«История Августа» предполагает, что Каракалла затем попытался заручиться поддержкой преторианской гвардии:
«После смерти отца он пошел в лагерь [преторианской] гвардии и пожаловался солдатам, что… его брат приготовил для него яд, и что он не уважал их мать, и он публично воздал благодарность тем, кто убил [Гету]. И он выдал им дополнительную оплату за то, что они лояльны по отношению к нему. Некоторые солдаты восприняли убийство Геты очень плохо, и заявили, что обещали верность двум сыновьям Севера, и что они должны сохранять ее обоим. Ворота [лагеря] были закрыты, и долгое время императора не впускали. Солдаты успокоились только когда на душе у них полегчало, и не из-за жалоб и обвинений, которые тот выливал на Гету, а из-за огромной выплаты денег».18
Три царства
Затем Каракалла начал чистку среди тех, кто мог возмутиться убийством Геты. «В течение тех дней было убито бесконечное число тех, кто поддерживал его брата, – говорит «История Августа». – Резня шла повсюду. Убийства совершали даже в ванной, а некоторых убили во время обеда».19 Дион Кассий добавляет, что Каракалла упразднил даже соблюдение дня рождения Геты.
Потом он объявил новый закон: все свободные люди в империи становились римскими гражданами.
Триста лет тому назад Рим начинал войну в ответ лишь на требование кого-нибудь из италийских городов дать ему римское гражданство. Теперь закон прошел без долгих дебатов и обсуждений, без всякого общественного протеста.
С одной стороны, присвоение римского гражданства всем жителям империи стало большим достижением: Рим больше не был республикой, поэтому быть римлянином больше не обозначало получение права голоса (бывшее главной причиной конфликта, вызвавшего Союзническую войну). Но с другой стороны, римское гражданство отнюдь не было бессмысленным. Адрианов вал и превращение зависимых царств (имевших некоторую долю автономии и собственную национальную идентичность) в жестко контролируемые провинции вели людей внутри римских границ к одному неизбежному финалу. Им не могли позволить оставаться набором стран «под римским управлением», подобно кускам мрамора в стеклянной банке; при необходимости выбора их лояльность всегда оставалась на стороне национальной идентичности, и как только кризис разбивал банку, мраморные кусочки рассыпались. Необходимо было уйти от прошлого и создать новую идентичность. Этих людей требовалось сделать римлянами.
Но быть римлянином больше не означало иметь голос в национальных делах. Это больше не означало, что город Рим был вашим местом рождения – империя распространилась на так много земель, что сотни тысяч римских граждан на деле некогда не бывали в городе, который теперь предлагал им свое имя. Это не означало, что вы знаете римский способ потреблять пищу, любите поэзию Сенеки или хотя бы говорите на латинском языке.
В руках Каракаллы римская идентичность означала три момента. Во-первых, как заметил Эпиктет несколькими десятилетиями ранее, она подразумевала послушание императору. Это означало, что, как все римские граждане, вы имеете определенные права: если вас приговаривали к смерти за преступление, вы могли апеллировать к Риму (конечно, если вам не случилось попасть в чистку), ваш брак и другие контракты могли считаться легальными в римских судах, вашим детям гарантировалось получение наследства по вашему завещанию. И все это означало, что вы должны платить налоги. А Каракалла оказался на мели. Его подарки, необходимые для укрепления власти, опустошили казну, и ему требовалось как можно большее количество граждан, чтобы собирать с них деньги для пополнения казны.
Короче, римское гражданство было компромиссом. В обмен на защиту со стороны римского закона свободный человек внутри римских границ платил деньги. Это было не такой уж невыгодной сделкой (во всяком случае, пока налоги еще не начали кусаться) – но потенциально грозило проблемами. Гражданство уже не подразумевало ничего похожего на призыв Перикла к афинянам с просьбой предать себя идее Афин, или на убеждение иудеев, что их господь обещал потомкам Авраама собственную землю. А ведь именно это были идеи, которые связывали людей в единое целое.
В 212 году, тогда же, когда Каракалла объявил о новом гражданстве, некий вассал парфянского царя по имени Ардашир аккуратно проводил мелкие кампании против других вассальных государств вокруг себя. Собственное царство Ардашира находилось в Парсе – парфянской провинции, где все еще жили парфяне; его столицей был Гур, и его семья была одним из последних осколков старой персидской империи. Более поздние предания говорят, что он был дальним потомком самого Дария, но правда ли это – установить уже нельзя.20
Тихо, постепенно, чтобы не насторожить далекого парфянского царя, он уговаривал или запугивал ближних вассальных царей переменить свою верность парфянскому царю на верность ему.
