Особенной известностью пользуется XV идиллия «Сиракузянки, или женщины на празднике Адониса», впервые переведенная на русский язык еще Н. И. Гнедичем. Это — целая бытовая сценка. Здесь представлены две кумушки-землячки родом из Сиракуз, живущие в Александрии и отправляющиеся во дворец на празднество в честь Адониса, бога умирающей и возрождающейся растительности. Горго зашла за приятельницей своей Праксиноей. Они болтают, сплетничают про своих мужей. Затем Праксиноя умывается и одевается с помощью рабыни, которая никак не может угодить хозяйке. Горго восхищается ее новым платьем, спрашивает о цене. Наконец они готовы и выходят на улицу. Сквозь давку, пугаясь проезжающих лошадей, пробиваются они по дороге. Находится любезный кавалер, который проводит их к дворцу. Роскошь дворцового убранства и замечательное изображение мертвого Адониса вызывают их громкие восторги. Какой-то сердитый сосед пытается остановить их несмолкаемое стрекотание. Но они резко обрывают его, с гордостью заявляя, что они — сиракузянки, говорящие по-дорийски. Вдруг они слышат, как аргивская певица начинает петь гимн в честь Адониса. Этот гимн приводится в идиллии. Он заканчивается ритуальным оплакиванием бога. Горго вдруг вспоминает, что пора возвращаться домой, так как, вероятно, муж ее, оставшийся без завтрака, сердится на нее. Жизнь этих заурядных людей живо встает перед нами в этой сценке.
Подлинная жизнь пастухов проглядывает нередко и под прикрытием сентиментальной формы в описании внешней обстановки, в которой исполняются их чудные песни. Так, хитрый и ловкий Батт подсмеивается над простодушным Коридоном. Тут мы видим не салонных пастушков, а действительных, от которых «пахнет сывороткой». Любопытную картину скотоводческого хозяйства изобразил поэт в мифологической сцене, описывая приход Геракла к царю Авгию (XXV идиллия). Феокрит тонко схватил и психологию крестьянина (VII и V идиллии). В других местах мимоходом представлено отношение к рабам. Хозяйки бранят за нерадивость и невнимательность своих рабынь, одергивают их суровым окликом: «Где твои мысли блуждают?» (II, 19) или словом «лентяйка» (XV, 27). Встречаются среди этих сцен и живые изображения природы, например VII, 135—157, где представляется картина южной природы такой поры, когда «все пахнет тучными дарами лета, пахнет осенним урожаем».
Но у Феокрита нередко встречаются и чисто придворные мотивы. Так, в XVI идиллии он прославляет сиракузского тирана Гиерона И, хотя и упрекает его за скупость (14—15), а в XVII, относящейся к 259 — 258 гг., в необыкновенно напыщенных и гиперболических чертах изображается могущество египетского царя Птолемея II Филадельфа: он правит тысячами стран и несчетными тысячами народов в Египте, под его властью находится 33 333 города, сам он уподобляется божеству. Мимоходом прославляются властители и в других идиллиях — Птолемей в XIV (59) и XV (46), Береника в XV (107) и Арсиноя в XV (110).
Так же, как у Каллимаха, мы встречаем среди идиллий Феокрита типичные гимны, как гимн в честь Диоскуров (XXII идиллия) или нечто вроде гимна — эпифаламий (свадебная песня) в честь Елены (XVIII идиллия) — перепев известной песни Стесихора, а в стихотворении в честь Гиерона (XVI идиллия) прославление Харит. Подобный же гимн в честь Адониса слышат сиракузские кумушки (XV идиллия).
Прославляя богов, поэт вводит много мифологических подробностей, но религиозной веры тут совершенно нет; он уподобляет их людям. Он представляет, что Хариты ходят по домам, как нищенки, и, не получая должного уважения от людей, возвращаются домой без подарков и садятся, «склонивши головы на холодные колени» (XVI, 11).
Тип маленького стихотворения в духе эпиллиев Каллимаха не раз встречается среди идиллий Феокрита. Такова XIII идиллия о Гиле, воспитаннике и любимце Геракла, похищенном нимфами. Рассказ об этом похищении есть и в «Аргонавтиках» Аполлония Родосского, в конце I книги. Но кому принадлежит первенство, определить невозможно. Позднее, в римской литературе этот сюжет использовал Проперций (I, 20). Характер эпиллия имеют также идиллия «Вакханки» (XXVI) и две идиллии о Геракле — «Геракл-мальчик» и «Геракл, убивающий льва» (XXIV и XXV), которые живо напоминают «Гекалу» Каллимаха.
Эпиграммы Феокрита — это или надписи под изображениями поэтов (Архилоха, Эпихарма, Анакреонта), или надгробные посвятительные надписи. Поэтический уголок бога — сады, поля и стада и производительную силу природы — Приапа рисует IV эпиграмма. К другу своему врачу Никию обращает поэт VII эпиграмму, в которой говорит о поставленной им статуе бога-целителя Асклепия.
Главным образом для поэзии Феокрита служили мимы Софрона, особенно во II и XV идиллиях. Но помимо этого, в произведениях Феокрита видно сильное влияние старых поэтов, как Алкея, Сапфо, Алкмана и Пиндара, а из современных ему — Филета, Каллимаха и др. В споре Каллимаха с Аполлонием Родосским Феокрит стоял, надо полагать, на стороне первого. Так обычно толкуется то место в VII идиллии, где он следующим образом высказывает свою точку зрения (45 — 48):
Как мне противен строитель, который старается тщетно
Вровень с могучей горою воздвигнуть огромный домище, —
Так же противны и Муз эти птички, что силятся втуне
С славным хиосским аэдом равняться своим кукованьем.
