инянами и аргивянами подле Танагры. Из пяти состязаний это было последнее.
36. Этот самый Тисамен, сопровождавший спартанцев в походе, был в то время подле Платей гадателем у эллинов. Жертвы давали эллинам благоприятные знамения на тот случай, если они будут только обороняться, и неблагоприятные, если они перейдут через Асоп и начнут битву.
37. Мардоний, сильно желавший начать битву, получал знамения несчастливые, но благоприятные на случай обороны. Дело в том, что и он обращался к эллинским жертвам, имея подле себя гадателем элидца Гегесистрата, знаменитейшего из рода Теллиадов. Раньше этого спартанцы схватили его и обрекли было на смерть, заключив в тюрьму, потому что претерпели от него много зла. Попав в такую беду (когда жизнь находилась в опасности, а перед смертью предстояло вынести много пыток), он учинил над собой нечто невероятное. Заключенный в колодку, обитую железом, Гегесистрат овладел железным орудием, которое случайно было занесено в тюрьму, и немедленно принялся за отважнейшее дело, какое только нам известно. Сообразив, каким образом может быть извлечена из колодки верхняя часть ноги, он отсек нижнюю ее часть; потом проломал стену, ибо выходы охранялись стражей, и убежал в Тегею; ночи он проводил в пути, а днем забирался в лес и скрывался там. Таким образом, несмотря на поиски всех лакедемонян, он на третью ночь был уже в Тегее. Лакедемоняне чрезвычайно дивились его отваге, когда увидели на земле отсеченную половину ноги и его самого не могли разыскать. Так спасся в то время Гегесистрат от лакедемонян и укрылся в Тегее, которая тогда была во вражде с лакедемонянами. По выздоровлении он приделал себе деревянную ногу и стал открытым врагом лакедемонян. Впрочем, возникшая с лакедемонянами вражда не кончилась для него благополучно: занятый гаданием в Закинфе, он был схвачен ими и убит.
38. Смерть постигла Гегесистрата уже после Платейской битвы, а в это время подле Асопа он служил жертвоприносителем у Мардония за значительное вознаграждение и обнаруживал большое усердие частью из вражды к лакедемонянам, частью из корысти. Между тем жертвы не давали благоприятных знамений относительно сражения ни персам, ни воевавшим вместе с ними эллинам (эти последние имели своего гадателя, левкадца Гиппомаха), а в эллинский стан прибывали новые силы и число их возрастало. Тогда некий фиванец Тимегенид, сын Герпия, посоветовал Мардонию занять стражей проходы на Кифероне; при этом он указал на то, что эллины подходят непрерывно каждый день и что он может многих из них перехватить. Уже восемь дней войска стояли одно против другого, когда Тимегенид дал такой совет Мардонию.
39. Мардоний нашел совет этот здравым и с наступлением ночи послал конницу к тем проходам на Кифероне, которые ведут к Платеям; беотийцы называют их Тремя Головами, а афиняне – Вершинами Дуба. Посланные всадники прибыли на место не напрасно: они захватили пятьсот голов скота, на котором доставлялись съестные припасы из Пелопоннеса в лагерь и который в это время вступал на равнину, а также людей, следовавших за обозом. Захваченную добычу персы беспощадно истребляли, не щадя ни животных, ни людей. Насытившись избиением, они окружили остальное и погнали в свой лагерь к Мардонию.
40. После этого происшествия войска прождали два дня, так как ни одно из них не желало начинать битву. С целью испытания эллинов варвары подходили к Асопу, но ни одна сторона не решалась переходить реку. Впрочем, конница Мардония непрерывно наступала на эллинов и тревожила их. Дело в том, что фиванцы, всей душой преданные мидянам, вели войну с усердием, и каждый раз до схватки они шли впереди, указывая дорогу. Но затем на их место заступали персы и мидяне, которые, имея преимущество перед прочими, совершали подвиги храбрости.
41. Итак, в течение десяти дней ничего более не случилось. Но вот наступил одиннадцатый день с того времени, как войска расположились друг против друга при Платеях; число эллинов значительно увеличилось, а Мардоний тяготился бездействием. Тогда стали между собой совещаться Мардоний, сын Гобрия, и Артабаз, сын Фарнака, с которым лишь немногие могли равняться по значению у царя. Во время совещания высказаны были следующие мнения. Артабаз говорил, что необходимо как можно скорее выдвинуться со всем войском и идти к стенам Фив, где хлеб для них и корм для вьючного скота собраны в изобилии. Там стоять спокойно и доводить дело к концу другими средствами, а именно: у них есть множество золота, чеканенного в монету и нечеканенного, множество серебра и посуды для питья; ничего этого не следует щадить, напротив, нужно разослать сокровища эллинам, а из эллинов прежде всего тем, которые стоят во главе городов. Тогда они немедленно предадут свободу своих граждан и не захотят рисковать и вступать в битву. Таково же было мнение и фиванцев, ибо Артабаз подобно им лучше понимал будущее, заключили они. Напротив, настроение Мардония было более стремительное, высокомерное и неуступчивое. Он говорил, что считает свое войско гораздо сильнее эллинского и что поэтому следует как можно скорее вступать в бой и не допустить, чтобы эллины собрались еще в большем числе; на жертвы Гегесистрата не обращать внимания и не испрашивать знамений насильно, а согласно персидскому обычаю ударить на врага.
