[228]. Александр Македонский, безусловно, был кельтом, так же как Верцингеториг[229] и викинги, открывшие десять веков спустя Америку.
Назвав кельтов варварами, римские историки погрешили против истины, ибо они унаследовали от своих предков навыки обработки металлов и могли мастерить повозки на колесах еще в III тысячелетии до н.э. Уже в те далекие времена они тушили мясо в бронзовых котлах, изготавливали прекрасные золотые и серебряные украшения тонкой работы, шили добротные одежды, напоминавшие национальные костюмы балканских крестьян. А когда викинги занялись мореплаванием, то построили такие прочные лодки, что смогли пересечь океан и достигнуть берегов Америки за пять веков до Колумба.
В 279 году до н.э. кельты снова совершили набег на Македонию и вторглись в Грецию через Фракию и Фессалию. С тех пор о них часто упоминается в истории Европы. В III веке кельтские наемники приняли участие в эллинских войнах. И четыреста галлов, входивших в состав особой гвардии, которую Рим преподнес в дар Героду Антипатру, легендарному тетрарху[230] из Нового завета, были все теми же кельтами. Двадцать тысяч кельтов отправились на завоевание Малой Азии и основали государство Галатия. Повсюду: в Бретани, Турции, Испании и России — можно было встретить кельтов. Они походили на огромное поблескивающее в лучах солнца масляное пятно, плывшее, не признавая границ, по воле волн туда, куда только подует ветер. Таким образом, можно сделать вывод, что предками французов, легендарными «галлами», были кельты.
Так кто же они были в действительности? Как за горами и долами отыскать тот северный край, где люди чувствовали себя счастливыми всю свою жизнь? Где найти, — несомненно, между Великобританией и Францией и на юго-западе от Ирландии — принадлежавшие кельтам и воспетые в былинах легендарные острова? Ясно только одно: кельты не составляли единую общность людей и были разбросаны по всей Европе. Прошло всего несколько веков, и трудно найти сходство между викингами и галлами: у них разные боги и обычаи.
Основываясь все на том же предположении, что верования кельтов имеют общие корни, я бы хотел, рискуя вызвать раздражение пуристов[231], перечислить народы, исповедовавшие те или иные религии, будь то арверны[232] или викинги, не вдаваясь при этом в подробности и не обращая внимания на изменения, которые они претерпели с течением времени.
У нас почти нет сведений о том, во что верили кельты сначала в бронзовом, а затем в железном веке. Все, что нам известно об этом народе, мы почерпнули из сборника героических песен в прозе под названием «Эдды»[233], составленного в начале XIII века Снорри Стурлуссоном[234]. Что же касается предков кельтов, то собранные по крупицам данные не дают нам полного представления об их религии. Известно только, что у них был культ отрубленных голов, о чем свидетельствуют дошедшие до нас тексты и памятники архитектуры. Наводящая ужас на зрителей колонна с вырубленным в камне человеческим черепом, которая была воздвигнута в III—II веках до н.э. вблизи храма Рокпертуз, что в Буш-дю-Рон, всего лишь один пример среди множества других. Ей могут позавидовать папуасские творцы самых мрачных культовых реликвий. Ибо кельты верили, что отрубленная голова обладает волшебной силой и защищает от сверхъестественных сил[235]. Кроме того, в легенде о подвигах некоего Кушулена говорится также о том, что он, не находя веских аргументов в споре, решал дело в свою пользу, отрубая голову своему собеседнику[236].
Восстановить религию на основании столь скупых сведений по силам, похоже, одним только поэтам.
Считая цвет Богини-Матери священным, они раскрашивали свое тело синей краской; отсюда название жившего в Шотландии и враждовавшего с римлянами народа кельтского происхождения — «пикты». Теперь понятна скандальная репутация, которую они заслужили у авторов романов, объявивших пиктов каннибалами. В глазах римлян, стоявших по тем временам на самой верхней ступени цивилизации, эти воины, несомненно, выглядели истинными варварами, когда с покрытыми краской обнаженными торсами бесстрашно бросались в бой на легких повозках, громко подбадривая себя криками.
Нам понятен охвативший Тацита[237] ужас, которым он поделился с читателями (в то время он был еще слишком мал, чтобы участвовать в сражении), когда описывал картину, открывшуюся глазам римлян на берегу Менайского пролива между Галлией и Британскими островами: с горящими факелами в руках, закутанные в черную ткань, женщины набрасывались на римских легионеров, подобно разъяренным фуриям, в то время как друиды в белых одеждах выкрикивали в адрес римлян проклятия. Никогда еще легионерам не приходилось встречать подобную злобную ярость. И понятно возмущение Тацита, когда он рассказывает о том, как кельты во время праздников занимались любовью, как говорится, при всем честном народе, что также не способствовало утверждению за ними репутации целомудренных скромников.
