Аристофан приписал Сократу и типичные учения софистов, Фидиппид, например, поучившись у Сократа, доказывает отцу, что он имеет право его бить, так как это наблюдается в природе — у животных, а закон придуман людьми и, следовательно, легко может быть отменен. «А чем, — продолжает он, — животные отличаются от людей? Разве только тем, что не пишут псефисм» (декретов) (1419 — 1429). В этих словах нельзя не видеть пародию на теорию естественного права. Знаменитое положение Протагора, что «человек есть мера всех вещей», высмеивается в рассказе Ученика о том, как Сократ измерял прыжок блохи блошиными футами (144—153):, в человеческом обиходе расстояния измеряются человеческими футами (фут — размер стопы); значит, когда дело идет о блохе, нужны блошиные меры. Учение об относительности понятий в наставлениях Несправедливого слова получает извращенный смысл: «Ничего не считай позорным» (1078).
Сократа Аристофан представил также и учителем риторики. Положению Протагора, что «о всякой вещи могут быть высказаны два противоположных суждения», Аристофан придал смысл простого мошенничества — «побеждать на словах справедливо и несправедливо» (99), а всю науку Сократа представил, как «науку не платить долгов» (112—115). В комедии выведены аллегорические фигуры — Справедливое слово и Несправедливое, которые, как Добродетель и Порок в моралистической сказке софиста Продика, стараются увлечь молодого человека на свою сторону; но Геракл избрал путь Добродетели, а Фидиппид предпочел Несправедливое слово (889—1104). Стрепсиад с наивной прямотой просит дать ему «слово, ничего не отдающее» (98 сл., 245).
Грамматические исследования Протагора и Продика пародируются в комической сцене, где Сократ с педантичной строгостью бранит Стрепсиада за то, что он одним и тем же словом «алектрион» называет и петуха и курицу (658 — 692, ср. 847 сл. имеются в виду слова общего рода[191]). С комической важностью Сократ заявляет, что надо говорить «квашник», а не «квашня». Разбор языка произведений Эсхила И Эврипида в «Лягушках» во многих отношениях является образцом такого же шаржа.
Вопросам воспитания Аристофан уделял много внимания в ранней, не дошедшей до нас комедии «Пирующие». В ней И В «Облаках» делается интересное сопоставление старой и новой систем воспитания. Справедливое слово в «Облаках» прославляет старый порядок, когда от мальчиков требовались больше всего дисциплинированность и скромность. Они ходили в школу в чинном порядке, не кутаясь даже при холодной погоде, пели серьезные песни со строгими музыкальными ладами, не позволяли себе грубых шуток, в школе вели себя благопристойно, в пище соблюдали умеренность и простоту. Они не гуляли на площади, не проводили время в банях, вспыхивали гневом при всякой насмешке, уступали место старшим, не водили знакомства с танцовщицами и т. д. Так воспитывалось поколение марафонских бойцов, и только такое воспитание может обеспечить государству крепких и честных граждан, которых будут ожидать награды (961 — 1023). Таков идеал Аристофана.
Несправедливое слово, наоборот, называет эти взгляды устаревшими и со своей стороны выставляет привлекательные с виду, но вредные и безнравственные, по мнению Аристофана, черты модного софистического воспитания, — философии грубого эгоизма: жить в свое удовольствие, пользоваться всеми наслаждениями, не сдерживая своих страстей И НИ В чем не ограничивая себя, не соблюдая ни скромности, ни справедливости. Сократ выведен как живое олицетворение такой системы, которая в конце концов разоблачается.
В миросозерцании античного человека важное место занимали вопросы религии, и Аристофан, стоя на точке зрения простых людей, не мог обойти того религиозного вольнодумства, которое в его время стало широко распространяться, как можно было видеть уже по произведениям Эврипида. Некоторые общественные круги старались в политических целях использовать религиозные чувства масс. Так начались преследования Анаксагора (его обвинителем был Клеон), Протагора, Диагора, а позднее Сократа. В «Облаках» Аристофан представил, будто Сократ вводит новых, фантастических богов — Вихрь, Облака, Воздух, Эфир и т. п. Безбожником изображает он и Эврипида в «Женщинах на празднике Фесмофорий»: одна женщина, торгующая веночками для участников жертвоприношений, заявляет, что Эврипид лишил ее более половины заработка, убедив людей, будто богов нет (448 — 455).
Однако, так жестоко нападая на «безбожников», Аристофан сам не остался вне их влияния и нередко отступал от традиционной веры. Строгое почтение он соблюдает только по отношению к Афине, Аполлону и Артемиде, а сам Зевс не избежал насмешек в его комедиях («Облака», 904 сл.; «Птицы», 5 54 — 560; «Богатство», 130 сл.). В «Птицах» Писфетер для защиты государства птиц готов вступить в решительную войну с богами; он предупреждает, что богам нельзя будет приходить на землю, как прежде, для любовных приключений, И требует, чтобы впредь люди приносили жертвы сначала птицам, а после богам (551 — 569); он грозит даже спалить огнем чертоги Зевса и Амфиона (1246—1248). Боги оказываются бессильными бороться против него и отправляют к нему посольство для переговоров (1565 — 1693). В «Мире» раб высказывает совсем богохульную мысль: «За богов я не дал бы и трех оболов, если они сводничают так же, как мы, смертные» (848 сл., ср. «Богатство», 125). Комическая сценка представлена в «Богатстве». После прихода на землю бога богатства и его прозрения все люди готовы чтить только его одного, и жрец Зевса, остающийся после этого без дела, переходит на службу новому богу: Зевс силен только деньгами (130 сл.). Раб Карион, рассказывая о чудесном исцелении Плутоса, бога богатства, в храме Асклепия, описывает обманы и мошенничества жрецов (665 — 725). Настоящим шутом представлен в «Лягушках» Дионис.
