«Бесплатный пассажир» - это был, несомненно, Данька. Он не стал дожидаться подробностей. И так было ясно: старшина Петров заметил Даньку, когда фургон уже отъехал, и сообщил по всей трассе - так, мол, и так, сверху едет пассажир, задержать. Данька осторожно подался назад, бесшумно скользнул с машины и ухнул в кювет. Там и затаился. И лежал всё время, пока сержант, а вместе с ним и вышедший из кабины кожаный человек ходили вокруг. Встав на подножку, заглядывали наверх и искали пассажира, толкуя - кожаный человек о непонятном его появлении, сержант о непонятном, его исчезновении.
- Я ж говорил, какая-то ошибочка…
- Никакая не ошибочка, - строго сказал сержант. - Висел, а потом на ходу отвалился. Как бы не убился. На большой скорости шли?
- Так известно, на какой…
- Придётся нам проехаться по трассе обратно и проверить.
- Ей-богу, напутал ваш Петров. Ты рассуди: ночь, темнота, как же это он мог разглядеть пассажира? Бывает, знаешь, и не то покажется… Я вот еду однажды, вижу - дома стоят. А дело было ночью. Ну, думаю, сейчас остановочку сделаем, пить попрошу. Подъезжаем, а это не дома, а стога. Обыкновенные стога…
Сержант взял сигарету, предложенную кожаным человеком.
- Далеко везёшь свой груз?
- На ветпункт…
- Усыплять, стало быть?
- Там разберутся.
- М-да, - протянул сержант и затянулся сигаретой.
- Петров ошибочку дал. Это бывает… Стог, а он его за дом принял…
- Не уважаешь милицию! - нахмурился сержант. - То стог, а то мальчишка висит - разница. На всякий случай запишу я ваш номерок. Как бы несчастье не случалось…
Сержант обогнул фургон, осветил фонариком номер, скользнул светом по кювету, но ничего не заметил. Он записал номер и постоял, слушая, как в кузове возятся собаки.
- Груз у нас больно нервный, - начал опять кожаный человек. - Нельзя нам время терять…
И в конце концов уговорил сержанта отпустить их. Он не только людей - собак умел уговорить…
- Ладно, езжайте. Петрову сообщу - никаких, дескать, бесплатных пассажиров не обнаружено.
Глава 9. ТАИНСТВЕННЫЙ КАПИТАН
Фургон уже давно укатил, в своей дежурке спрятался сержант. Данька мчался по аллее бульвара. Над ним шумели тополя, гудели провода, вскрикивали сонные птицы. И все эти звуки стучали у Даньки в висках, отливаясь в тревожные слова:
«На ветпункт!»
«На ветпункт!»
Данька обогнал старичка. Обогнал дяденьку, державшего спящую девочку на руках. Обогнал тётеньку, тащившую два толстых чемодана. И всё это мельком, боковым зрением, успел заметить Данька, пока бежал к метро, чтобы поспеть в него ещё до того, как впустят последних пассажиров и закроют на ночь.
Данька не опоздал. Он влетел в метро. Он скатился по лестнице. Он разменял двадцать копеек в автомате-менялке и подлетел к дремавшей возле турникета дежурной:
- Вы не скажете, как мне доехать до ветпункта?
Дежурная сонно осмотрела его помятую школьную форму, свела брови и стала думать.
- Нет такой остановки, - сказала она.
- Да… но… Ветпункт… Может быть, есть такое место?
- Я не справочное бюро, - сухо сказала она и подозрительно уставилась на перезревший синяк на лбу, с которого Данька недавно снял пластырь. - И куда это тебя черти носят на ночь глядя?
- Это моё личное дело, - гордо сказал Данька, оправляя на себе пиджак.
- Личное, так и поезжай как знаешь в свой медпункт, а то метро закроем…
- Не медпункт, а ветпункт…
- Кого это интересует ветпункт? - спросил пожилой моряк с толстой тростью, подходя к турникету.
- Медпункт ему какой-то надо, - сразу смягчилась дежурная. - Уже полночь, скоро закрываться будем. В какой такой медпункт, я и сама не знаю.
- Да не в медпункт, а ветпункт! - терпеливо поправил Данька.
- Ветпункт? - удивился моряк. - Это надо до центра, а там до Каширской, а потом ещё на автобусе не менее получаса…
- Дай-то бог к часу добраться до центра, а там ещё неизвестно, пустят ли пересесть, - сказала дежурная, на этот раз уже с полным сочувствием к Даньке.
- Большое спасибо! - крикнул Данька и бросил в щель пятачок.
Он ринулся вперёд, но ошибся стороной и получил удар заслонкой.
- Извините! - крикнул он и проскочил с другой стороны.
- Чумовой какой-то, - рассмеялась дежурная.
Данька помчался к середине платформы. Моряк устремился за ним. Он был в полной морской форме. На крупном носу сидели тяжёлые роговые очки, и глаза его за стёклами очков, огромные, как у филина, сияли радушием и готовностью помочь. Данька поневоле обернулся, увидел его добродушно-хищные глаза и сразу понял, что человек этот, так же как и он, Данька, является телепатом и что он, пожилой моряк, глядя Даньке в спину, заставил его обернуться. Больше того, заставил остановиться и подождать, то есть выполнить приказание - то самое, что Данька обычно проделывал над другими. Данька остановился, не в силах сдвинуться с места, пока человек, чуть прихрамывая, опираясь на палку с толстым набалдашником, шёл к нему.
