лонского царства с ассирийским. Название Ассирии никогда не употреблялось вавилонянами времен Небухадрезара и его преемников, тем менее вавилонянами персидского периода». На основании всего этого критик ничуть не жалеет о потере Геродотова повествования об Ассирии (-Ασσυριοι λογοι), так как оно содержало бы в себе простую компиляцию чужих известий и сказок, а не свидетельства очевидца. В этой, заключительной части критики пристрастие Сэйса обнаруживается без труда, если мы, во-первых, примем во внимание непреодолимую трудность для того времени исторических изысканий на местах не только Вавилонии или Египта, но и самой Эллады, отечества писателя, чем и объясняется несовершенство исторической части Геродотовых очерков о чужих странах; если, во-вторых, констатируем, что тождество Ардерикки до сих пор не установлено, а положение города Опиды, противное указаниям Геродота, основывается на показании Ксенофонта; если, наконец, заметим, что Геродот вовсе не заставляет читателя разуметь окончательное разрушение вавилонских стен Дарием, о которых он же сам говорит в другом месте как очевидец (I, 179, 181). В известии об огромных камнях, положенных в Вавилоне по приказанию Нитокрис, нет ни единого слова о том, что камни добывались на месте, в местных каменоломнях, или что Геродот упоминает о них как очевидец (I, 186). В вавилонскую равнину камни доставлялись из северных стран по Евфрату и Вавилонии и Ассирии и употреблялись лишь в редких случаях. Строительным материалом служили кирпич из местной глины, а цементом, за недостатком извести, асфальт. Способ сооружения вавилонских стен, описанный Геродотом (I, 79), точно соответствует действительности, как показал, например, Лэйард в своих «Открытиях на развалинах Ниневии и Вавилона». Замечание Геродота, что у вавилонян не было врачей, следовательно и медицины, согласуется с отсутствием медицинского отдела в библиотеке Ашшурбанипала IV, или Сарданапала (с 667 г. до Р. X.), открытой Лейардом на месте древней Ниневии. По словам Геродота, зубцы стен Акбатан окрашены были в разные цвета (1, 98); совершенно в том же роде раскрашена была одна из башен Вавилона, Бирс-Нимруд, принимаемая новыми исследователями за библейскую вавилонскую башню: семь этажей ее окрашены были в семь различных цветов. Строителем этой башни был Нимрод, живший приблизительно за 2000 лет до Р. X., ассирийская клинопись подтверждает известия Геродота о царских статуях в Азии как памятниках побед, хотя он ошибочно приписал Сесострису статую врага его в Палестине (II, 106). Что касается смешения Вавилонии с Ассирией и вообще ошибок в истории этих стран, то они нисколько не противоречат личному посещению Геродотом территории их. По выражению самого Сэйса, «Вавилония и Ассирия в географическом, этнологическом и историческом отношениях образуют одну страну. В этом лежит настоящая причина, почему некоторые классические писатели называют Ассирией всю область между Евфратом и Тигром, хотя название Вавилонии, без сомнения, было бы более точно». Даже в настоящее время древнейшая история взаимных отношений между Вавилонией и Ассирией слишком мало известна: некогда они составляли одно государство, потом то сливались, то разделялись. По представлениям большинства древних эллинов основателем вавилонского царства был Бел, а ассирийского – сын его Нин; Ктесий, наоборот, почитал Ассирию метрополией Вавилонии. Но ведь ошибка Ктесия не может считаться свидетельством против факта пребывания эллинского писателя при дворе Ахеменидов в то время, когда вавилоно-ассирийское царство входило в состав персидской монархии.
Вообще, невзирая на эти неточности, известия Геродота о положении и сооружениях Вавилона, о природе и произведениях благодатной окрестной равнины, о культах и нравах жителей представляют для нас чрезвычайную важность и обличают непосредственное знакомство писателя с одним из центров восточной культуры, а потому и потеря его «Ассирийских повествований», если они только были написаны, наверное, лишила нас многих драгоценных сведений, прежде всего о быте древних ассириян, хотя древнейшая история ассиро-вавилонских царей едва ли была бы удовлетворительнее истории царей Египта.
После всего сказанного неизбежной является общая характеристика нашего автора, сделанная английским критиком в ответ на третий вопрос. Геродот, по его мнению, простой рассказчик побасенок, λογοποιος, как называл его еще в пятидесятых годах английский комментатор Блексли: «Он брал у других не стесняясь и не сознаваясь в том; он претендовал на знания, которых не имел; он заявлял, что получает сведения путем личного опыта и от очевидцев, тогда как на самом деле черпал их из готовых источников, стараясь в то же время унизить своих предшественников; он делает вид, что совершил далекие путешествия, столь же баснословные, как и путешествия первых философов; он вносит в свой труд рассказы или отборные варианты басни не потому, что в основе их лежат надежные свидетельства, но потому, что они отвечали направлению его ума и согласовались с общим характером его произведения». Пределы путешествий его сильно сокращаются критиком. Эллада с ее святилищами, берега Фракии от Византии до Афона, Египет до Меридова озера, берега Палестины и Сирии, Тир, Бейрут, Кипр, Родос, Кирена, острова Эгейского моря, Великая Эллада, западное побережье Малой Азии, Лидия со столицей Сардами и Троада – вот те страны, которые, по словам Сэйса, посетил Геродот и о которых он говорит как очевидец. Таким образом, Персия, Вавилония, Ассирия, внутренние части Передней Азии, Скифия, Колхида, верхний Египет совсем исключаются критиком из пределов путешествия и личного наблюдения «отца истории».
