С замечательным юмором описана первая встреча Медеи с Ясоном, когда они, находясь друг перед другом, не знают, как начать разговор, и только ворона с высокого дуба, заговорив человеческим голосом, напоминает спутникам Ясона правило, «которое знают и дети», что они при этом разговоре юноши и девушки будут лишними (III, 927 — 937). Образ Медеи обрисовывается с поразительной яркостью в той сцене, когда она ночью прощается с отцовским домом, прежде чем покинуть его. Высшего напряжения достигает действие поэмы, где рассказывается, как Аргонавтов настигает погоня и Медея заклинает Ясона, чтобы он не попал к колхам: она пожертвовала всем, чтобы спасти его; она готова даже сжечь корабль и сама погибнуть при этом. Наконец, она придумывает план захватить брата Апсирта. Поэт заключает этот эпизод прославлением силы Эрота (IV, 350 сл.).
Поэзия Аполлония Родосского не нашла признания в Александрии среди современников. Аполлоний хотел возродить героический эпос, но его поэма была наполнена современными мотивами. В целом, она оказалась неудачной и вызвала справедливую критику. Но некоторые эпизоды ее представляют высокую художественную ценность. Описание любви Медеи — это настоящий психологический роман. Он отличается большой силой и оказал влияние на римскую поэзию. Вергилий по этому образцу построил в «Энеиде» роман Дидоны и Энея. Влияние Аполлония не менее сильно у Валерия Флакка в его поэме «Аргонавтики» и у Варрона Атацинского (I в. до н. э.), автора несохранившейся поэмы «Аргонавты»; немало заимствований встречается и у Овидия. А через этих римских поэтов влияние Аполлония сказалось и на поэтах нового времени — Расине и Грильпарцере.
5. БУКОЛИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ. ИДИЛЛИИ ФЕОКРИТА. БИОН И МОСХ
Неудовлетворенность жизнью в большом городе привела к идеализации жизни на лоне природы. В произведениях поэтов описывается труд простых людей, особенно пастухов, их скромная жизнь. Правда, это не всегда подлинные, реальные пастухи, а скорее существовавшие только в воображении поэтов. Буколическое направление нашло свое отражение и в пластическом искусстве.
Главным представителем этого жанра в литературе был Феокрит (прибл. 310 — 250 гг. до н. э.). По одним сведениям, он был уроженцем Сиракуз, по другим — острова Коса, что более вероятно. На Косе он был близок с поэтами Филетом, Асклепиадом и Леонидом Тарентским, которые оказали сильное влияние на рост его поэтического таланта. Расцвет его деятельности совпадает со временем пребывания его в Александрии, где он прославлял щедрость царя Птолемея II Филадельфа (ср. XI, 46; XIV, 59; XVII) и написал похвальное стихотворение в честь царицы Береники (сохранился только отрывок). Феокрит сдружился с поэтами кружка Каллимаха. Но, несмотря на свои связи, поэт признавался, что нередко оставался без денег: его Хариты (богини изящества), не получив ничего, недовольные возвращались домой босыми ногами (XVI, 8). По-видимому, он покинул Александрию, будучи обижен Птолемеем. По всей вероятности, Феокрит предпринимал путешествие в город Милет к другу своему Никию, с которым в юности занимался медициной под руководством упомянутого выше Эрасистрата (с. 383). Никию он посвятил X, XIII идиллии и VII эпиграмму. К супруге Никия Фегениде обращена идиллия XXVIII. Судя по идиллиям IV и V, Феокриту была хорошо знакома и южная Италия.
Феокрит написал много стихотворений различного характера, но сохранился лишь сборник из 30 идиллий и 23 эпиграмм, который недавно пополнился несколькими отрывками из египетских папирусов. Среди этих стихотворений есть несколько неподлинных. Феокрит является создателем особого жанра — идиллии ( eidyllion). Слово это буквально значит «видик» (уменьшительное от eidos — «вид») и употреблялось в смысле «пьеска», «сценка». Этот жанр ведет начало от мима, но он осложнился новыми элементами. В новое время этому термину придали специальное значение описания жизни спокойной и скромной, добродетельной и свободной от сильных страстей и волнений.
Идиллии Феокрита очень разнообразны по содержанию. На первом месте мы поставим, как наиболее типичные, стихотворения буколические (I, III — IX идиллии), где изображается в идеализированном виде с известной долей сентиментальности жизнь простых пастухов, в X — жизнь жрецов, в XXI — рыбаков. Все эти люди — рабы, но в изображении поэта не чувствуется их рабская доля: это — скрытое оправдание рабовладения. В виде пастуха представлен и чудовищный людоед — киклоп Полифем (XI). В некоторых случаях в образах пастухов можно узнать и действительных лиц — например, в VII идиллии, где дается вполне точное описание топографии острова Коса, поэт изображает самого себя под именем Симихида и своих друзей под именами Ликида, Сикелида и Титира. Ученые высказывали разные предположения о том, кого вывел Феокрит под этими вымышленными именами. Обыкновенно считают, что под именем Ликида надо видеть Леонида Тарентского. Там же Феокрит называет подлинным именем поэта Филета, упоминает также про любовь Арата. Таким образом, получается представление о целом кружке поэтов на острове Косе, среди которых вращался Феокрит. Между ними, как видно, происходило поэтическое соревнование вроде тех, какие бывали в Александрии. На существование такого кружка указывает и полемика Геронда в стихотворении «Сновидение» (VIII) (см. с. 408). VI идиллия посвящается ученому-поэту Арату.