А в другом месте высказывается мысль: «Для всех вполне довольно Гомера» (XVI, 20).
Большинство стихотворений Феокрита написано гексаметром, который, однако, отличается от эпического гексаметра. В нем очень часто встречается так называемая «буколическая цезура» (после четвертой стопы) и спондей в пятой стопе. Несколько стихотворений (XXVIII — XXX) написаны лирическими размерами. Встречается и элегический размер (VIII идиллия). Им же написано большинство эпиграмм. Таким образом, размер уже не имел традиционного значения и стихотворения Феокрита предназачались только для чтения.
В идиллиях Феокрит пользовался главным образом дорийским наречием с примесью эпических форм, в эпиллиях XXII и XXV — ионийским, и только в стихотворениях, написанных лирическими размерами, он вводит соответственно с этим стилизованную эолийскую речь. Самый язык его в стихотворениях, не имеющих официального характера, отличается простотой и живостью, иногда прямо воспроизводит разговорную речь — простых кумушек, пастухов, восторженную речь влюбленных и торжественный стиль похвального слова. Иногда слышатся напевы народных песен с их повторяющимися припевами вроде: «Песнь зачинайте, о Музы, пастушью мне песнь зачинайте» (I, 64; 70 и т. д.). А еще более это видно в заклинаниях Симефы: «К дому влеки моему того парня скорей, вертишейка» (II, 16; 21, 32 и т. д.); «Страсть моя эта откуда, скажи, мне, царица Селена» (II, 69; 75; 87 и т. д.).
Феокрит создал жанр идиллии и дал ему вполне завершенную форму, являясь наиболее типичным ее представителем. У него менее всего чувствуются отрицательные стороны александрийской учености. Сценки его блещут живым, неподдельным чувством. «Феокрит, — писал Н. И. Гнедич, — остается, как Гомер, тем светлым фаросом (т. е. маяком. — С. Р.), к которому всякий раз, когда мы заблуждаемся, должно возвратиться».
Непосредственными продолжателями Феокрита были Бион и Мосх. Среди позднейших его последователей в греческой литературе был Лонг, автор романа «Дафнис и Хлоя». Феокриту подражал римский поэт Вергилий в своих «Буколиках». Благодаря ему это направление распространилось позднее в эпоху Возрождения и стало модным во французской классической литературе. Впоследствии образы Феокрита оживают у Андре Шенье (1762—1794), в Германии у Геснера (1730-1788), Фосса (1751 — 1826) и Гебеля (1760-1826). В английской литературе есть также немало подражаний Феокриту — у Мильтона (1608—1674), Бернса (1759—1795), Теннисона (1809—1893) и др. У нас переводили Феокрита и подражали ему Н. И. Гнедич, А. А. Дельвиг, О. А. Мей и др.
Бион Смирнский (II в. до н. э.) особенно известен стихотворением «Надгробная песнь Адонису», которая близко напоминает песню, приведенную Феокритом в «Сиракузянках». Кроме того, Биону приписывается ряд мелких стихотворений. Среди них выделяется своим изяществом пьеска «Учение Эрота», где представлено, как Афродита приводит сына Эрота к пастуху в ученье и как пастух стал учить его своим пастушеским песням, на деле же оказалось, что сам перенял у него любовные песни. В другом стихотворении рассказывается про мальчика-птицелова, который принял крылатого бога за птичку.
Эрот в этой поэзии теряет значение божества и становится шалуном-мальчуганом с крылышками, луком и стрелами. Таким он позднее изображался на статуэтках, рельефах и в декоративной живописи на стенах домов (например, в Помпеях).
Мосх Сиракузский также является автором ряда стихотворений в духе Феокрита. Из них одно — «Похищение Европы» — имеет характер эпиллия. В его основе лежит миф о том, как Зевс в образе быка похитил финикийскую царевну Европу. В поэме «Мегара», названной по имени супруги Геракла, эта героиня рассказывает матери Геракла Алкмене, как он в припадке безумия убил своих детей (ср. трагедию Эврипида «Геракл»). В основе стихотворения «Эрот-беглец» комический сюжет о том, как богиня Афродита разыскивает убежавшего от нее сына — Эрота. Она описывает его приметы и обещает награду за поимку, предупреждая в то же время о его коварных свойствах. Стихотворение полно игривой прелести и производит тем более комическое впечатление, что для розысков беглеца применяются те же меры, что и по отношению к беглым рабам.
Чудесное стихотворение Мосха (III) о переменах душевных настроений обработал в 1821 г. А. С. Пушкин под названием «Земля и море».
Приписываемая, может быть и неправильно, Мосху «Надгробная песнь Биону» проникнута глубоким чувством, но является очевидным подражанием «Надгробной песни Адонису».
6. ЭРОТИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ: ФИЛЕТ, ГЕРМЕСИАНАКТ И ДР. ЭПИГРАММЫ: ЛЕОНИД ТАРЕНТСКИЙ, АСКЛЕПИАД И ДР.
Эротический элемент — характерная черта всей эллинистической поэзии. Мы уже видели появление его у некоторых поэтов IV в. и особенное усиление у Каллимаха, Аполлония Родосского, Феокрита и других.