А главное — берешь ведь наобум:
Порочен он иль честен, как узнаешь?
А между тем уйди — тебе ж позор,
И удалить супруга ты не смеешь.
{Перевод И. Ф. Анненского)
Эврипид со всей остротой подчеркивал ненормальность бытового положения греческой женщины. Выйдя замуж, женщина приходит в чужой дом, ни к чему не приученная в родительском доме, совершенно не зная своего мужа. Жизнь женщины ограничена целым рядом условностей. Положение мужчины совсем иное, так как он проводит большую часть времени вне дома. Но родить ребенка, рассуждает Медея (250 сл.), более тяжелое дело, чем сражаться на войне. Психология такой женщины и представлена в лице Федры в «Ипполите». «Соблазнов много в нашей жизни есть, — говорит она, — беседы долгие, безделье — сладкий яд» (383 сл.) и т. д. Честная по своей натуре, она поняла собственное бессилие перед захватившей ее страстью и хотела молча, не открывая никому своей тайны, умереть.
Но среда ее погубила. В трагедии очень живо показаны ее переживания. Мы видим, как она, изнурившая себя голодом, погруженная в думы, невольно выдает свою тайную страсть: то она хочет напиться воды из горного источника, то направить псов на дикую лань или метнуть копьем в нее. Во всех ее странных порывах обнаруживается тайное желание быть ближе к любимому человеку. Она стыдится, замечая безумство своих слов. Поэт старается возвысить самое чувство, говоря, что «Эрот учит человека и делает поэтом, если даже он не был им прежде» (фр. 663). Федра выдала свою тайну няньке, и та, опытная в таких делах, взялась ей помочь, не спрашивая ее согласия. Невежественная, научившаяся от уличных мудрецов находить оправдание всякой подлости, она своей решительностью обезоружила обессиленную Федру. Ипполит недаром видит в таких наперстницах величайшее зло: надо бы держать их подальше от жен (645). Нянька своим вмешательством привела к катастрофе. Ипполит негодует на гнусное предложение, переданное нянькой. А Федра, чувствуя себя оскорбленной, превращается в озлобленную мстительницу, которая не щадит ни себя, ни тем более врага, узнавшего ее тайну. Пагубное вмешательство Афродиты вызывает сострадание к ее жертве. В противоположность Федре, этой слабой по природе женщине и только под влиянием страсти решившейся на преступление, Медея — женщина «ученая», словно прошедшая школу софистов, сильная духом, эта яркая, исключительная индивидуальность ставит свое «я» выше всего остального, все считает для себя подозрительным, может дерзнуть на все, не признает никаких преград. Вся жизнь для нее в Ясоне: ради него она совершала преступления; ради него она сделала свое существование несносным. Много раз спасая мужа, она считает себя вправе требовать от него верности. Оскорбление в любви, с ее точки зрения, — величайший проступок (265 сл.), и месть за него должна быть самой беспощадной. Уже в самом начале трагедии верные слуги ее предвидят, что она не остановится перед самым ужасным делом. Воспитанная в свободной обстановке — в варварской стране, под влиянием страсти она становится демонической личностью. Она идет на коварство, на унизительную лесть, чтобы только добиться своего. Ревность и месть в образе Медеи доведены до высшего накала. Поэт порвал с традиционной версией мифа об убийстве детей коринфянами, чтобы во всем ужасе показать злодейство матери.
К разделу подобных женщин, хотя и уступающих Медее по яркости и силе выражения, должны быть отнесены Гекуба, ослепляющая Полиместора («Гекуба»), и Алкмена, убивающая Эврисфея («Гераклиды»). Настоящим типом злой женщины, надменной, мелочной и ревнивой, ничем не умеющей привязать к себе мужа, представлена Гермиона в «Андромахе».
У Эврипида мы находим целый ряд обаятельных, прекрасных женских образов, преданных, готовых к самопожертвованию, как Алкестида, Поликсена (в «Гекубе»), Макария (в «Гераклидах»), Ифигения (в « Ифигении в Авлиде»). Эврипид воплотил идеал высокой мудрости в лице Меланиппы в не дошедшей до нас трагедии «Мудрая Меланиппа».
Наделяя своих героев реальными чертами, тонко воспроизводя их душевные переживания, Эврипид первый попытался раскрыть явления психических отклонений и безумия. Безумие Геракла, Агавы, муки совести Ореста и т. п. он изображает как психическую болезнь, и симптомы ее описывает согласно наблюдениям своего знаменитого современника, врача Гиппократа («О священной болезни». См. гл. X).
7. РЕЧИ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ И ЯЗЫК ТРАГЕДИЙ ЭВРИПИДА
Вместе с наукой своего времени Эврипид хорошо усвоил и ораторское искусство, которое привлекало к себе внимание некоторых софистов (см. гл. X). Эврипид широко воспользовался их опытом и в уста действующих лиц нередко вкладывал речи, построенные по правилам риторики. Особенно наглядно это представлено в сценах спора, превращающегося иногда в словесное состязание («агон»).
У Эврипида речи спорящих обычно построены вполне симметрично и содержат три основные части: вступление, главную часть и заключение. Доказательства располагаются в строгом порядке. Инода речи противников даже имеют одинаковое количество стихов, а ответы следуют по пунктам. Образцом могут служить речи Медеи и Ясона — одна как обвинительная, другая как защитительная («Медея», 465 — 519 и 522 — 575). Ясон, возражая на обвинения Медеи, прибегает к чисто софистическим приемам. Он доказывает, во-первых, что спасительницей его была не Медея, а Афродита; во-вторых, что он дал Медее больше, чем получил от нее — он привез ее в Грецию и дал ей славу; в-третьих, новым браком он доказывает свою проницательность, так как приносит пользу ей и детям.
