Миф есть коллективное создание народа, а не измышление отдельного, хотя бы и гениального человека. Поэтому он не представляет чего-нибудь устойчивого и постоянного: он растет и развивается по мере развития общественного сознания. Большинство мифологических образов были первоначально местно чтимыми божествами; но постепенно из них выделились, как главные, божества олимпийские — по мере того как распространялось влияние тех племен, у которых создалась эта религия. В результате этого отдельные местные божества сводились на уровень героев.
Вместе с тем в мифах находили отражение и явления общественной жизни — различные этапы в развитии семьи и брака, черты быта первобытных охотников и пастухов, материнского права (матриархата) и отцовского (патриархата), овладение огнем и т. д. Черты первобытного фетишизма и тотемизма сменялись антропоморфизмом — представлением божества в образе человека. Семья олимпийских богов приняла характер патриархальной семьи. Черты разных эпох отражались в мифе, так что он иногда превращался в чрезвычайно сложное целое. С течением времени в мифах стали появляться и «драмы социального характера, распри человеческих единиц», которые, как указывал Горький, совершенно отсутствовали в древнейшую пору мифотворчества.
Мифологические черты, раз сложившись еще в эпоху доклассового общества, продолжали держаться в памяти людей в виде пережитков и в позднейшие эпохи. Так, воспоминания о первобытном людоедстве сохранялись в мифе о людоеде киклопе Полифеме, о человеческих жертвоприношениях — в рассказе о жертвоприношении Ифигении и т. п. В мифах об амазонках отражается воспоминание о матриархате. В мифе о Данаидах (ср. трагедию Эсхила «Просительницы») содержится воспоминание о борьбе с формами кровно-родственной семьи, а возникшие понятия кровосмесительства (недопустимость брака между близкими родственниками) дали начало мифу об Эдипе, положенному в основу знаменитой трагедии Софокла. В 1891 г. Энгельс в предисловии к четвертому изданию книги «Происхождение семьи, частной собственности и государства» дал материалистическое толкование мысли, высказанной в 1861 г. Бахофеном, о том, что миф об Оресте, который убил мать, мстя за смерть отца (см. трилогию Эсхила «Орестия»), отражает окончательную победу отцовской семьи над древним материнским правом.
Новейшие исследования привели шведского ученого М. Нильссона к заключению, что культ большинства греческих богов создался еще в крито-микенский период. В дальнейшем мифологические сюжеты осложнялись внесением новых черт, подсказанных условиями самой жизни, и включались в целые повествования наподобие рассказов о приключениях людей. Рассказы о подвигах отдельных героев объединяются в рассказы о больших коллективных предприятиях — вроде похода аргонавтов за «золотым руном» или охоты на Калидонского вепря. Таким же путем, вероятно, создавались и сложные мифологические повествования, как миф о Троянской войне, о походах аргосских племенных вождей против Фив и т. п. Богатые раскопки острове Крите и на местах Трои, Микен, Тиринфа, Пилоса и других показали, что в основе сказаний об этих городах лежат исторические данные. А надписи этой эпохи позволяют предполагать, что некоторые из героев таких сказаний, как Приам, Гектор, Парис, а может быть, Этеокл и другие, были историческими личностями.
Таким образом, мы можем сказать, что создание больших и сложных мифологических повествований было делом многих поколений, причем в первоначальную мифологическую канву вкраплялись воспоминания об исторических событиях, и все это перерабатывалось, по выражению К. Маркса, «бессознательно-художественным образом народной фантазией». Эта «почва» и давала богатейший материал для искусства и литературы. Поэты находили тут сюжеты для своего творчества, обрабатывая и даже переделывая их в соответствии со своим художественным замыслом. Из такого же источника взято содержание «Илиады» и «Одиссеи» и многих других эпических произведений, а также трагедий. Поэты, уже далекие от представлений первобытной эпохи, продолжали пользоваться рассказами древней мифологии как интересными сюжетами, как арсеналом для своего творчества.
2. СКАЗКИ, БАСНИ (ЭСОП), ЗАГАДКИ И ПОСЛОВИЦЫ
Близка к мифу и неотделима от него сказка; только подчеркнутая недостоверность рассказа отличает ее от мифа.
«Еще более, чем мифология, для нас поучительны сказки, — писал А. М. Горький, — ибо в них ярче и обильнее отражено лицо рабочей массы, яснее выступает характер ее мышления, ее мечты, ее отношение к труду. Следует обратить особое внимание на то, что именуется как «необузданность фантазии», а по смыслу своему является утверждением всемогущего труда, изменяющего мир»[31].
Вследствие того, что у греков не было строгого различия между мифом и сказкой, мы очень мало знаем о ней. В историческую эпоху Греции сказки рассказывались преимущественно в гинекее, т. е. в женской половине дома. Они содержали фантастические рассказы о прекрасном царевиче, о страшных чудовищах, о необыкновенных приключениях и т. п. (ср. упоминание этого у Аристофана в «Лисистрате», 781 и сл., и в «Богатстве», 177 и объяснение в схолиях).
