«Это написано теми, кто приплыл с Псамметихом, — гласит надпись, — [кто] прогиел за Керкис, насколько позволяет река. Тех, кто говорит на иностранных языках, ведет Потасимто, а египтян ведет Амасис».‹753›
Напата была предана огню, 4200 нубийцев погибли или были взяты в плен.‹754› Седекия, услышав об этих победах, послал сообщение Псамметиху II: если Египет захочет атаковать Навуходоносора, Иерусалим присоединится. Он «кинулся к египтянам, — пишет Иосиф, — в надежде с их помощью преодолеть вавилонян».‹755›
Похоже, Навуходоносор не воспринимался всесильным, потому что Псамметих II согласился прийти на помощь Иерусалиму. Он вывел свою армию из Дельты и двинул объединенные силы египтян и греческих наемников традиционным путем на север. В ответ вавилонская армия, которая уже прибыла к стенам Иерусалима, чтобы выяснить, почему запаздывает дань от Седекии, сняла осаду и направилась на юг, навстречу врагу.
Пророк Иеремия, все еще предсказывая гибель, предупреждал Седекию, что худшее еще впереди.
«Армия фараона, которая идет к тебе на поддержку, уйдет в свои земли. Тогда вавилоняне вернутся… Не обманывай себя, считая, что вавилоняне покинули нас. Они не ушли! Даже если ты перебьешь всю вавилонскую армию, и лишь раненые останутся в их палатках, они вернутся и сожгут город».‹756›
Это был убедительный глас судьбы, но Седекия в своей самонадеянгности не услышал его, и Иеремия окончил дни в подземной тюрьме, где никто больше не мог его слышать. («Он лишает солдат мужества!» — жаловался один из офицеров не без некоторого основания.) Тем временем Навуходоносор «встретился с египтянами, вступил с ними в сражение и разбил их; и когда он заставил их бежать, то преследовал до тех пор, пока не выгнал вообще из Сирии».‹757› Псамметих II вернулся домой. Неделей позже, в феврале 589 года, он умер; наследовал ему его сын Априй. Если Седекия и продолжал посылать на юг за помощью из Египта (как предполагают отрывки, написанные позднее пророками Иеремией и Езекиилем), его послания оставались без ответа. Априй вынес урок из ошибки отца и не собирался игнорировать великого царя.[193]
Затем Навуходоносор пробился назад к стенам Иерусалима. Армия Седекии контролировала города-крепости Азеках и Ла-хиш, которые стали форпостами защиты от вавилонского вторжения; но эти города пали один за другим. Хронику медленной агонии можно восстановить по записям на кусках гончарных изделий, найденных в Лахише, посланных туда в качестве писем солдатами, которые находились на границе обороняемой территории. Первым был атакован Азеках.
«Пусть знает мой господин, — сообщает один фрагмент, — что мы больше не видим сигналов из Азекаха».‹758› Город пал. Его огни погасли; вскоре темная вавилонская волна поглотила также и Лахиш, а затем заплескалась у стен Иерусалима.
Осада длилась два года. Она сопровождалась, по Иосифу, «голодом и отвратительной болезнью», и именно голод привел к окончанию осады. В 587 году Седекия решил, что довольно. Он попытался бежать — очевидно, уже не думая об остальных людях, остававшихся перед лицом вавилонской ярости. «Голод стал таким жестоким, что людям совсем нечего было есть, — фиксирует Вторая Книга Царств. — Затем городские стены были разрушены, и вся армия бросилась ночью по дороге к воротам между двумя стенами, что подле царского сада, хотя вавилоняне окружали город. Они бежали к долине Иордана, но вавилонская армия погналась за царем и настигла его на равнинах Иерихонских. Все войско его разбежалось от него, и он был взят в плен».‹759›
Навуходоносор, обычно не отличавшийся излишней жестокостью, свойственной царям Ассирии, был разъярен и жаждал мести. Когда Седекию приволокли и поставили перед ним в его армейском лагере, он приказал убить сыновей царя — еще мальчиков — у него на глазах. А затем Седекии вырвали глаза, чтобы последним, что он видел, была казнь его семьи.
Седекию в цепях привели в Вавилон; все его главные чиновники и жрецы были казнены рядом с армейским лагерем; Навуходоносор приказал своим командирам поджечь Иерусалим. Стены были разрушены, городское население выселено, дворец царя, дома, казначейство, храм Соломона — все было в огне. Евреев расселили по Вавилонии, кому-то удалось бежать в Египет. Именно они положили начало диаспоре, которая просуществовала два тысячелетия. «И после этого цари колена Давида закончили свое существование», — заключает Иосиф.‹760›
Тем временем союзники Навуходоносора, мидяне, под управлением его тестя Киарксеса успешно продвигались в Малую Азию. Ко времени падения Иерусалима они достигли границ владений лидийцев.
