ыл известен. Пеан заканчивается обращением к богу Аполлону: «О Делосец, услади себе сердце хороводами кеосцев и пошли им богоданную счастливую судьбу!». Эти слова объясняют культовое и политическое значение песни.
Из того же цикла мифов взят сюжет дифирамба «Тезей». Тезей, сын афинского царя Эгея, родился от Эфры, дочери царя города Трезена Питфея. Когда Тезей возмужал, он отправился в Аттику разыскивать своего отца. Проходя через Истм (Коринфский перешеек), он по дороге победил много чудовищ и разбойников, засевших в этом узком месте. Молва об его подвигах дошла до афинян и царя Эгея. Хор старцев, собравшись к царю, спрашивает его о неизвестном герое. В ответ на это Эгей передает полученные им сведения о молодом герое. На этом дифирамб заканчивается. Предполагается, что конец известен слушателям.
Рассмотренный дифирамб является единственным образцом этого жанра и представляет для нас особый интерес, так как, по нашим сведениям, от дифирамбов произошла трагедия (см. гл. VIII). Дифирамб имеет диалогическую форму, предполагает мимическую игру и, таким образом, содержит элементы драматического действия. Конечно, не надо упускать из виду, что данный образец его относится к концу 70-х годов V в. до н. э., т. е. ко времени, когда в Афинах уже выступали с трагедиями Эсхил и другие трагики, и, следовательно, не исключена возможность, что этот дифирамб сам носит следы влияния трагедии.
Как поэт Бакхилид уступает Пиндару по силе и оригинальности. Многие черты он прямо заимствовал у Пиндара. Интересно отметить и у него высокое понимание священной миссии поэта, которого он провозглашает «божественным пророком чернооких Муз» (VIII, 3). Себя он называет «славным служителем Урании (позднее считалась музой астрономии), носящей золотой убор на голове» (V, 13). Такое значение он приписывает и Гесиоду (V, 192). «Свет доблести не умаляется у людей вместе со слабостью тела, но Муза питает эту доблесть», — говорит он (III, 90—92). Замечательно то место, где он, рисуя свой поэтический размах, уподобляет себя парящему на высоте орлу (V, 16 — 30).
Бакхилид в трактовке мифов и в обилии эпитетов находился под влиянием Гомера, подражал и Пиндару. Но у него нет того богатства поэтических образов, как у них. Его мысль течет спокойнее и ровнее; в ней больше выдержанности и последовательности, чем у Пиндара. Своеобразной особенностью его в пользовании мифами является недосказанность их, это проявление манерности, отходящей от естественности и простоты. Он сосредоточивает внимание на какой-нибудь части, важной для его целей, после чего обрывает рассказ. «Белорукая Каллиопа, — обращается он к одной из Муз — останови здесь свою прекрасную колесницу» (V, 176 сл.). Такую обработку получают у него мифы о Мелеагре, Тезее и др. Язык его произведений и стихотворный размер проще, чем у Пиндара, и потому они легче поддаются переводу на другой язык. Однако серьезные критики всегда отдавали предпочтение неровностям Пиндара перед гладкостью Бакхилида. Дорийский диалект перемежается эолизмами и ионизмами.
Если притязание Бакхилида быть поэтическим орлом не было принято современниками, то за ним была признана «прелесть медоречивого кеосского соловья» (III, 96 — 98).
В творчестве Пиндара и Бакхилида жанр эпиникия достиг высшего развития, но с ними же вместе он и закончил свою историю. Это будет вполне понятно, если представить себе его отличительные черты. Пиндар в восьми одах прославляет победы тиранов Гиерона, Ферона и Аркесилая; Бакхилид в трех эпиникиях — победы Гиерона. Кроме того, Пиндар в десяти других эпиникиях и Бакхилид в одном прославляют конские ристания, на которых имели возможность выступать почти исключительно богатые и знатные люди. Таким образом, по самой своей природе этот жанр отражал интересы аристократических группировок. Естественно, что по мере того, как стали равиваться и укрепляться демократические элементы, жанр эпиникия все более терял социальную почву, и во второй половине V в., когда в Афинах и во многих других государствах утвердился демократический строй, уже не находилось продолжателей направления Пиндара и Бакхилида.
ГЛАВА VIIНАЧАЛО НАУКИ И ПРОЗАИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Экономический расцвет ионийских городов и начало прозы. 2. Первые греческие философы. 3. Диалектическая философия Гераклита и зачатки художественной прозы. 4. Философы-поэты. 5. Первые географы и историки-логографы.
1. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РАСЦВЕТ ИОНИЙСКИХ ГОРОДОВ И НАЧАЛО ПРОЗЫ
Социальные условия, способствовавшие развитию индивидуальной лирики, дали одновременно толчок и для создания литературной прозы.