Другим примером может быть сцена в «Троянках» (860—1059). Елена, оправдываясь перед Менелаем, доказывает, что в ее проступке виновата Гекуба, которая родила Париса, затем Приам, что не убил его, несмотря на недобрые предвещания, наконец, Афродита, обещавшая ее Парису, и т. д. Гекуба в своей речи опровергает все доводы Елены, ссылки ее на богов и убеждает Менелая, что, только убив Елену, он ублаготворит Грецию за испытанные ею страдания. Можно заметить, что такое обсуждение виновности Елены было откликом распространенной темы риторских упражнений, известных нам по образцам фиктивных речей Горгия (см. гл. X).
Так достижения ораторской техники постепенно входили в обиход художественной литературы, а вместе с этим развивались и различные формы словесных украшений, фигур речи и мысли.
Из усовершенствований, достигнутых Эврипидом, следует указать на большое развитие у него «стихомифии», т. е. чередующихся реплик из одного стиха — по 50 и более подряд (например, «Елена», 8 3—142; 780 — 841; 1195—1277; «Электра», 220 — 289; 612 — 684; «Ион», 5 17 — 563; 934—1028 и т. д.); склонность к обстоятельным картинным рассказам в сообщениях вестников. Таковы, например, рассказы о катастрофе с Ипполитом, о жертвоприношении Ифигении в «Ифигении в Авлиде» и Поликсены в «Гекубе». Они живописуют предмет и создают иногда цельные картины.
В соответствии с изменениями драматической техники у Эврипида изменился и язык. Он сделался намного проще, приблизился к разговорной речи, как отмечал Аристотель[179]. Но все-таки он сохранял типичные свойства трагического стиля. Сам Аристофан, постоянный противник Эврипида, должен был признать его преимущества. Язык Эврипида богат тонкими и глубокомысленными изречениями, которые впоследствии высоко ценились любителями и которые стали пословицами. Правда, ученая изысканность некоторых выражений вызывала насмешки противников Эврипида. Аристофан едко высмеивает его выражения в духе Гераклита (фр. 638):
Кто знает, жизнь не есть ли смерть,
А смерть не жизнью ль в мире том зовется?
В одном месте у Аристофана раб Эврипида на вопрос Дикеополида, дома ли Эврипид, отвечает: «Не дома дома он, коль понимаешь» («Ахарняне», 396).
Среди звуковых эффектов, которыми пользовался Эврипид, указывали на злоупотребление свистящим «с», по нескольку раз встречающимся в одном стихе[180]. Какое-то лицо в комедии его современника Платона (не философа!) замечает: «ты спас меня от сигм Эврипида».
Эврипид много занимался музыкой, и музыкальные части трагедии получили у него большое развитие. Он часто вводит арии действующих лиц. Иногда музыка даже преобладает над словом: слова подбираются не ради смыслового значения, а ради музыкального звучания их — с музыкальными протяжениями слогов и повторениями отдельных слов. Эврипид широко пользовался мотивами народных песен, за что Аристофан и обвинял его в вульгарности («Лягушки», 1300). Мы имеем сведения об особенной эффектности постановки не дошедшей до нас «Андромеды», где героиня, прикованная к скале и обреченная на съедение морскому чудовищу, перекликалась в жалобных песнях с эхо, пока не появлялся Персей, чтобы освободить ее. Пародию на эту трагедию дал Аристофан в конечной части комедии «Женщины на празднике Фесмофорий» (1010—1135).
8. НАЦИОНАЛЬНОЕ И МИРОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ ЭВРИПИДА
Своими современниками Эврипид не был достаточно понят и оценен. Исключение представляла только Сицилия, где интерес к Эврипиду был настолько велик, что некоторым афинским воинам, попавшим в плен во время неудачного сицилийского похода, удалось получить свободу благодаря тому, что они могли по памяти записать для своих хозяев отрывки из трагедий Эврипида (Плутарх, «Никий», 29). В IV в. его произведения стали пользоваться большим успехом. Он оказался в это время наиболее современным и понятным, тогда как Эсхил и даже Софокл стали утрачивать свою популярность. Были даже комедии Аксионика и Филиппида, созданные под названием «Любитель Эврипида». А в одной комедии Филемона какой-то поклонник Эврипида заявлял: «Если бы мертвые имели сознание, я повесился бы, чтобы увидеть Эврипида» (фр. 130). В конце IV в. ему, как и другим знаменитым драматургам, был поставлен памятник в афинском парке. Наибольшей популярностью трагедии Эврипида достигли в эпоху эллинизма, когда они буквально царили в греческом театре. Пониманием души человека, склонностью воспроизводить бытовые явления, оригинальностью сюжетов, интересным ведением интриги и узнавания и другими приемами, простотой языка, изяществом разговорной речи и т. п. — Эврипид подготовил появление бытовой комедии. Еще древний биограф Сатир (III в. до н. э.) отмечал, что в его произведениях встречаются такие бытовые темы, как «ссоры мужа с женой, отца с сыном, раба с господином или в перипетиях изнасилование девушек, подкидывание детей, узнавания через перстни и ожерелья. Это составляет содержание новой комедии, а было доведено до совершенства Эврипидом». О популярности Эврипида в IV в. говорят и надписи, и вазовая живопись. Много отрывков из его произведений сохранилось в египетских папирусах.