Лидия, которая была покорена киммерийцами сто лет тому назад, собралась с силами. Некоторые лидийцы бежали во Фракию и, вероятно, оттуда дальше на запад; но другие остались. Теперь их царем был Алиатт, праправнук Гигеса. Под его руководством лидийская армия выступила вперед, чтобы встретить мидян, и сражалась с ними, пока не остановила их продвижение.
С 590 по 585 год две армии смотрели друг на друга через реку Галис, но ни одна из сторон не могла добиться преимущества. Геродот замечает, что во время этих пяти лет, «хотя множество сражений оканчивалось в пользу мидян, столько же завершалось в пользу лидийцев».‹761› Поэтому в 585 году Навуходоносор взялся за разрешение этого тупика. Он послал вавилонского полководца по имени Набонид, чтобы тот помог добиться прекращения противостояния двух армий. Похоже, Набонид достиг успеха: два царя согласились на мир, который был закреплен браком Ариени, дочери Алиатта, с сыном Ки-арксес, мидийским принцем Астиагом.‹762›
Для Навуходоносора, возможно, имело бы больше смысла послать сюда армию, чтобы помочь мидянам завоевать лидийцев, чем возиться с мирным договором. Но Киарксес был царем Мидии и Персии уже в течение сорока лет. Он был старым и больным человеком, готовым прекратить воинственные действия. Сразу же после скрепления договора клятвой и царской свадьбы он слег в постель и вскоре умер. Астиаг стал царем Мидии и Персии вместо него. Но он не горел желанием воевать; забрав жену, он отправился назад домой.
Возможно, Навуходоносор не послал вавилонскую армию, поскольку, что сам тоже страдал от болезни.
Правление Навуходоносора — в особенности его конец — отмечено мистическими штрихами довольно зловещего характера. Самый полный рассказ об этих трудных днях обнаруживается в Книге Даниила, которая описывает судьбы четырех еврейских пленных, угнанных в Вавилон и воспитанных слугами Навуходоносора как вавилоняне. Один из этих пленников, сам Даниил, был вызван для толкования тревожного сна Навуходоносора: царь увидел ночью огромное дерево с прекрасными листьями и множеством плодов, дающее приют животным под ним и птицам в его ветвях. А затем он увидел дерево срубленным, ободранным, с обрубленными ветвями, и пень в бронзовых узах. И ассирийские, и вавилонские цари разделяли поклонение священному дереву, как источнику их силы. Сон поразил Навуходоносора, будучи воспринят как зловещий. Даниил, которого попросили интерпретировать сновидение, подтверждает его отрицательную природу, предсказывая, что царя поразит сумасшествие, и он на время потеряет свою власть. И действительно, Навуходоносор лишается разума: «Отлучен он был от людей, ел траву, как вол. Орошалось тело его росою небесной, волосы выросли, как у льва, а ногти у него — как когти у птицы», — в таком состоянии он пробыл семь лет.‹763›
Эта история, естественно, была сильно преувеличена более поздним еврейским комментарием библейских книг в попытке извлечь смысл из такой трансформации — для библейской мифологии вообще не характерно превращение человека в животное в качестве наказания. Гораздо более позднее сочинение, «Жизни пророков» — анонимный рассказ о жизни различных иудейских пророков, написанное, вероятно, около 100-х годов н. э. — трактует эту трансформацию как символ тирании Навуходоносора. «Жизни пророков» описывает Навуходоносора как здравомыслящего, но при этом приписывает его облику черты животного:
«Голова и передняя часть были как у вола, ноги и задняя часть — как у льва… Это характерно для тиранов, что… в свои более поздние годы они становятся дикими зверями».‹764›
Здесь можно увидеть трансформацию образа из эпической поэмы о Гильгамеше, в которой дикое существо Энкиду выглядит человеком, но бродит в полях, питаясь травой, как животное. В поэме о Гильгамеше Энкиду — деспотичный, нецивилизованный, хватающийся за власть, он — тень царя, тот, с которым нужно бороться и приручить прежде, чем царство станет процветать. В предании о Гильгамеше и Энкиду человек становится хорошим царем (а его тень — более человечной) именно тогда, когда противостоит искушению сделать свою власть безграничной. Но Навуходоносор идет другим путем — деспотичность его увеличивается, и в итоге он опускается от положения великого царя до животного существования.‹765›
Несмотря на место, занятое им в истории и в воображении соседей, Вавилон оставался центром империи очень короткое время. Хаммурапи был первым его великим царем, первый