Сказочные мотивы мы находим и в мифах. Таковы в троянском цикле мотивы похищения красавицы и борьбы за нее. Много таких элементов, как будет показано ниже, вошло в содержание «Одиссеи» под видом воспоминаний героя о своих приключениях: о великанах — людоедах-лестригонах, о лотофагах, людях, которые питаются плодами лотоса, заставляющими забыть все прошлое, об одноглазом киклопе Полифеме, пожравшем шестерых спутников Одиссея (ср. русскую сказку о Лихе одноглазом), о чарующем пении полуженщин-полуптиц — сирен. Даже основной мотив «Одиссеи» — возвращение мужа после долгого отсутствия как раз ко времени готовящейся свадьбы жены Пенелопы — принадлежит к числу распространенных мотивов в сказочной литературе разных народов. Состязание женихов Пенелопы в стрельбе из лука, получение руки Гипподамии благодаря победе Пелопа в конском состязании и т. п. — все это напоминает сюжеты русских сказок о сватовстве и однородные мотивы в германском эпосе.
Басня также должна быть причислена к древнейшим созданиям устного народного творчества. В ней сохраняются черты животного эпоса, возникновение которого связывается с жизнью первобытных охотников и скотоводов. В историческую пору такая форма берется для иносказательного выражения какой-нибудь морали, вытекающей из повседневного опыта. Горькие думы о бессилии перед произволом знатного человека в VIII в. до н. э. поэт Гесиод выражает в басне о соловье и ястребе. Это первая известная нам басня.
Многочисленные басни, имевшие хождение в народе в V в. до н. э., обычно приписывались какому-то фригийскому рабу-горбуну Эсопу. Из позднего времени (IV — V вв. н. э.) сохранилась целая книга забавных рассказов о его жизни и приключениях. Но все эти рассказы — плод фантазии, свидетельствующей только об отсутствии положительных сведений об этой личности.
Под именем Эсопа сохранился целый сборник басен (их 426) в прозаическом изложении. Состав этого сборника весьма пестрый: наряду с хорошо известными сюжетами есть и просто анекдоты, и принадлежат они к самым различным эпохам. О единстве автора тут не может быть и речи. Среди этих басен, приписываемых Эсопу, мы встречаем много хорошо знакомых нам сюжетов. Вот для примера: «Голодная лисица заметила на одной лозе висящие гроздья винограда. Она захотела их достать, но не смогла и ушла, сказав про себя: они еще зелены». Или вот другая: «Волк увидел однажды, как пастухи в шалаше едят овцу. Он подошел близко и сказал: Какой шум поднялся бы у вас, если бы это делал я!». Вспомним еще такие басни, как «Волк и Ягненок», «Крестьянин и Змея», «Дуб и Трость», «Лягушка и Вол», «Лошадь и Осел», «Цикада и Муравьи», «Волк и Журавль», «Ворон и Лисица» и т. д.
Позднее отдельные писатели придавали этим басням литературную форму: в I в. н. э. римский поэт Федр и во II в. греческий писатель Бабрий. Из этого источника черпали сюжеты и баснописцы нового времени — Лафонтен во Франции, Лессинг в Германии, в России — И. И. Хемницер, А. Е. Измайлов, И. А. Крылов и др.
Такое же происхождение имеет и жанр загадок. Напомним для примера загадку, разрешение которой позднейшая ученость приписала Эдипу: какое существо бывает двуногим, трехногим и четвероногим и при этом бывает тем слабее, чем более ног имеет? Речь идет о человеке — в зрелости, старости и младенчестве.
Плодом долголетних наблюдений и коллективного опыта у греков было большое количество поговорок, пословиц и ходячих изречений. Когда выработались определенные стихотворные размеры, многие поговорки были облечены в стихотворную форму, например о всемогуществе богов: «Медленно мелют богов жернова, зато мелют уж тонко»; об изменчивости судьбы: «Есть расстоянье большое меж кубком и губ твоих краем».
Многие изречения народной мудрости были приписаны древним мудрецам VII — VI вв. Предание выделило из них группу семерых: Фалес, Биант, Солон, Питтак, Клеобул, Периандр и Хилон. В разных версиях этого предания называются разные имена, и одни и те же изречения приписываются разным лицам. Сами же эти мудрецы были историческими личностями, некоторые — хорошо известны своей политической деятельностью, как Солон, Питтак, Периандр и др. Предание, очевидно, приписало им многое из того, что накопилось в народном обиходе. Таковы изречения: «Познай самого себя», «Ничего через меру» и т. п.
3. НАРОДНАЯ ПЕСНЯ, ЕЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ФОРМЫ
В мифах, сказках, пословицах, устных рассказах и песнях находили выражение взгляды народа на окружающий мир. Но прочно удерживалась в памяти только такая речь, которая была облечена в ритмическую форму, имела вид песни. Поэтому история литературы и должна начинаться с изучения народной песни.
Исследование первобытных форм песни показывает, что возникновение ее надо связывать с первобытной магией и обрядами, а особенно с трудовым процессом. У первобытных людей песня не является простым развлечением, а имеет практическое значение — помогает в работе или даже организует ее. Равномерность и правильная последовательность движений облегчают работу. А в многократном повторении однообразных и равномерных движений устанавливается ритмичность. К движению и производимому им шуму человек присоединяет соответствующие возгласы — сначала без всякого смысла, простые звукоподражания, но позднее они заменяются отдельными словами и даже целыми фразами, ритмически построенными. Это и есть зерно первобытной песни. Она скрадывает тоску и утомительность долгой работы