При Младшей династии Хань в. империи ясно определились два направления социально-экономического развития. Главным из них оставалось рабовладение.
Рабовладельческие хозяйства продолжали существовать, хотя труд рабов применялся теперь прежде всего в специфических видах производства (выращивание камфарных и лаковых деревьев, пастьба скота, рыбные и соляные промыслы). Для земледелия, если не считать ирригационных работ, рабский труд не был характерен. Жалобы на непроизводительность его появились уже во второй половине Старшей династии Хань (в правительственной дискуссии «О соли и железе» и докладе сановника Гун Юя); теперь они усилились. Это было связано, в частности, с усовершенствованием навыков труда и хозяйственных' методов — не менее важным показателем подъема производительных сил, чем технические достижения. Развивается новый тип полеводства, требовавший тщательного ручного ухода буквально за каждым растением в поле; рабский труд для этого не годился. Получают развитие сложные хозяйства крупнейших собственников земли, где применялся труд зависящих от них (но лично еще свободных) земледельцев(Исследователи отмечают двойственность их положения: они сохраняли право приобретать землю, но не могли самовольно покинуть арендуемый ими участок господской земли.). Процесс концентрации земли принял неслыханные размеры: новые землевладельцы, никак не связанные с чиновной знатью, иногда обладали имениями, тянувшимися «от области до области». Их влияние распространялось на всю округу, включая и мелкие города. Эти земельные магнаты назывались, как мы уже знаем, «сильными домами». Они имели тысячи рабов, табуны коней, стада крупного и мелкого скота, владели большими мастерскими, значительную часть персонала которых составляли закованные рабы, наживались на торговле и ростовщичестве. На полях этих огромных имений было крайне трудно, а то и невозможно организовать необходимое наблюдение за рабами. Здесь использовался труд бу цюй (посаженной на землю личной стражи) и всякого рода кэ — «гостей», «полевых работников», «гостей-приживальщиков», «нахлебников» и др. Эта группа, напоминающая клиентов или колонов, существовала на правах арендаторов (дянъ кэ) или на положении отроков-рабов (тун ли). Часто нужда заставляла задолжавшую бедноту брать в издольную аренду и обрабатывать землю «сильных домов» на тяжелых условиях. В обширнейших поместьях, имевших по нескольку тысяч «гостевых дворов», наметился переход к предфеодальным формам хозяйствования. Второе направление социально-экономического развития в империи Младших Хань и представляло крупное землевладение, где устанавливались отличные от рабовладельческих отношения, игравшие все более важную экономическую роль.
В государственном секторе получили распространение так называемые тунь тянъ («поля при селении — тунь»). Впервые эта форма государственного полеводческого хозяйства возникла на северо-западных границах империи на рубеже II–I вв. до н. э., но затем нашла применение во внутренних областях империи (что, возможно, свидетельствует об усилении значения императорской собственности). Для изучения этих хозяйств имеются крайне редкие для древнего Китая источники — подлинные документы хозяйственной отчетности на бамбуковых планках. Сельскохозяйственные работы здесь выполняли поселенцы и их семьи, которым выдавали посевной материал, земледельческие орудия и скот: урожай (целиком или в размере 60 %) сдавался в казенные амбары, откуда земледельцы получали натуральные выдачи и одежду. Выдачи и выполненные работы строго учитывались. Несмотря на тяжелые условия эксплуатации, жители этих селений не были все же рабами в юридическом смысле (так как известны случаи их дальнейшего порабощения властями), но находились на положении государственнозависимых, прикрепленных к земле землепользователей. Это аграрное устройство, видимо связанное и с воссозданием общин, получило дальнейшее развитие и стало в известной мере прообразом государственной «надельной системы» — цзюнъ тянъ, нашедшей широкое применение со второй четверти III в. н. э., уже после падения ханьской династии, в китайских предфеодальных государствах периода так называемого Троецарствия и в раннефеодальной империи Цзинь.
Между тем ко второй половине II в. ханьский Китай снова потерял Западный край, хотя заинтересованность империи в нем была несомненна. Восстановление империей Младших Хань в I в. международной торговли по Великому шелковому пути и овладение торговыми путями на северо-востоке и юго-западе явилось мощным стимулом для развития товарно-денежных отношений, роста частного предпринимательства и накопления личных богатств. В феноменальном росте фамильных состояний и безудержном мотовстве богатейших домов современники усматривали чуть ли не первопричину оскудения государственной казны и массового разорения земледельцев. Два крайних полюса социальной действительности — скопление несметных сокровищ в руках немногих собственников (в частности, тех, кто был связан с торговлей и ростовщичеством) и обнищание массы мелких и средних собственников — обозначились к началу II в. с предельной остротой. Создавшееся положение многие деятели рассматривали как катастрофу для государства и связывали его с чрезмерным распространением товарно-денежных отношений.
Представление о том, что торговля и монетное обращение являются «червем», подтачивающим благосостояние государства, сложилось у ряда древнекитайских экономистов давно, в предимперский период. С конца II в. до н. э. в докладах на высочайшее имя появляются предложения запретить деньги и изъять металлическую монету из обращения. Однако объективная действительность, вызвавшая к жизни эти внешне схожие настроения, в разные периоды была различна.
В предимперскую эпоху, когда распространение товарно-денежных отношений стимулировало развитие рабовладельческих хозяйств, работавших на продажу, такое отношение отражало прежде всего реакцию общественных слоев, наиболее пострадавших от «победного шествия денег», в первую очередь прежней знати. Вместе с тем оно показывало реакцию правящих кругов — идеологов «фацзя», не связанных со старой знатью, но ставящих превыше всего интересы авторитарного государства, которые, по их мнению, ущемлялись новой денежной знатью. Эти воззрения шли вразрез с развитием рабовладельческой экономики той эпохи.