Наконец, у кельтов был свой пантеон. Теодор Моммзен[238] с восхищением описывает «причудливых и живописных, похожих на земных существ богов кельтского Олимпа»; впрочем, он тут же замечает, что этот Олимп «безобразен и лишен чистоты». Он даже уверяет, что, «при всем своем желании, было бы пустой затеей пытаться понять учение друидов, состоящее из мешанины спекуляций на повседневные темы и вымысла»[239]; но, тем не менее, это не помешало ему сравнивать вероисповедание кельтов с более чистыми и возвышенными греческой и римской религиями, созданными, по мнению ученого, для удовлетворения духовных потребностей людей; в этом-то и состоит его основная ошибка: он рассматривает чуждую ему религию с позиций человека, жившего в XIX веке. В кельтском пантеоне можно выделить «как минимум четыре сотни богов»[240]. Здесь и Великая богиня Дану, которую ирландские кельты считают своей праматерью, и ее сыновья Tuatha De Danann. Хотя о Великой богине упоминается в мифах многих древних народов, мы все же не рискнем восстановить всю ее родословную, чтобы установить родство кельтов с индоарийцами. Возможно, народы, научившиеся сеять зерновые культуры, одомашнивать крупный рогатый скот и приручать диких коз, обожествляли плодородие земли, считая гарантией выживания в трудных условиях и источником обогащения. В творчестве кельтов тема плодородия и связанная с ней сексуальность порой граничит с навязчивой идеей. В длинном перечне оставшихся от кельтов произведений искусства на первом месте находятся гигантских размеров наскальные рисунки готовых к совокуплению мужчин, меловые изображения богинь в самых откровенных и непристойных позах, а также огромные менгиры-фаллосы. По всей видимости, кельтских художников вдохновляли полярные темы, такие как секс и смерть, гнусность жизни и погребение мертвецов.
Во всяком случае, Дану не была единственной в пантеоне: «Большинство богинь кельтского пантеона предстает в образе богини-матери, хранительницы очага, либо с младенцем, либо с плодами фруктовых деревьев и краюхой хлеба в руке»[241].
Не легче восстановить родословную богов мужского пола. Так, Луг, от кого произошло современное имя Лион, совмещает, похоже, характерные черты богов иранского и греческого пантеонов: он — бог войны, торговли, Солнца, грома, покровитель искусств[242], то есть Марс, Гермес, Гелиос, Зевс и Аполлон в одном лице.
Даже обратившись к самым «последним» источникам, дошедшим до нас после второй миграционной волны, мы сможем только частично восстановить эти верования: почти все без исключения религии имели множество вариантов и видоизменялись от племени к племени. Кельты действительно верили в сверхъестественные силы, но в то же время следует признать, они не всегда поклонялись одним и тем же богам. Редкие дошедшие до нас письменные источники свидетельствуют о множестве практиковавшихся у них ритуалов. Самым большим праздником у кельтов считался Самхен, отмечавшийся в канун 31 октября григорианского календаря и посвященный сотворению мира в тот день, когда хаос отступил перед порядком. В то тревожное время, в которое жили кельты, духи умерших, если хорошенько не задобрить их жертвоприношениями, могли вернуться на землю. В христианской религии этот праздник смещается на день вперед и называется Днем памяти усопших[243]. Почитая души умерших, кельты верили в свое бессмертие. А общаться с почившими родственниками должны были друиды, которые, как свидетельствовал во II веке Страбон, делали человеческие жертвоприношения. В III веке историк Юстин[244] поведал о том, что кельты преуспели в искусстве предсказания будущего. Нелишне отметить, что религия кельтов включала немало суеверий, нередко встречающихся в современной религиозной практике.
Кельты верили в демонов и духов усопших, как, например, в весьма беспокойного духа Драугра, обитавшего на холмах и курганах[245]. Однако у них не было дьявола, который смог бы выступить антагонистом нашего Создателя.
Украшенный рогами (и изображавшийся порой в позе Будды) бог Сернуннос, в переводе «Рогатый», был двуликим, отождествлявшимся, видимо, с преисподней, но в то же время, так же как и Прозерпина, выступавшим в роли бога подземного царства, плодородия, удачи и урожая