Часто Феокрит изображает сценки состязаний между пастухами, каковы Дафнис и Дамет в VI идиллии, Ликид в Симихид в VII, Дафнис и Меналк в VIII и IX идиллиях. Иногда идиллия представляет собой единую песню. Так, Фирсис поет один перед козопасом в I идиллии или другой пастух, изливающий муку своей любви к Амариллиде в III идиллии. Киклоп Полифем также отводит душу в песне, воспевая свою возлюбленную нимфу Галатею. Состязание в песнях разрешается так, что или один из певцов сам, как в VII идиллии, признает победу за другим, или кто-нибудь третий произносит приговор, как в V идиллии. Дафнис и Дамет в VI идиллии оказываются равными и сами обмениваются своими инструментами. В X идиллии дается просто сравнение двух песен — трудовой песни Милона с песней любовной тоски Батта. Заключается это сравнение таким нравоучением (X, 5 6—58):
Так вот и следует петь на солнце трудящимся людям;
твою песню любовную, песню голодную, пахарь,
Матери петь бы твоей, как будила тебя она утром.
Идеальным певцом представляется мифический Дафнис. Все звери оплакивали его смерть (I идиллия). Так вырабатывается в этой поэзии чисто стилизованный тип певца-пастуха — Дафниса, Фирсиса, Меналка и т. п., — который потом перешел в римскую литературу, например к Вергилию, и далее к народам нового времени, особенно в классическую французскую литературу. Идеализация предмета любви, намеченная Феокритом (ср. X, 24 сл.), достигает особенного развития в греческом романе и в римской элегии и подготовляет культ дамы в средневековой поэзии.
Содержанием песен обычно бывает любовная тема. Образцом женской любви является недоступная Амариллида (III, 52 — 54). Огорченный пастух готов умереть из-за неразделенной любви. Смерть от безответной любви представлена рассказом о прекрасном пастухе Дафнисе в I идиллии. Томление тщетной любви приписывается и чудовищному Полифему в XI идиллии. Поэт с утонченностью настоящего александрийца играет этими противоположностями — безобразие людоеда и его нежное чувство (XI, 14 сл.). В другой идиллии (VI) положение меняется. Полифем проявляет уже твердость и отвергает недоступную красавицу, успокаивая себя сознанием своей интимной красоты!
Полна живого юмора XIV идиллия. В ней реальными чертами очерчена любовь Эсхина. Убедившись, что его возлюбленная Киниска полюбила другого, он избил ее и этим погубил навеки свои надежды. Остается одно — отправиться, пока он молод, на военную службу к царю Птолемею в Египет. В XX идиллии (принадлежность ее Феокриту подвергается сомнению) пастух отвергнут из-за отсутствия изящества и светского обращения. Но отказ возбуждает в нем только негодование, и он, зная себе цену, не теряет твердости. В XXVII идиллии (подлинность ее тоже остается спорной) любопытно представлен переход от непреклонности девушки к полному подчинению.
Среди подобных тем встречаем мы и жалобы на холодность друга (XXIX идиллия), отвергнутую любовь к юноше (XXX идиллия). Нравоучительный характер имеет рассказ о том, как гордый юноша, проявивший холодное равнодушие к самоубийству влюбленного, сам погиб от упавшей на него статуи бога Эрота (XXIII идиллия). Впрочем, принадлежность ее Феокриту сомнительна.
Большой жизненной правдивостью и художественной силой отличается в этой группе стихотворений II идиллия, в которой представлено, как покинутая девушка приготовляет «приворотное» средство, чтобы вернуть утраченную любовь молодого человека. Среди колдовства и таинственных заклинаний при свете луны, которыми несчастная Симефа рассчитывает приворожить к себе неверного, она рассказывает незатейливую историю своей утраты. Психология страсти и история этой любви воспроизведены с большой силой, и страдания любящей женщины несколько напоминают песни Сапфо.
От мимов идиллия Феокрита восприняла черты реализма, и среди сентиментальных сцен мы нередко встречаем неприкрашенное изображение действительности. В идиллиях «Чародейки» (II), «Сиракузянки» (XV) и «Рыбаки» (XXI) явно видно подражание мимам Софрона. Сюда же относится изображение трудовой жизни простых рыбаков. Живут эти люди впроголодь, «щадя свой желудок». Снится такому человеку то, чего у него нет: как будто он поймал огромную рыбу, а когда вытащил ее, увидал, что она — золотая. Это — богатство, которым навек он будет обеспечен. На радостях он поклялся, что никогда уже не выйдет после этого в море. Но богатство оказалось пустым сном; так неужели же своей клятвой он навсегда связал себя и вследствие этого будет лишен своего единственного заработка? Другой рыбак успокаивает его, говоря, что, если золотая рыба была только сном, то таким же сном была и его клятва. «Лови-ка ты рыбу простую, из мяса, — говорит он ему, — чтобы от голоду не умереть и со снами золотыми». Таков голос трезвой, живой действительности.