Теперь обстоятельства переменились. В условиях укрупнения рабовладельческих хозяйств, изменения самого их характера при усиливающейся натурализации хозяйства дальнейшее расширение и углубление денежных отношений (обусловленное также и политическими причинами(В частности, притязаниями фиска: подушный, а зачастую и поземельный налог, составлявший важнейшую статью доходов империи, правительство пыталось исчислять в деньгах.)) становилось отрицательным фактором, подрывающим экономику общества в целом. Вызванные этим противоречием общественные сдвиги давали себя знать во всех областях жизни и объяснялись современниками по-разному, но, как правило, пагубностью денег, как таковых. Подлинная причина этого кризисного явления заключалась в том, что достигнутый к тому времени уровень товарно-денежных отношений не соответствовал существовавшему тогда характеру производства. Поскольку в древности производство из-за низкого уровня производительности труда в целом носило натуральный характер, постольку товарно-денежное обращение затрагивало лишь относительно небольшую часть производимого продукта и капитал был торговоростовщическим, т. е. к производству не имел прямого отношения. Таким образом, рост денежных накоплений не стимулировал производства. И если оборотную сторону обогащения частных домов в империи Хань многие современники видели только в безмерной роскоши и беспредельном расточительстве — на фоне все возрастающей бедности подавляющего большинства населения и за его счет, — то в некотором смысле они были недалеки от истины.
Все это привело к обострению внутренней борьбы в правительстве и самом императорском доме. Две группировки боролись при ханьском дворе за влияние на императоров, в какой-то мере отражая две указанные тенденции общественно-экономического развития. Во внешней политике это были линии на ее активизацию и на затормаживание. Сначала одержала победу первая, и ее выражением были успехи Бань Чао, действовавшего в Западном крае в течение 30 лет. Но вскоре, и не случайно, взяла верх вторая. Еще во времена Бань Чао придворные советники настаивали на прекращении походов в Восточный Туркестан. После его смерти наместничество в Западном крае было уничтожено. Сын Бань Чао еще некоторое время продолжал дело отца. Однако государственной поддержки его деятельность уже не встречала, а в сложнейшей обстановке Западного края это означало постепенную сдачу империей ключевых позиций на Великом шелковом пути. Уже с конца первого десятилетия II в. северные сюнну при поддержке владетелей Западного края возобновили набеги на Китай. Активизировались племена цянов. Северные и северо-восточные границы империи стали подвергаться нападению сяньби, занявших прежние кочевья сюнну. У династии едва хватало сил для обороны границ.
На отказ от активной внешней политики повлияла и наметившаяся в первой четверти II в. убыль числа налогоплательщиков государства. Во 2 г. н. э. — в конце правления Старшей династии Хань — в Китае впервые была проведена перепись населения по числу хозяйств и душ, показавшая соответственно цифры: 12 233 062 и 59 594 978, т. е., как и обычно в древности, около пяти душ на хозяйство. При Младшей династии Хань составление фискальных списков стало одним из важнейших мероприятий имперской администрации. «История Младшей династии Хань» сохранила нам данные поголовного учета податного населения, производившегося примерно через каждые десять лет вплоть до середины II в. н. э. Столь пристальное внимание к проблеме народонаселения и регулярная регистрация основных непосредственных производителей государства обнаруживают жизненную важность для империи этой проблемы.
В самом начале правления Младшей династии Хань перепись зафиксировала всего 21 млн. человек, но в течение длительного правления Гуан У-ди имел место неуклонный рост числа налогоплательщиков, количество которых к концу I в. н. э. достигло 53 млн. человек, что означало соответствующее возрастание доходов казны. Однако уже через полтора десятка лет и перепись показала убыль подданных империи почти на 10 % — и * это в то время, когда, по свидетельству источников, у империи «не было дел», т. е. ни внутренних смут, ни внешних кровопролитных войн. Важная статья государственных доходов оказалась под угрозой. И хотя войны с кочевниками стоили жертв, однако причина этого неблагополучного экономического положения была глубоко внутренней. Не срабатывала одна из основных функций государства: непосредственного изъятия прибавочного продукта у основной массы трудового земледельческого населения (притом что сельское хозяйство было важнейшей отраслью общественного производства в империи). Сокращение количества налогоплательщиков не означало, конечно, их физической гибели, но знаменовало их гибель «гражданскую», поскольку они отдавали себя под покровительство частных лиц. Это положение принципиально отличалось от того, которое вызывало тревогу ханьских политических деятелей примерно за полтора-два столетия до этого. Тогда донесения местных властей сообщали, что, несмотря на сокращение поземельного налога до 1/зо доли урожая, бедняки в действительности лишаются половины в пользу богачей — обычно своих кредиторов, что вынуждает бедный люд закладывать поля и отдавать членов семей в рабство. Речь шла об общинниках, попавших в долговую кабалу, но остававшихся в числе граждан — налогоплательщиков империи. Ни о какой личной зависимости бедствующего люда от частных лиц тогда не было речи, во всяком случае как о массовом явлении. И тогда и сейчас государство пеклось о своих доходах, о налогоплательщиках империи, и болезненно реагировало на их сокращение, но за внешним сходством явлений скрывалось их принципиальное различие. Многие должники и теперь продавали членов своих семей и даже себя в рабство, но общая тенденция развития становилась иной. Замет