Вероятно, Ардашира не замечали так долго потому, что парфянский царь Артабан V был вынужден распутывать собственные неприятности. Один из его родственников стал претендовать на корону; после ужасной гражданской войны он смог занять Ктесифон и взять под контроль нижнюю часть месопотамской долины. Артабан был вынужден оставить собственную столицу и устроился не слишком удобным лагерем западнее нее, в северной части равнины между Тигром и Евфратом. Он не обращал особого внимания на то, что происходило восточнее Ктесифона.
Каракалла, видя процесс отпадения парфянских вассалов, послал изгнанному Артабану V предложение о помощи в обмен на брачный союз с дочерью Артабана. Артабан, понимая, что это не искренний союз, а попытка подчинения, отказался. Тогда Каракалла двинулся на восток с армией и в конце 216 года атаковал западную парфянскую границу. Он вел кампанию до зимы, а затем встал зимним лагерем, чтобы переждать холодное время и возобновить наступление весной.
В начале апреля 217 года, как раз перед возобновлением запланированной кампании, Каракаллу стало мучить расстройство желудка. Он ехал верхом с одним из телохранителей, когда его скрутили желудочные колики. Каракалла спрыгнул с лошади и спустил штаны. Телохранитель воспользовался моментом и убил его, пока обе руки у того были заняты.
Тут подскакали конные солдаты, ехавшие немного позади и копьями убили убийцу. Как и убийцы Калигулы, солдат сделал империи одолжение ценой собственной жизни. Тело Каракаллы было кремировано, пепел отослан в Рим. Он правил шесть лет и умер в возрасте двадцати девяти лет.
Восточные легионы, оставшись без императора, объявили новым императором своего командира Макрина. Поздней весной 217 года Макрин снова двинул войска через парфянскую границу. Но Артабан V за зиму уже успел подготовиться к войне, и после тяжелого боя римляне отступили, не одержав победы. Макрин, не желая снова атаковать, предпочел откупиться и передал парфянам поразительно огромную сумму денег.
Это взбесило многих из его солдат. Император, который получил свою власть только за свои военные способности, не достоин титула, раз начал проигрывать битвы. Кроме того, прямо под рукой имелся другой кандидат на место императора. Это был однажды отодвинутый в тень двоюродный брат Каракаллы (внук сестры его матери) – высокий и симпатичный, четырнадцатилетний юноша по имени Элагабал, который был немного похож на Каракаллу (тайно поговаривали, что он его незаконный сын).
16 мая, через несколько месяцев после поражения, группа солдат объявила Элагабала императором вместо Макрина. Макрин обнаружил, что все большее и большее число сторонников покидают его, чтобы присоединиться к новому императору. Наконец он бежал, но преследовавшие солдаты через месяц нашли его в Халкедоне, откуда он пытался пересечь Босфорский пролив, чтобы попасть во Фракию.21 Он был взят под стражу и вскоре убит в заключении.
Элагабал оказался глупцом, потворствующим своим слабостям и эксцентричным прихотям; если даже половина описаний, изложенных в «Истории Августа», соответствует действительности, он стал совсем ненормальным вскоре после своего возведения на престол. Большинство подробностей сведено в едком замечании, где сказано, что солдаты вскоре возненавидели «принцепса, который был губкой, впитывающей сластолюбие каждой клеточкой своего тела».22 Кроме того, он доставлял себе удовольствие странными религиозными ритуалами – один из которых включал в себя поклонение найденному им камню, который Элагабал объявил богом, а другой привел к попытке сделать себе обрезание (очевидно, вместо этого он частично кастрировал себя).
К 222 году преторианская гвардия выдвинула другого кандидата в императоры, и войска отправились искать Элагабала. Он услышал их приближение и спрятался в общественной уборной, но солдаты вытащили его, убили, а затем окунули тело в сточную канаву, протащили вокруг ипподрома, и наконец сбросили в Тибр с привязанным камнем. Его кровное родство с предыдущим императором обеспечило ему трон, но не спасло его.
Сравнительная хронология к главе 84
Глава восемьдесят пятаяСпаситель империи
Между 222 и 312 годами Парфия сдается Персии, а Диоклетиан пытается спасти Римскую империю, оставив Константина завершать работу
В 232 году, когда был убит Элагабал, парфянский царь Артабан V смог победить своего соперника и отбить назад Ктесифон.
Но он продержался в своей столице только два года. Ардашир смог переманить на свою сторону старые города Мидии, Персии и их союзников, и теперь серьезно укрепился в своем родном городе Гур. В 224 году он со свой армией двинулся вперед, чтобы встретиться с парфянскими полчищами на равнине Хормиздаган.
Артабан V был убит в этом сражении. Парфянская империя пала; теперь Ардашир перебрался в царский дворец в Ктесифоне и объявил себя по старому персидскому обычаю Ардаширом I, Царем Царей. Его новая династия стала называться Сасанидами – по его родному персидскому клану.