Вскоре по прибытии в Сирию Германик умер, оставив жену и юного сына Калигулу. Люди в Риме начали шептаться, что Тиберий приказал убить его. Так как именно Тиберий организовал возвышение Германика (предпочтя его собственному сыну Друзу, который не был ни красив, ни популярен), это обвинение не походило на правду. Но у него имелись свои корни. Тиберий был угрюмым, непривлекательным человеком и не умел говорить; человек, который получил власть императора во всем, кроме обладания титулом, явно нуждался в личном магнетизме, чтобы скрывать трещину между видимостью республики и реальностью существующей империи. Тиберий не имел того прославленного обаяния, которое отличало Цезаря.
Друз, который тоже не обладал им, теперь стал и консулом, и очевидным наследником. Но в 23 году н. э. он также умер – видимо, от желудочных проблем. При этом, Тиберий, похоже, потерял веру в себя. Не прошло и три года, как он оставил Рим и отправился сначала в Кампанию, а затем на Капри. Тут он и оставался, руководя римскими делами на расстоянии и никогда не приезжая в город.
Эта далекая царская рука была совсем не тем, о чем договаривался Сенат. Сенаторы поступились собственной властью, чтобы одна авторитетная персона могла предотвращать гражданскую войну и мятеж. Но Тиберий находился на Капри, купаясь в прибое с шумной толпой голых мальчишек, которых он называл своей «мелюзгой». Он все больше и больше демонстрировал намерение проводить свои дни в удовольствиях, а так как теперь он был императором (во всем, кроме титула), у него были средства делать эти удовольствия крайне экстраординарными. Он строил по всему своему острову маленькие пещеры и гроты и нанимал мальчиков и девочек, чтобы те одевались нимфами и Панами; гроты он называл «убежищами Венеры» и проводил в них время в точности так, как предполагало их название. Он купил знаменитый порнографический трактат и хранил его в своей библиотеке, «чтобы иллюстрация требуемой позиции всегда была под рукой, если кому-нибудь потребуется руководство для совершенствования исполнения».3 Местные жители называли его «этот старый козел». Он был третьим римским принцепсом и первым, кто позволял себе удовольствие безоговорочного исполнения всех своих желаний. Не требовалось долгого времени, чтобы эта исключительная власть развратила всех должностных лиц.
Рим времен Тиберия. Границы крупнейших римских провинций
Тем временем Сенат работал по поддержанию жизни города. А впереди, похоже, уже маячила гражданская война. Луций Элий Сеян, новый командир преторианской гвардии (она уже официально являлась личной армией принцепса) готовил почву к захвату власти, как только Тиберий умрет.
Но в 31 году Тиберий обнаружил (как именно – Тацит умалчивает), что Сеян не только стал любовником жены его умершего сына Друза, но эти двое замышляли отравить Друза. Он приказал арестовать и допросить Сеяна. Тот был признан виновным, далее последовала чистка, которая уничтожила сотни горожан Рима, включая собственных меленьких детей Тиберия и даже сына мертвого Германика, который умер от голода в тюрьме. С этого времени потакание своим слабостям у Тиберия начало превращаться в жестокость: «Он не пропускал ни одной пытки, ни одной казни», – пишет Светоний.
Пока Тиберий беспокоил римлян дома, в далекой Галилее бродячий пророк Иисус все более нервировал большую и могущественную группу священников в Иерусалиме, оспаривая их право контролировать религиозную жизнь иудеев.[294] Со времени упразднения института первосвященника и этнарха иудейские священники не имели больше никакой политической власти, и поэтому были особенно чувствительны к ограничениям власти религиозной, которая у них осталась.
Но, чтобы заставить замолчать Иисуса, им нужна была помощь римлян. Им пришлось обвинить его в политических оскорблениях перед Иродом Антиппой, который отрапортовал обо всем в Рим. Обвинение заключалось в том, что Иисус называл себя «Царем иудеев», что должно было разозлить Ирода.
Но Ирод, который, вероятно, слышал о чистках, идущих в Риме, не был совершать каких-либо действий, пахнущих независимостью – во всяком случае, не тогда, когда Тиберий был занят искоренением сопротивления. Он отослал Иисуса прямо к римскому прокуратору, который заменил его брата Архелая, с сообщением, что пусть лучше римляне, а не он, сделают что-нибудь с этим пророком.
Этот прокуратор, Понтий Пилат, на деле был уверен в собственной безопасности не больше, чем Ирод. Он тоже не хотел, чтобы его подозревали в совершении чего-то, что может показаться заговором против далекого, злого и непредсказуемого принцепса. Беспорядки в Палестине, находящейся под его контролем, не могли принести ему ничего хорошего. Поэтому Пилат согласился казнить Иисуса, который не возразил ему, когда Пилат спросил, действительно ли он объявлял себя царем иудеев. Выбранный способ, распятие, был стандартным римским наказанием для мятежников – сторонники Спартака были казнены точно так же.