Афинская фаланга
42. Против такого мнения Мардония не возражал никто, и оно одержало верх, потому что он, а не Артабаз был главнокомандующим войска. Засим Мардоний пригласил начальников отрядов и вождей находившихся с ним эллинов и спрашивал, не знают ли они какого-нибудь изречения оракула о том, что персам суждено погибнуть в Элладе. Так как призванные вожди молчали – одни потому, что не знали таких изречений, другие, хоть и знали, считали небезопасным объявлять их, то сам Мардоний сказал: «Если вы или ничего не знаете, или не дерзаете говорить, то скажу я с полным знанием дела. Существует изречение, что персам суждено по прибытии в Элладу расхитить дельфийское святилище и после расхищения погибнуть всем. Мы это знаем и потому не пойдем на святилище, не станем покушаться, грабить его, так что из-за этого не погибнем. Итак, все те из вас, которые благорасположены к персам, радуйтесь тому, что мы одержим победу над эллинами». Сказав это, он велел затем все приготовить и устроить, потому что с рассветом предстояло сражение.
43. Мне известно, что изречение оракула, которое, по словам Мардония, относилось к персам, произнесено было об иллирийцах и о походе энхелеев, а не о персах. Но есть изречение Бакида, относящееся к этому сражению и гласящее так:
Подле Фермодонта и Асопа, протекающего среди мягкой травы,
Схватка и крики эллинов и варваров.
………………
Падут там, когда наступит роковой день,
Многие из вооруженных луками мидян, даже сверх меры судьбы.
Эти и другие подобные выражения, как мне известно, относятся у Мусея к персам. Река Фермодонт протекает между Танагрой и Глисантом.
44. После расспросов относительно оракулов и увещания вождей Мардонием приближалась ночь и расставлялась стража. В глубокую ночь, когда, казалось, все было спокойно в лагерях и люди погружены были в сон, – в это время прискакал на коне к афинской страже Александр, сын Аминты, вождь и царь македонян, и пожелал переговорить с начальниками. Бо́льшая часть стражи осталась на месте, а некоторые побежали к вождям и объявили, что некий человек верхом на лошади явился из лагеря мидян, не говорит им ни слова, желает только повидаться с начальниками, причем называет их по именам.
45. При этих словах начальники тотчас направились к страже, и когда они пришли, Александр стал говорить следующее: «Весть эту я вверяю вам, афинские граждане, с просьбой сохранить ее в тайне и не открывать никому, кроме Павсания, чтобы вы не погубили и меня. Я бы не сообщал ее, если бы столь сильно не озабочивало меня благо целой Эллады; ведь сам я издревле эллин по происхождению и не желал бы видеть Элладу порабощенной, а не свободной. Итак, объявляю, что ни Мардонию, ни войску его жертвы не могут дать благоприятных знамений, иначе вы бы сражались уже давно. Теперь у него решено оставить жертвы без внимания и с рассветом начать бой, потому что он страшится, как я полагаю, того, что вы соберетесь еще в большем числе. Готовьтесь к этому. Если бы Мардоний отложил битву и не начал сражения, то и вы должны держаться дольше и пребывать на месте, так как у них остается съестных припасов лишь на несколько дней. Если война кончится так, как вам желательно, вы обязаны вспомнить обо мне и о моем освобождении, потому что я ради эллинов, из любви к ним решился на столь опасное дело: я желал открыть вам замысел Мардония, чтобы варвары не ударили на вас внезапно, совершенно неожиданно для вас. Я – Александр македонянин». Он сказал это и ускакал назад в лагерь, на свой пост.
46. Вожди афинян пришли на правое крыло и слышанное от Александра сообщили Павсанию. При этом известии на Павсания напал страх перед персами, и он сказал: «Так как на заре будет сражение, то вы, афиняне, обязаны стать против персов, а мы станем против беотийцев и тех эллинов, которые помещены против вас, по следующей причине. Вы знаете мидян и их способ битвы, так как вы сражались с ними на Марафоне, мы же не испытывали и не знаем этого народа, ибо ни один спартанец не мерялся с ними силами, но беотийцев и фессалийцев мы знаем. Поэтому беритесь за оружие и ступайте на это крыло, а мы перейдем на левое». Афиняне отвечали на это так: «Мы уже давно, с самого начала, как только увидели, что вы поместились против персов, собирались сказать вам именно это, а вы предупредили нас и сказали сами; но мы боялись, как бы предложение наше не было неприятно вам. Теперь вы сами напомнили об этом, предложение ваше мы принимаем охотно и исполняем его с готовностью».
47. Обе стороны были довольны и потому на заре поменялись местами. Заметившие это беотийцы дали знать Мардонию; он выступил и тотчас начал перемещение с тем, дабы персов поставить против лакедемонян. Когда в свою очередь заметил это Павсаний и понял, что не может скрыть своего решения, отвел спартанцев обратно на правое крыло; точно так же поступил и Мардоний со своим левым крылом.