Последний пункт определения Аристотеля имеет в. виду назначение трагедии, ее цель: подражание, совершающее действием жалости и страха очищение (катарсис) подобных чувств». Таким образом, по его мысли, трагедия должна возбуждать у зрителя чувства жалости и страха и этим оказывать на него «очищающее» воздействие. В «Политике» (VIII, 7, 4, р. 1341 638 — 40) Аристотель говорит, что и музыка имеет «очищающее» значение, и обещает подробнее объяснить это в «Поэтике». Однако в сохранившемся тексте этого объяснения нет. В «Поэтике» только бегло сказано: «А это (страх и жалость. — С. Р.) бывает главным образом тогда, когда что-нибудь случается неожиданно и тем более, когда события зависят одно от другого». Аристотель подчеркивает преимущество трагедии, когда события происходят не случайно, а в силу необходимости (9, р. 1452 а 4—11). Зритель, видя страдания героя, начинает с ним переживать его мучения, чувствовать к нему жалость, особенно, если он страдает безвинно. Такую жалость может вызвать только хороший человек, если его постигает несчастие не вследствие его моральной негодности, а в результате серьезной «ошибки» (13, р. 1452 b 29 — 1453 <з21). Здесь содержится распространенное в новое время учение о «трагической вине». Вместе с тем зритель испытывает страх и за самого себя, поскольку и его может ожидать такая судьба. Аристотель неоднократно указывает, что хорошо построенная и выполненная трагедия должна доставлять «естественное удовольствие» — οίκείαν ήδονην (23, р. 1259, α21).
В этом определении сущности трагедии большой интерес представляет теория «очищения» чувств — катарсис. Но она в разные времена вызывала большие споры, которые не разрешены и до сих пор. Термин этот явно взят из религиозной практики.
В эпоху Возрождения слово «катарсис» понимали в смысле религиозного очищения (lustratio seu expiatio). Французский трагик П. Корнель (1606—1684) видел в нем «очищение страстей» (purgation des passions). Немецкий поэт и критик Г. Э. Лессинг (1729—1781) первый попробовал истолковать это выражение с точки зрения самого Аристотеля, но не дал правильного понимания катарсиса, так как исходил из ошибочного толкования терминов, употребленных Аристотелем. Он видел тут очищение страстей, освобождение их от крайностей и превращение в добродетельные наклонности[221], тогда как дело идет не о страстях, а лишь о душевных переживаниях или чувствах и притом не только «этих» (жалости и страха), а вообще «подобных» ((τοιόντων). Кроме того, он приписывал трагедии моральное воздействие. Гёте также заинтересовался этим вопросом, но он указывал, что художественное произведение не занимается исправлением нравов и не может преследовать обязательно такую цель. Он видел задачу трагедии скорее в конструктивной цельности и художественности зрелища. Художественные произведения, по его мнению, не только не успокаивают, а, наоборот, способствуют возбуждению чувств. Значение трагедии он определял так: «Заставляя проходить жалость и страх, она (т. е. трагедия. — С. Р.) заключает свое дело примирением страстей»[222].
Наиболее принятым в настоящее время можно считать мнение Я. Бернайса[223], который видит в этом слове медицинский термин. Он исходит из одного места в «Поэтике» (VIII, 7, 4 — 6, р. 1341 b32 — 1342 а 16), где Аристотель говорит, что некоторые песни действуют на человека возбуждающим образом и заставляют его переживать сострадание и страх, но эти переживания приводят в результате к какому-то очищению и облегчению болезненного чувства — к «разгружению», как передает это Бернайс, своих страданий и разрешаются в удовольствии. Так как Аристотель в молодости занимался медициной, то такое понимание термина «катарсис» ближе к истине.
Другой ученый — Ленерт — толковал «катарсис» как душевное облегчение после вызванного трагедией напряжения (Sollizitations-theorie). Некоторое видоизменение в теорию Бернайса внес известный историк греческой философии Э. Целлер, который определил «катарсис» как лечение подобного подобным же (ср. русскую пословицу: «Клин клином вышибают»).
Из русских ученых Н. И. Новосадский предполагает, что термин «катарсис» взят из практики мистерий. Б. В. Варнеке объясняет его отрывком из комедии Тимокла (IV в. до н. э.), где представлялось, как один бедняк, видя в театре изображение страданий Телефа, Филоктета и др., сам получает удовлетворение и облегчение.
Однако необходимо иметь в виду не только то, что зритель видит непосредственно на сцене, но и то воздействие, которое оно производит на психику зрителя. Это хорошо схвачено Н. В. Гоголем в сценах «Театрального разъезда», где он объясняет значение пьесы, в котоой невежественные люди готовы видеть пустые побасенки: «Побасенки... А вон среди сих же рядов потрясенной толпы пришел удрученный горем и невыносимой тяжестью жизни, готовый поднять отчаянно на себя руку — и брызнули вдруг освежительные слезы из его очей, и вышел он примиренный с жизнью и просит вновь у неба горя и страданий, чтобы только жить и залиться вновь слезами от таких побасенок»[224].
