[131] и Митра[132], управлявшим движением Солнца, Луны и звезд. И у них не было противника, которого можно было бы приравнять к нашему дьяволу.
Однако в духовной жизни возникает нечто принципиально новое, а именно: люди начали задумываться о спасении. Задолго до реформы Заратустры иранцы стали молиться за коллективное или индивидуальное спасение. Следует отметить, что в Персии была подготовлена благоприятная почва для рождения дьявола. Ибо «спасение» подразумевает «проклятие», от которого до «дьявола» рукой подать. В теологии сарматов и эламитов (мы мало что знаем о религии скифов) впервые появляется принципиально новое суждение о душе усопшего: во время обряда погребения, практиковавшегося у осетинов, жрец напоминал о том, что душа умершего, отправлявшаяся верхом на лошади в страну героев, должна преодолеть узкий мост под названием «Мост Страждущего» или «Shinvat peretu»; если душа принадлежит праведнику, лошадь беспрепятственно перейдет на другой берег, а если грешнику — мост обвалится. Миф имел несколько вариантов. В представлении секты мидийских зурванитов, названных так по имени Зурвана — бога времени и судьбы, — мост превращался в карающий меч, как только на него ступала нога грешника.
И что же его ожидало? Все зависело от решения бога Рашну. Если грешник не заслуживал снисхождения, он проваливался в вонючий ад, hamestagan. Однако даже после реформы Заратустры преисподняя была только временным пристанищем души грешника, ибо впереди его ждал Страшный суд, который впоследствии станет излюбленной темой христиан; итак, место, куда попадала душа грешника, больше походило на чистилище, чем на конечный пункт — ад. Однако уже можно с уверенностью сделать вывод, что понятие «спасение» предполагало наличие греха.
Тема спасения особенно заметна в дозороастрийском мифе о Митре, которому, подобно нашему Иисусу, отведена роль «спасителя». И даже его рождение в гроте в образе божественного младенца сопровождалось появлением на небе необыкновенно яркой звезды. Митра занимал на небесах место между двумя антагонистическими богами, Агура-Мазда и Ариманом, или Ангро-Майнью[133], то есть между правящими миром Добром и Злом, рожденными одним и тем же равнодушным творцом, чья личность меняется в зависимости от вероисповедания. Например, в иранской религии роль создателя приписывалась богу Агура-Мазда, порожденному самим собой; однако, согласно учению зурванитов, творцом был двуполый бог Зурвана, создавший одновременно братьев-близнецов Агура-Мазда и Ангро-Майнью, то есть Добро и Зло[134]. В любом случае Митра принимает эстафету от бога Вишну, который в существовавшей до Заратустры религии почитался как Спаситель мира: когда боги и демоны затевали между собой свару, неся людям смерть и разорение и угрожая даже уничтожить космос, — согласитесь, по тем временам весьма необычная метафизическая концепция, — Вишну поднимал в сторону руки и прикрывал своим телом космос, спасая таким образом мир.
Не вызывает сомнений и тот факт, что иранская религия, удерживавшая свои позиции вплоть до III века н.э., внесла самый значительный вклад в формирование идеи дьявола.
Следует отметить, что в ней, как никогда прежде, заметна социальная роль, приписываемая божеству. Примером тому может служить Ариман, часто ассоциирующийся с Митрой и Варуной и известный вместе с Бхага как главный «заседатель» на суде у Митры[135], и даже его имя означало «друг»; «он следит за тем, чтобы не рвались многочисленные узы, соединяющие членов арийского общества», — пишет Дюмезиль; в его задачу входило наблюдение за соблюдением правил гостеприимства, порядка на дорогах (и не только земных, но и потусторонних) и исполнением религиозных обрядов, он покровительствовал при свадьбах, ведал обменом подарками и представлением взаимных услуг; в сверхъестественной деятельности Аримана, своего рода министра социальных дел, главное место занимала забота об «Отцах» — под этим термином Дюмезиль подразумевал как предков, так и сонмища мелких духов[136]. Подобная точка зрения на деятельность богов достаточно интересна, так как подразумевает, что с развитием общества изменялись и сами боги, во всяком случае, так произошло с Ариманом. В понятии древних иранцев назначение богов состояло в управлении делами земными.
Даже после реформы Заратустры, когда Ариман утрачивает ранг божества и появляется под именем Сраоша, этот «царь иранцев» практически сохраняет свои прежние полномочия и даже получает новые, становясь прообразом ангела-хранителя в христианской религии; Сраоша[137] — именно то божество, которое «защищает от демонов, стремящихся завлечь душу (в течение трех дней после смерти человека) в ад, а она, пребывавшая на протяжении трех дней у изголовья усопшего, улетает в мир иной», — пишет Дюмезиль (цитируя Ж. Дармстетера, который, в свою очередь, комментировал «Зенд Авесту» I). Как видите, мы уже вплотную подошли к появлению первого истинного монотеизма.