Пилат скорее следовал политике: лучше обезопаситься сразу, чем сожалеть потом. Несколько позднее, уже в 36 году н. э. он попал в похожую не слишком острую, но потенциально опасную ситуацию из-за группы мятежников-самаритян – и, не раздумывая, казнил их всех. Это вызвало отрицательную реакцию населения и подъем антиримских настроений в Палестине. Римский правитель Сирии, прямой начальник Пилата, снял его с должности и отослал с позором обратно в Рим.
В 37 году Тиберий умер от болезни; он долго промучился перед тем, как испустил последний вздох – похоже, в конце концов его кто-то задушил. Когда Рим узнал, что принцепс умер, люди выбежали на улицы с криками: «Тиберия – в Тибр!»4
Ни Тиберий, ни Август не взяли себе царский титул, но передача власти становилась похожей на царскую. Тиберий выбрал своим наследником одного из сыновей умершего Германика, юного Калигулу,[295] но не побеспокоился провести церемонию, официально делавшую Калигулу совместным проконсулом. Четыре года тому назад Калигуле была дарована должность квестора – финансового чиновника, но он не получил никакого титула. Сенат наградил его титулом принцепса, властью понтифика максима и военной императорской властью без переименования его сначала пожизненным членом совместного проконсулата, а также без формальной церемонии сдачи его прежних постов.
Калигула начал с того, что рассеял мрачные подозрения, под которыми все еще жило так много римлян после чисток Тиберия. Он освободил всех заключенных, пригласил высланных вернуться в город и провел несколько налоговых реформ, которые помогли наиболее бедным римлянам.
Но хорошее начало оказалось обманчивым. Описания современников разделяют царствование Калигулы на два этапа. Одни говорят, что он был злобным с самого начала, но достаточно долго скрывал это, чтобы усилить свою власть (Светоний пишет даже, что именно его рука задушила Тиберия); другие заявляют, что в начале своего правления Калигула переболел серьезной болезнью и вышел из нее другим человеком. Все рассказы перечисляют шокирующие преступления: он убил своего кузена, свою бабушку и своего тестя; он спал со всеми тремя своими сестрами, с проститутками мужского и женского пола, а также с чужими женами; он разорвал на куски сенатора и протащил эти останки по всем улицам; он заставил своих телохранителей играть с ним в войну и убил их, когда они заколебались, можно ли ударить его; он поднял налоги и затем бешено тратил деньги. Ходили слухи, что он намеревался сделать консулом своего коня, и наверняка он не уважал римские институты. В 39 году он уволил обоих консулов и силой разогнал Сенат.
Менее чем за век Рим прошел очень длинный путь. Ранее сенаторы здесь могли убить человека лишь потому что тот мог захотеть стать императором. Теперь Рим терпеливо сносил неслыханную автократию. Проблема с распадом личности Калигулы заключалась в том, что она причиняла неудобства не всем одинаково: он щедро раздавал деньги и привилегии тем, кто мог оставаться на его стороне. Поэтому всегда находились языки, готовые донести о государственной измене принцепсу, а наказания Калигулы были такими изобретательно жестокими, что мало кто хотел рисковать.
Это не спасло его, хотя на время он удерживал на себе взгляды Рима, ожидавшего следующего оскорбления. Но жизнь империи не прекратилась, когда центральная фигура империи кончила плохо.
На римской восточной границе парфянский царь Артабан III, сын того самого патриота, который отобрал трон у проримского Вонона I, правил Парфией и постепенно восстанавливал национальное самосознание. Его профиль был отчеканен на монетах (много их найдено в Экбатане) с подстриженной по древнеперсидской моде бородой, и его традиционализм был отмечен попытками снова установить сильный контроль над парфянскими городами. Он посадил своих родичей, теперь принцев царской семьи, на троны малых царств, чтобы те правили от его имени и докладывали лично ему: система, скопированная со старых персидских сатрапий.
Плиний пишет, что в Парфии существовало восемнадцать таких малых царств, и Артабан III положил глаз на Армению, чтобы сделать ее девятнадцатым. Армения, которая когда-то принадлежала империи селевкидов, теперь стала буферным государством между Парфией и Римом. Она не была полностью независимой, и со времени правления Августа благозвучно именовалась «римским протекторатом» – это означало, что римские войска поддерживали правление симпатизирующего Риму царя. Артабан планировал посадить на армянский трон своего сына Арсаса и сделать из нее вместо римского парфянский протекторат.
Примерно в тридцатых годах I века н. э. он напал на Армению с севера с помощью нанятых скифских войск. Сражение в столице закончилось гибелью Арсаса. Артабан, не желая отступать, судя по всему, организовал еще одно нападение, собираясь посадить на армянский трон другого своего сына.
Видимо, командующий римским контингентом не хотел начинать большую войну так близко к восточным границам Рима. Он предложил Парфии мирные переговоры. В 37 году н. э. Артабан согласился встретиться с римским дипломатом на римско-парфянской границе – посередине Евфрата. Оба, не желая ставить ногу на территорию другого, вошли на соединяющий берега мост, и провели переговоры прямо в его центре. В конце концов и парфянские, и римские войска были частично отведены; Армения осталась буферным государством с определенной долей зыбкой независимости.