Данька сопротивлялся… «Стоп! Замри передо мной, как лист перед травой! Кругом!» Однако напрасно - силы были неравны. Он даже забыл, куда и зачем едет. Испарился куда-то несчастный Мурзай. Рассеялся, как привидение, кожаный человек. Данька ни о чём таком даже не думал. Затаив дыхание, он ждал моряка. И моряк приближался. Глаза его за стёклами очков жадно увеличивались - это неудержимо разрасталось в нём любопытство. Когда он подошёл совсем близко, Данька уже не мог смотреть ему в глаза и уставился на трость с набалдашником, усеянную впаянными в неё иностранными буквами, якорями и цепями. Данька смекнул, что это капитан дальнего плавания, вышедший в отставку. А может, он ждёт открытия северной навигации, чтобы получить новое назначение. Или сдал корабль в ремонт и ждёт окончания, чтобы снова пойти в плавание. Так или иначе, это был капитан дальнего плавания. Данька был в этом совершенно уверен, потому что у капитана был крокодиловый портфель, в котором лежали морские карты и лоции. И возвращался капитан от своего помощника, обсудив подробности будущего плавания.
Бедный Мурзай! Его везли куда-то на ветпункт, а Данька предательски забыл о нём, зачарованный таинственным капитаном.
- Кажется, мы где-то с тобой виделись, - сказал моряк, приблизив к Даньке своё очкастое, обветренное всеми пассатами крупное лицо. - Что-то очень, знаешь, знакомо мне твоё лицо. Где же мы всё-таки виделись?
Данька вызывающе промолчал. - Не может быть! - живо возразил себе моряк. - Твоё лицо, ну ей же богу, я где-то уже видел. Постой, ты не был у меня дома? Я живу в Со-рокоустинском переулке, дом тринадцать, квартира тринадцать, на тринадцатом этаже…
- На… на тринадцатом?
- Ну да, на тринадцатом.
- Н-н-не… не был, - промямлил Данька.
- Ах я рассеянный склеротик! У меня столько ребят бывает, что я совершенно, совершенно, понимаешь, перестаю различать их. Прости меня, если ошибся, - старость, склероз, ложные представления - сенильная кон-фа-бу-ля-ция, как выражается мой друг медик. Всеобщее, так сказать, ослабление жизненных функций.
Капитан так искренне жаловался на таинственную конфабуляцию, на слабеющую свою память, на про-грес-си-ру-ющую рассеянность, что Даньке стало тоскливо от этих угрожающих слов и от души захотелось помочь ему.
- Так вы же видели меня на контроле!
- На каком контроле?
- При входе в метро.
- Ах, при входе в метро! - обрадовался капитан и вскинул очки на носу. - Это не ты ли спрашивал насчёт ветпункта? Ну вот, я же говорил, что мы где-то виделись, а ты не признаёшься! - И захохотал, нестерпимо сияя своими хищно-любопытными глазами добродушного старого филина. И хохотал он как-то не по-людски, а ухал, как филин. Ухнет, отдохнёт немного и снова ухнет. - У меня, знаешь ли, удивительно цепкая зрительная память. Стоит мне хотя бы однажды увидеть человека, я запоминаю его потом на всю жизнь. Вот какая история со мной приключилась однажды. Не возражаешь, если я расскажу тебе? Прихожу я на заседание Географического общества. Прихожу надо сказать, с опозданием. Протискиваюсь на своё обычное место в тринадцатом ряду…
- Тринадцатом? - переспросил Данька.
- Ну да, тринадцатом… Так вот… о чём это я?Да, оглядываюсь по сторонам - заседание уже в полном разгаре, - и что же я вижу? Передо мной сидит мой школьный товарищ Витька Маслов, с которым я не виделся ровно тридцать девять лет…
- Тридцать девять? - удивился Данька, произведя мгновенно операцию с делением на три и получив опять таинственное «тринадцать».
- Тридцать девять, именно тридцать девять - и ни одним годом меньше. И представь себе - сразу же узнал его. По ушам. Прошло тридцать девять лет, а уши - невероятно, но факт! - а уши те же. В общем, смотрю - сидит Витька Маслов, Маслюк, как мы его называли, седой, конечно, постарел, а так, представь, не очень изменился: уши всё те же, та же родинка на шее, как сейчас помню, и эта ещё привычка плечом щёку потирать, словно она у него чешется, на голове бархатная шапочка - профессор, судя по всему, а из-под шапочки седые кудерьки. А была ведь когда-то чёрная грива! А заседание идёт, как я тебе уже сказал. Ну, однако, я терпел-терпел и не вытерпел - двинул я его слегка в плечо. Он, естественно, оглянулся. Я подмигиваю: «Маслюк? Неужто не узнаёшь? Ай-яй-яй!» Не узнал, но это и понятно - тридцать девять лет…
- Тридцать девять? - уточнил Данька.
- Тридцать девять. - Капитан подозрительно уставился на Даньку. - Может быть, не веришь?
- Нет, почему же…
- Так отчего же ты меня сбиваешь?
- Извините.
- Так на чём же это я остановился?
- А на том, как вы его двинули…
- Ага, двинул, значит, и шепчу: «Маслюк? Неужто не узнаёшь? Ай-яй-яй! Не узнал, но это и понятно - трид…» - Капитан исподлобья глянул на Даньку, ожидая, что тот опять перебьёт, но Данька сдержался, и моряк продолжал: - Все стали оборачиваться - что ещё за Маслюк объявился? Уж не зовут ли его в президиум? Витька слегка покраснел, пожал плечами и отвернулся. Тут выступает очередной оратор, а я ничего уже не слышу, не понимаю, о чём идёт речь, - так взволновала меня встреча со школьным товарищем. Еле дождался перерыва. Все ринулись в буфет, и я, понимаешь, в толчее не сраз