Все это говорит о том, что Аристофан, хотя и высмеивал новые учения, сам, как подлинный сын своего времени, разделял многие из них и в оценке мелких свободных тружеников сходился со своим противником Эврипидом.
6. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВЗГЛЯДЫ АРИСТОФАНА
Прежде чем рассматривать художественные средства, которыми пользовался Аристофан, нам важно остановиться на том, как сам он представлял себе свои задачи, свой метод И литературные приемы. Об этом нередко он говорит в своих пьесах, особенно в парабазах. Уже в «Осах», относящихся к 422 г., он замечает о себе, что «поднялся до такой высоты, какой не достигал до него никто в Афинах» (1023). Учитывая двойственную сущность комедии — серьезную и шутливую, он обращается к судьям состязания в комедии «Женщины в Народном собрании» с таким объяснением (1156 сл.):
Пусть же умники и судят, помня умное у нас;
А кто любит посмеяться, тот по смеху и суди.
Свои литературные взгляды лучше всего он выразил в комедии «Лягушки», в сцене спора Эсхила с Эврипидом. Оба поэта, по его пониманию, признают одинаковый принцип, который формулируется в словах Эсхила: «Малых детей наставляет учитель, а взрослых людей поэты» (1054 сл.). На вопрос Эсхила: «За что следует восхищаться поэтом?» — Эврипид отвечает: «За искусство его и за наставления, — за то, что мы (т. е. поэты) делаем лучшими людей в государстве» (1008 — 1010). В другом месте той же комедии хор говорит: «Священный хор по справедливости должен давать государству добрые советы и наставления» (686 сл.). Таким образом, на искусство устанавливается моральная точка зрения, — театр признается школой для взрослых[192]. Этим определяются и художественные идеалы Аристофана. С его точки зрения, которую он выражает устами Эсхила, поэзия должна сообщать гражданам бодрость и воинственный дух, и героями его поэзии были Патроклы и Тевкры с львиной душой (1042). В качестве образов он ссылается на трагедии «Семеро против Фив» и «Персы». Он исходит из возвышенных представлений. «Поэт должен, — говорит он, — безнравственные вещи скрывать, не выводить их и не изображать в театре. Мы должны говорить только о нравственных вещах» (1053 — 1056).
Эврипида он представляет грубым натуралистом и вкладывает в его уста такое объяснение: «Я выводил обыденные вещи, которые у нас в обиходе и которые с нами неразлучны, так что по ним меня можно бы проверить: зрителям все это знакомо, и они могли бы изобличить мое искусство» (959—961). Аристофан считает этот натурализм вредным, вносящим нравственное разложение. «Каких только бед не причинил он!» — говорит про Эврипида Эсхил. Особенно нападает он на Эврипида за то, что он первый стал изображать любовную страсть (1043 сл.). «Разве не представлял он сводней или женщин, рождающих в храмах, или сестер в сожительстве с братьями, или женщин, заявляющих, что жизнь — не жизнь? Вот от этого-то город наш и наполнился писаришками и шутами, народными обезьянами, обманывающими вечно народ. И теперь так мало занимаются гимнастическими упражнениями, что нет никого, кто мог бы нести факел» (1078 — 1088)[193]. В этих рассуждениях Аристофан отражает споры о реализме в искусстве, которые велись среди его современников. Ясно, что Эврипид и Аристофан — представители двух различных лагерей. Находя свой идеал в лице Эсхила, Аристофан развенчивает Эврипида, видит в его творчестве социальную опасность и не оставляет поэта в покое даже после смерти, критикуя и содержание и форму его произведений. Он затрагивает 33 его трагедии, нападает на него при всяком удобном случае, задевает его личную жизнь, низкое происхождение и т. п. В «Женщинах на празднике Фесмофорий» он издевается над его мнимым женоненавистничеством. В разных комедиях Аристофан высмеивает стремление Эврипида воспроизводить действительную жизнь с ее мелочами и неприглядностью. Аристофан называет Эврипида «собирателем пустой болтовни, творцом нищих, сшивателем лохмотьев» («Лягушки», 840 сл.). В «Ахарнянах» Дикеополид обращается к Эврипиду с просьбой снабдить его каким-нибудь особенно жалким рубищем из гардероба его трагедий (410 — 479). Аристофан критикует Эврипида и за преобладание в его трагедиях рассудочности, обилие замысловатых, ученых слов, видя в этом вульгарность. «Вот сейчас, — говорит хор в «Лягушках», — завертится его ловкий, болтливый язык, оттачивающий слова, будет говорить тончайшие вещи, напрягая с величайшим трудом свои легкие» (825 — 829).