Все разногласия в толковании мысли Аристотеля происходят вследствие того, что его собственное объяснение не сохранилось. Аристотель философски формулировал общепризнанную мысль о глубоком и благотворном влиянии художественного вымысла.
Поэтика Аристотеля оказала большое влияние на ученых европейских стран, особенно Италии, Франции и Германии; в России — на В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоносова, С. П. Шевырева и друггих. Большой интерес к «Поэтике» проявлял Н. Г. Чернышевский.
К «Поэтике» близка по содержанию «Риторика». Аристотель строит на философской основе теорию ораторского искусства, исходя из самой сущности этого искусства и из существа ораторских доказательств. Это так называемые «энтимемы» и «топика», т. е. общие места в доказательствах. При этом он специально разбирает мотивы, основанные на характеристике говорящего и слушающего. Сюда относится также рассмотрение страстей и характеров применительно к положению и возрасту людей. Получается подробная и обстоятелная классификация психологических состояний — богатейший материал для художника-бытописателя или психолога. Третья книга этого сочинения посвящена вопросам словесного выражения, стиля и структуры речи, теории периода и средств украшения речи. В общем Аристотель подводит итоги всем накопленным ранее наблюдениям в этой области и устанавливает нормы художественной речи. Его «Поэтика» и «Риторика» легли в основу современной теории литературы. Помимо этих двух сочинений, важное значение для истории литературы имели его несохранившиеся сочинения, как «Свод дидаскалий» (протоколов драматических состязаний), «Свод риторских теорий» и другие, которыми пользовались ученые поздней поры.
Естественноисторические взгляды Аристотеля господствовали в течение всей эпохи феодализма. Социально-политические воззрения его оплодотворили мысль эпохи Возрождения и Просвещения (Макиавелли, Монтескье и др.). Логика Аристотеля остается основой так называемой «формальной логики». Экономические взгляды его, например, определение понятия стоимости, нашли высокую оценку у К. Маркса[225].
Философские сочинения Аристотеля в средние века были переведены на арабский язык и оказывали влияние не только в Европе, но и на Востоке. «Новейшая философия, — говорит К. Маркс, — только продолжала ту работу, которая была начата уже Гераклитом и Аристотелем»[226]. Эстетикой Аристотеля пользовались поэты и мыслители XVII, XVIII и XIX вв., на разные лады искажая или приспособляя ее, а иногда превращая в какую-то догму. Таково учение о трех единствах, игравшее важную роль в поэтике классицизма (см. гл. VIII, стр. 173). Аристотель своим всеобъемлющим гением замыкает наиболее значительный и важный период греческой литературы и культуры и открывает путь к эпохе эллинизма.
ГЛАВА XVIII«НОВАЯ» АТТИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
1. Происхождение «новой» аттической комедии и ее главные представители. 2. Менандр и его творчество. 3. Менандр в римской и новой европейской литературе.
1. ПРОИСХОЖДЕНИЕ «НОВОЙ» АТТИЧЕСКОЙ КОМЕДИИ И ЕЕ ГЛАВНЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ
В кратковременный период, когда был потерян интерес к «древней» комедии с ее политическими устремлениями и еще не определилось новое течение, в аттической комедии наблюдалось колебание между мифологическими пародиями и бытовыми сценками. Это была так называемая «средняя» аттическая комедия. Главными ее представителями были Антифон и Алексид. Но от произведений этих поэтов сохранились лишь незначительные отрывки. Можно лишь догадываться, что переделками из их произведений являются комедии римского поэта Плавта (250—164 гг. до н. э.) — «Амфитрион» и «Перс».
«Новая» аттическая комедия как бы завершает собой развитие греческой драмы — от героического в трагедии и от нарочито шаржированного шуточного в «древней» комедии к заурядному, обыденному, типичному, что на каждом шагу встречается в окружающей жизни. «Я — человек и полагаю, что ничто человеческое мне не чуждо», — так рассуждает действующее лицо в комедии римского поэта Теренция «Самоистязатель» (ст. 77), переделанной с греческого образца. Это рассуждение определяет основной характер бытовой — «новой» аттической комедии.
Социальная действительность Греции второй половины IV в. и последующих двух веков, утрата политической независимости и преобладание личных интересов, — все это создало почву для бытовой комедии с ее тремя основными направлениями — нравов, характеров, интриги. Нетрудно видеть, что частично эти бытовые элементы содержались, хотя и в нарочито утрированном виде, уже в «древней» комедии. К этому пришла и трагедия в творчестве Эврипида, который стал уделять много внимания бытовым явлениям, вопросам семейных отношений, мотивам любви, ревности, интриге, сюжетам о брошенных и найденных детях, образам страдающих женщин, рабов, нищих, крестьян и т. д. Все эти мотивы вошли в новую комедию. Прибавились еще образы «парасита»-прихлебателя и воина-хвастуна, порожденные современной действительностью. Язык, естественно, заимствовался из разговорной речи. «Новая» аттическая комедия со своими общечеловеческими мотивами долго держалась в греческом театре и оказала сильнейшее влияние на римскую комедию, а через нее и на новую европейскую комедию Шекспира, Мольера, Лессинга и многих других.