(«Одиссея», VIII, 487-491)
Если Ахилл слагал песнь как участник главных событий, то равным образом и аэды могли участвовать в них, а тем более — наблюдать их, и это, конечно, способствовало реальности их изображений, что так поражает нас в поэзии Гомера.
В аэдах мы должны видеть народных певцов, но часто они оказывались в зависимости от властителей и знатных людей, и это вынуждало их приспособляться к вкусам своих слушателей. Конечно, властителю было лестно, чтобы аэды прославляли его подвиги, и, например, Одиссей охотно дарует жизнь аэду Фемию, захваченному вместе с женихами, когда тот обещает сложить в честь него песнь («Одиссея», XXIII, 348 сл.). Но вместе с тем иногда аэд делался лицом, близким к властителю. Агамемнон, например, отправляясь в поход под Трою, поручил охрану своей супруги аэду («Одиссея», III, 267 — 271). Позднее Гесиод говорит про себя, что выступал с песнью на погребальных играх в честь Амфидаманта («Труды и дни», 654).
Таким же аэдом надо представлять себе и Гомера. Недаром греческая традиция изображала его в виде слепого старца, вроде Демодока. Поэтому правдоподобна мысль, что в этих образах поэм содержатся автобиографические черты.
Надо полагать, что искусстве аэдов, как и всякое «ремесло» в первобытные времена, развивалось в недрах семьи и передавалось от отца к сыну, из поколения в поколение, и если посторонний человек хотел посвятить себя этому искусству, то его усыновляли, чтобы он рог лучше его изучить. Отсюда и ведет начало воспоминание о целых семьях, занимавшихся специально этим искусством. Таковы рассказы о Гомеридах на острове Хиосе, которые представляли объединение рапсодов, исполнявших поэмы Гомера, но само название в виде отчества подчеркивает семейный принцип, лежавший в его основе. Сравним у нас деятельность семьи олонецких сказителей Рябининых, в которой уже в нескольких поколениях искусство переходит от отца к сыну. Подобная практика наблюдалась и у многих других народов — во Франции, в Германии, в скандинавских странах, в Сербии, а особенно у многочисленных народов СССР.
То, что мы знаем об аэдах, показывает наличие у них определенной художественной техники и трафаретных приемов, выработавшихся в их практике, и всякому начинающему поэту нужно было хорошо усвоить эту технику, чтобы создавать эпические поэмы. Гомеровские поэмы свидетельствуют о высоком развитии поэтической техники. Можно представить себе, что первые поэты не могли еще создавать больших композиций, а создавали поэмы лишь малого объема, которые легко могли исполняться перед слушателями в продолжение одного собрания. Но позднее они, подобно Фемию и Демодоку, получили возможность исполнять их по частям. Так подготовлялись средства, сюжетные и формальные, для создания крупных поэтических композиций, причем не было необходимости в записи этих произведений, прочно хранившихся в устной передаче.
Аналогичный процесс надо предполагать и в выработке стихотворной формы. Длинный эпический стих — гексаметр, т. е. шестистопный дактилический стих, стал постоянной формой героического эпоса.
Итак, аэды в своем творчестве разрабатывали старые народные предания и мифы и постепенно накапливали целый арсенал художественных приемов и форм, которые потом становились уже традиционными и типичными для всего жанра. Но вполне естественным было, что аэды, используя поэтический материал своих предшественников, подчиняли его собственным замыслам и вносили в него черты своего времени и взгляды, подсказанные их социальным положением. Поэтому, прежде чем рассматривать главные образцы древней эпической поэзии, важно бросить хотя бы беглый взгляд на историческую и социальную обстановку того времени. «Надо переселиться в век Гомера, — писал еще Н. И. Гнедич в своем замечательном «Предисловии» к переводу «Илиады», — сделаться его современником, жить с героями, чтобы хорошо понимать их»[46].
5. ГРЕЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО НАЧАЛА ПЕРВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ ДО Н. Э.
В настоящее время мы можем с полной достоверностью утверждать, что в основе содержания поэм Гомера лежит какая-то быль. Археологу-самоучке Генриху Шлиману (1822—1890) удалось в 1873 г. открыть остатки города Трои, в 1876 г. — остатки кремля в Микенах, а в 1884 г. — кремля в Тиринфе. Затем в конце XIX и в XX в. наши сведения о древнейших эпохах Греции обогатились новыми, исключительно важными археологическими открытиями. Артуром Эвансом (1851 — 1941) были найдены на острове Крите остатки огромных дворцов с богатой утварью и стенной живописью. В 1939 г. были открыты остатки большого укрепленного дворца в Пилосе. Было сделано и много других открытий и — что весьма важно — при раскопках было найдено много надписей. Некоторые из них с линейным письмом типа «Б» содержат слова, сходные с гомеровскими, и даже имена гомеровских героев. Эта богатая культура, которую теперь принято называть крито-микенской или ахейской, хронологически относится главным образом ко второму тысячелетию до н. э. Помимо этого ценные материалы дало изучение надписей хеттских, вавилонских и других народов Востока и Египта.