Проза как язык обыденной речи существовала раньше поэзии, но как особая литературная форма она развилась значительно позднее поэзии. В раннюю пору истории, при слабом распространении письменности, все те мысли, которые нужно было сохранить и передать потомству, облекались в ритмическую форму: она предохраняла текст от искажения и способствовала легкости запоминания. Письменность появляется в результате значительного материального и умственного развития народа — на определенном уровне культурного развития. Сохранившиеся памятники показали, что она существовала еще в крито-микенскую эпоху. Широкое распространение ее можно предполагать только с VII в. до н. э. К этому времени относятся первые известные нам попытки опубликования законов, некоторые записи официального характера, как списки должностных лиц и особенно записи религиозного содержания.
В противоположность стихам, удовлетворяющим эстетической потребности народа и отражающим преимущественно эмоциональную сторону, прозаические записи преследуют практические задачи — сохранение в памяти ценных наблюдений, из которых впоследствии возникает наука. Язык такой трезвой, рассудочной мысли служит прежде всего для удовлетворения научных запросов. Первые признаки таких стремлений мы уже отмечали в поэмах Гесиода, где делалась попытка, хотя и наивная, разобраться в явлениях окружающего мира. Поскольку мировоззрение того времени оставалось еще во власти мифологических представлений, взгляды на мир выливались в мифологические формы, но важно было само стремление систематизировать их. С течением времени это стремление росло. Правила житейской мудрости, выражаемые в пословицах, настолько поражали сознание народа тонкостью наблюдения и меткостью, что воображение начинало приписывать их отдельным, особенно «мудрым» людям. Так сложилось сказание о семи мудрецах. В их числе назывались разные имена, сюда включались и некоторые известные политические деятели, как Питтак из Митилены, Солон из Афин, Периандр из Коринфа, Фалес из Милета, Биант из Приены и т. д. Стали также собирать и басни как образное выражение народной мудрости.
В V в. до н. э. Геродот, передавая общераспространенное мнение (II, 134), считает автором басен Эсопа. К числу подобных же нравоучительных рассказов принадлежат анекдоты о Гомере, о споре его с Гесиодом, о приезде в Грецию мудрого скифа Анахарсиса и т. п. Наконец, так слагались и распространялись мелкие рассказы, вроде новелл, отчасти на основе «бродячих» сюжетов. Многие из них вошли в сочинения историков, особенно Геродота. Таков, например, рассказ о сокровищнице египетского царя Рампсинита (II, 121). Вместе с тем стали распространяться и новые религиозные воззрения, в том числе учение секты орфиков, т. е. последователей мифического певца Орфея, побывавшего будто бы в загробном мире. В Афинах распространение орфизма связано с деятельностью Ономакрита при дворе Писистрата. Учение это мистическое и проникнуто глубоким пессимизмом. Оно утверждало, что «тело есть гробница души». Оно отрицало ценность земной жизни и имело реакционный характер.
Такие перемены в общественном сознании произошли в результате крупных экономических сдвигов, наступивших в VII в. до н. э. — прежде всего на побережье Малой Азии и на прилегающих к нему островах.
Колыбелью греческой науки была Иония, которая в VII и VI вв. играла руководящую роль в жизни греков. Тут был ряд цветущих городов — Смирна, Эфес, Колофон, Милет и др. Отсюда в разные концы греческого мира были выведены колонии, с которыми поддерживалась постоянная связь. Население приморских областей — а таких было большинство — было тесно связано с морем, часто путешествовало в другие страны, поддерживало торговые отношения с самыми культурными народами Востока, знакомилось с их бытом и нравами. У него, естественно, вырабатывалась особая любознательность и наблюдательность, особая пытливость ума.
Развитие торговли и промышленности вызывало потребность в Научных опытах, в географических и астрономических наблюдениях, в математических выкладках, в знании исторического прошлого страны. Стремление осмыслить сущность окружающего мира породило первые, философские учения. Но возникшая в это время философия еще не имела того специального значения, какое она имеет в новое время. Как показывает самое слово, это была «любовь к мудрости», и она охватывала все отрасли науки. Одновременно стали появляться и первые труды по истории.
Уроженцами Милета были первые философы-физики Фалес, Анаксимандр, Анаксимен и историк Гекатей; в Эфесе жил Гераклит, из Колофона происходил Ксенофан, с острова Самоса — Пифагор. Эти мыслители и сделали первые попытки изложить простым языком новые оригинальные мысли. Так возник язык прозы. К сожалению, сочинения этих философов не сохранились и известны лишь по незначительным отрывкам. Однако несомненно, что они заложили основы для всей позднейшей науки, философии и литературы. Их сочинения имели не только узконаучное значение, но и общелитературное — тем более, что они создавали особые формы художественной речи. Они являются первыми образцами ионийской прозы, но язык их еще сильно напоминает поэзию. Фалес ничего не писал, а излагал свое учение устно. Анаксимандру принадлежало первое прозаическое сочинение на греческом языке. Однако некоторые из философов, как Ксенофан, Парменид, Эмпедокл, явно продолжая традицию дидактического эпоса, излагали свои учения в стихотворной форме.