы куда лучше. Нам и без денег хорошо, было бы на душе легко.
Но вскоре забеспокоились сами питомцы доктора Дулиттла. Как-то раз, когда доктор дремал в кресле у кухонного очага, они стали шёпотом держать совет. Сова Ухуху, которая отлично владела арифметикой, высчитала, что денег в доме хватит лишь на следующую неделю, да и то при условии, что все будут есть только раз в день.