Культура Крита достигла высшего расцвета в XVII — XV вв. до н. э. В это время ему принадлежало господство над всем районом Эгейского моря. Но после какой-то катастрофы это могущество было сломлено. К XIV — XIII вв. относится расцвет Микен. О столкновениях египтян в XIII — XII вв. с эгейскими племенами, носящими греческие названия, свидетельствуют египетские надписи. Остатки троянских поселений охватывают время от третьего тысячелетия до н. э. до первых веков н. э. Ученым удалось установить в этих остатках следы одиннадцати разных поселений, возникавших одно над другим, а в седьмом (А) слое снизу были определены черты культуры, сходной с гомеровскими описаниями и соответствующей предметам, найденным в микенских погребениях.
Крито-микенская культура, нашедшая выражение в огромных постройках, в богатой стенной живописи, домашней утвари, большом количестве золотых и серебряных вещей и украшений, оружия и мечей с инкрустацией на клинках и т. п., достигала высокого технического совершенства. Она свидетельствует о крепкой организации, которая предполагает существование сильной единоличной власти и использование рабской силы. Наше представление об этой культуре дополняется большим количеством надписей, собранных при раскопках. Выше мы уже указывали, что в этих надписях встречаются имена некоторых героев сказания о Троянской войне.
Катастрофический конец крито-микенской культуры находит объяснение в предании о переселении или, вернее, вторжении дорийцев. Обстоятельства этой катастрофы нам остаются неизвестными. Но несомненно, что после этого в Греции наступило запустение, и жизнь восстанавливалась уже в условиях родового строя, а в преданиях потомства сохранялось воспоминание об этом славном прошлом. Это мы и находим в поэмах Гомера. В «Одиссее» (XIX, 172—177) говорится о богатстве Крита и о множестве населяющих его племен, в «Илиаде» (II, 649) число городов его исчисляется сотней. Микены названы в «Одиссее» (III, 305) «златообильными». В «Одиссее» же (III) прославляется Пилос как царство Нестора и т. д.
Связь между поэмами Гомера и крито-микенской культурой наглядно подтверждается находками отдельных предметов, прямо соответствующих гомеровским описаниям: таков кубок Нестора, ручки которого украшены изображениями голубок, распростерших крылья («Илиада», XI, 632 — 635), шлем Одиссея, унизанный зубами вепрей («Илиада», X, 261 — 265), огромные щиты, покрывающие все тело — «словно башня», — у Гектора и у Аякса («Илиада», VI, 107 сл., VII, 219; XI, 485; XVII, 128), застежка на плаще Одиссея («Одиссея», XIX, 226-231) и т. д.
Самый поход греков на Трою представляется весьма правдоподобным в кругу военных событий XIII — XII вв. до н. э., известных нам по египетским надписям: греческие племена пытались вторгнуться даже в самый Египет, где и были разбиты однажды в пределах Дельты в 1221 г. Отклик на эти события мы видим в рассказе Одиссея об отражении жителями грабительского набега критян («Одиссея», XIV, 256 — 272). Географическое положение Трои, господствовавшей над Геллеспонтом (Дарданелльским проливом) и державшей в своих руках важный морской путь в Черное море, могло послужить причиной многих военных столкновений. Это обстоятельство, вероятно, и легло в основу сказания о Троянской войне. Но эти исторические воспоминания были переработаны народной фантазией, осложнились позднейшими дополнениями и выросли до размеров событий всенародного значения, после чего сделались любимой темой аэдов.
Поэмы Гомера как подлинно художественные произведения отразили в себе типичные черты своего времени и поэтому могут служить для нас свидетельством быта и нравов эпохи в большей степени, чем археологические памятники. Из рассказа Гомера видно, что создание его поэм относится ко времени разложения родового строя. «В поэмах Гомера, — говорит Ф. Энгельс, — мы находим греческие племена в большинстве случаев уже объединенными в небольшие народности, внутри которых роды, фратрии и племена все же еще вполне сохраняли свою самостоятельность. Они жили уже в городах, укрепленных стенами; численность населения увеличивалась вместе с ростом стад, распространением земледелия и зачатков ремесла; вместе с тем росли имущественные различия, а с ними и аристократический элемент внутри древней, первобытной демократии»[47]. Свой обзор основных черт гомеровской эпохи Ф. Энгельс заключает следующим выводом: «Мы видим, таким образом, в греческом строе героической эпохи древнюю родовую организацию еще в полной силе, но, вместе с тем, уже и начало разрушения ее...»[48]
Черты родового строя ясно видны во многих местах поэм. Типичным владыкой рода представлен троянский царь Приам, во дворце которого, как в «большом доме» патриархального рода, живут пятьдесят его сыновей со своими женами и детьми и двенадцать дочерей с мужьями («Илиада», VI, 243 — 250). Торжественное собрание членов всего рода в царстве старца Нестора в Пилосе описано в «Одиссее» (III, 3 1 — 33; 405 — 416). Престарелый отец совершает жертвоприношение Посейдону, а потом богине Афине при участии своих шестерых сыновей, оставшихся у него, и друзей. Это происходит перед дворцом, и сидят они на стоящих там с давних пор «тесаных камнях».