Иранский политеизм предусматривает наличие единого небесного центра, что является прямым отражением земной системы управления. А так как на земле все зависит от временного равновесия между Добром и Злом, принято считать, что и на небесах эта система упразднится только в случае полной победы Добра, что, возможно, произойдет когда-нибудь в весьма отдаленном будущем. И все было нацелено на захват новых территорий, как во времена династии Ахеменидов. Итак, ведизм возник как отражение политической структуры государства.
И вот пришел Заратустру, или — Заратустра.
Он родился в 628 году и умер в 551 году до н.э. Что означает его имя? На этот вопрос до сих пор нет вразумительного ответа. Платон назвал его «сыном Ормузда[138]» и, видимо, весьма условно, так как Ормузд не кто иной, как Агура-Мазда, один из двух великих богов ведийского пантеона. Однако известно, что Плутарх в I веке н.э. приписывал ему способность непосредственного общения с богами[139]. Плиний[140] утверждал, что он появился на свет с улыбкой на устах[141]. Это говорит о том, что и тогда он слыл легендарной личностью и его считали сыном Бога или, возможно, полубогом. Согласно Диону Хризостому[142], однажды он поднимался в гору, и тут начался пожар, но пророк остался живым и смог донести свое слово людям.
Мы не можем обойти вниманием и личность самого пророка; в самом деле, трудно представить, чтобы характер реформатора не повлиял на его выбор; то же самое относится к реформе, которая должна была начаться в подходящий момент истории.
Возможно, мы больше бы знали о Заратустре, если бы не затерялась 13-я книга Авесты[143], Splend Nask, с жизнеописанием пророка. Дошедшие до нас тексты Авесты не позволяют восстановить биографию Заратустры в полном объеме, однако в одной из книг Авесты — Яшт говорится, что вся природа ликовала при появлении пророка, и он был сочинителем (hotar на санскрите) и жрецом, совершавшим обряд жертвоприношения, что заслуживает особого внимания, ибо сохранилось упоминание о том, что Заратустра осуждал тех, кто приносил в жертву быков. Повторный анализ текста позволяет извлечь больше сведений о характере пророка, чем это удается при первом чтении.
Предвосхищая событие, произошедшее более шести веков спустя: попытку искушение Иисуса в пустыне, — другая книга Авесты — Вендидад повествует о том, как Сатана пытался убедить пророка отказаться от веры, в то время как священная книга Яшт поведала нам о том, как пророк вышел победителем из конфликта с демонами и прогнал их с Земли. На страницах более поздних книг: Dinkard, Shah-Nama, Zardusht-Nama — приведено жизнеописание пророка, включая множество легенд о сотворенных им чудесах и божественных исцелениях. Понятно, что Заратустра почитался не только как пророк, но и чудотворец, наделенный сверхъестественными способностями. Это привело к тому, что некоторые специалисты по Ирану принимают его за мифический образ, а не за историческую личность, точно также, как отдельные историки сомневаются в существовании Иисуса. Такова судьба многих пророков[144]... Однако мы так не считаем, ибо в те далекие времена не мог не появиться подобный человек для проведения реформы.
Нам точно не известно место его рождения. Некоторые историки называют родиной Заратустры Бактрию, другие Мидию или Персию. А так как в двух книгах Авесты, Ясна и Вендидад, указывается на то, что дом его отца Пурушаспа (в переводе «богатый лошадьми»), где он появился на свет, стоял на берегу Дареджа, в провинции Ариана-Вэджа, а в другом древнем тексте его родиной назван Атропатен, можно сделать вывод, что он родился в Аране на берегу реки Аракс на северо-западе Мидии[145], располагавшемся почти на самой границе с Арменией на берегу Каспийского моря. Заратустра происходил из края магов[146]. Известно, что он был женат, ибо в Авесте упоминается имя его младшей дочери Пурусисты. В Яште также говорится о том, что происходил он из рода Спитама, занимавшегося разведением лошадей. И звали его Заростом Спитама.
Он был беден, о чем говорит в молитве, обращенной к Агура-Мазда: «О! Мудрец! Мне известно, почему я бессилен: у меня мало скота и людей». Своим поведением он вызывал раздражение богатых и заносчивых молодых людей, членов мужского братства — тайного общества, девизом которого было слово