Итак, следуя за Сэйсом, нам обязательно было бы отвергнуть никем доселе не оспариваемый факт личного посещения историком нашего юга. Историк нигде не говорит прямо, что он был в Скифии; но в труде его имеются многочисленные выражения, не оставляющие сомнения в том, что он повествует о Скифии, или как очевидец, или как посредник между читателем и свидетелями – очевидцами из среды эллинов, живших по северному побережью Черного моря, преимущественно в Ольвии. Черное море, Константинопольский пролив Геродот измерял сам (IV, 85–86); между Бугом и Днепром он видел громадную медную чашу, измеренную им и сличаемую с тем сосудом, который поставлен был Павсанием у входа в Босфор; чашу ему показывали (τοσουδε μεντοι απεφαιυον μοι ες όψιν IV, 81). Между тем сам же Сэйс замечает, что Геродот не простирал своей лживости до того, чтобы выдавать за виденное им непосредственно то, о чем он слышал от других или вычитал у предшественников. Чаша находилась на Эксампее, или Священных путях, в области между Бугом и Днестром, там именно, где эти реки наибольше сближаются, приблизительно у теперешнего города Вознесенска, а горький ключ Геродота, носивший тоже имя Эксампея, приурочивается легко к Мертвым водам. В следующей главе историк замечает, что на берегу реки Тирас показывают ступню Геракла; подле той же реки видна и теперь могила киммерийских царей (IV, 11); о реке Теар он говорит со слов окрестных жителей (IV, 90); многие известия его о реках обличают с очевидностью для каждого личное присутствие повествователя на месте (IV, 52–57). В одном месте Геродот ясно намекает на то, что сведениями своими о скифах и Скифии он обязан больше всего жителям Ольвии и других эллинских городов на Понте (IV, 24), а немного дальше (IV, 76) замечает, что об Анахарсисе слышал сам от Тимны, доверенного царя Ариапифа. Потом, описание Гилеи, лесной области на нижнем течении Днепра, в которой нельзя не узнать днепровских плавней (IV, 18, 76), могло быть сделано только очевидцем. Известия Геродота о конструкции могил скифских царей, о погребальных и поминальных обрядах скифов, о военных и других обычаях почти целиком подтверждаются археологическими разысканиями и этнографическими аналогиями. Ввиду всего этого самые опытные археологи и критики всегда признавали факт посещения Скифии неоспоримым. Вот как выражается наш даровитый, умудренный опытом историк русской жизни И. Е. Забелин: «Его (Геродотовы) рассказы дышат необыкновенной простотой и правдой и вместе с тем так живо изображают и природу страны, и людей с их нравами, обычаями и дедами, что все это в действительности представляется, как будто сам живешь в то время и в той земле и с теми самыми людьми». Другой русский ученый, точный и строгий критик Ф. Брун, называет IV книгу Геродотовой истории чрезвычайно ценным и единственным источником для древнейшей истории черноморских степей; самое описание Геродота он называет изящным и основательным. Капитальнейшее возражение против Сэйса мы оставили под конец. Хотя Черное море и северные берега его стали известны соплеменникам историка задолго до него, хотя у предшественников его были немногие обрывочные известия, внесенные в свою книгу Боннелом («Beiträge zur Altertumskunde Russlands»), но все это было слишком незначительно, ничтожно в сравнении с тем, что «отец истории» впервые сделал известным древним эллинам. Следовательно, где же те литературные пособия, которые могли бы дать ему материал для легкой компиляции? Мы воспользовались случаем для того, чтобы еще раз выставить перед русским читателем всю важность известий Геродота о нашем юге и вместе с тем показать Геркулесовы столпы, до каких доходит скептицизм английского ориенталиста.
Что касается бытовой стороны скифов, то Геродотовы известия этого рода находят себе подтверждение в многочисленных аналогиях. Так, обычай скифов доить кобылиц при помощи костяных трубок (IV, 2); подобный же способ выдаивания молока наблюдается и у калмыков, и в Аравии, и у некоторых народов Южной Африки. Рассказ эллинского историка о том, как скифы кнутами укротили взбунтовавшихся рабов (гл. 3), близко напоминает рассказ новгородских летописей об укрощении в Новгороде слуг господами, возвратившимися из долговременного военного похода. Почитание царскими скифами военного божества в виде меча (гл. 62) почти тождественно с культом оружия у аланов, квадов, вендов, у татар и других народов. Точно так же до тождества сходны поминальные обряды скифов (гл. 72) и патагонцев, как описаны последние у Леббока, на что обратил внимание профессор Воеводский в исследовании «Чаши из человеческих черепов и тому подобные примеры утилизации трупа». Подмешивание крови к вину при заключении договоров, питье крови убитого врага и скальпирование составляют характеристические черты дикого воинственного народа, а хорошо известный своими ценными исследованиями В. Ф. Миллер считает бытовые аналогии в известиях Геродота, с одной стороны, и в народных сказаниях осетинов, с другой, вообще достаточными для того, чтобы признать иранство скифов. Раскопки так называемых царских курганов, или толстых могил по левую сторону Днепра, подтверждают известия Геродота о погребении скифских царей (IV, 71). Словом, Геродотова Скифия может считаться одним из отделов «историй», наиубедительнейше доказывающих и меткость в наблюдениях древнего писателя, и доброкачественность весьма значительной части полученных им свидетельских показаний.