ние».
Монтесума в сопровождении двухсот босоногих придворных в переливавшихся на Солнце разноцветных головных уборах вышел навстречу Кортесу и его бравому воинству. Кожа туземцев сияла чистотой, что было особенно заметно на фоне темных от грязи испанцев, которые, несмотря на то что воды вокруг было хоть отбавляй, не умывались и спали при оружии, не снимая кожаных доспехов, в то время как жители Теночтитлана, следуя примеру своего повелителя, приобрели привычку перед сном окатываться водой.
Эта встреча стала для индейцев прелюдией катастрофы: и цветы, и райская роскошь были принесены на алтарь чудовищу, предводителю убийц, истинному дьяволу во плоти, в котором ошиблись сами христиане, принимая за истинно верующего.
Я вспомнил об этой имевшей столь трагические последствия встрече двух миров в 1975 году, когда, начитавшись популярной литературы, решил отправиться в Ксохимилко, пригород на окраине Мехико. Мне предоставился случай по достоинству оценить недавно построенное французами метро. Поднявшись из серо-голубой станции наверх, я сел в трамвай. Мне показалась целой вечностью поездка по беднейшим кварталам, а угрюмые лица погруженных в свои невеселые мысли входивших в трамвай босоногих и оборванных пассажиров не добавляли мне хорошего настроения.
Как часто со мной бывает во время путешествий, открывшаяся передо мной картина оказалась весьма далекой от представлений, сложившихся после прочтения книг. И я задал себе вопрос: существовал ли тот земной рай, о котором нам в свое время поведал Саагун? Ибо древние мексиканские религии, облагороженные в последующие годы христианством, изначально отличались суровыми правилами. И я не ошибся, убедившись немного позже в правильности своих предположений. Добравшись наконец до Ксохимилко, названного с легкой руки туристических справочников «веселым городом-садом, где раздаются веселые аккорды mariachis», то есть свадебных оркестров, чье название напоминает о недолгом присутствии французов на земле Мексики, закончившемся трагическими злоключениями императора Максимиллиана[562], я даже не взглянул в сторону торговцев цветами, сидевших на корточках перед гирляндами аронника и других цветов, высматривая редких покупателей. В раскаленном воздухе у меня тут же пропало желание дожидаться, когда начнет играть свадебный оркестр. Недолго думая, я взял такси и вернулся в Мехико. Следует признаться: пребывал я в самом дурном расположении духа.
Должен заметить, что не помню случая, когда чувствовал себя туристом. В Мексику я прибыл по делам, а потому мне не пристало горевать из-за постигшего меня разочарования в Ксохимилко. Тем не менее настроение было испорчено, однако как раз в этот момент у меня внезапно возникло желание получше узнать Мексику. И я нашел в себе силы стоически провести ночь на постоялом дворе в Паленке[563], где не было даже воды, чтобы умыться. Вдобавок ко всем огорчениям, я заночевал голодным, так как приехал уже после закрытия ресторанов и мне пришлось довольствоваться горсткой орехов. Меня мучил вопрос: почему у мексиканцев, которых я видел в селениях и на улицах городов, где полным-полно туристов, был столь удрученный вид? Словно они были в похоронном настроении, как говорят у нас во Франции.
На первый взгляд, Западу уже давно известны цивилизации индейцев, которые сформировались в Центральной и Южной Америке не только до открытия Колумбом, но и после и названные евроцентристами «римско-католическими», а историками и этнологами — «южноамериканскими» (надеюсь, мне простят, что я соотношу столь разные по смыслу определения), то есть появившиеся на землях, которые простираются от южных границ Калифорнии, Аризоны, Новой Мексики и Техаса до Огненной Земли. Благодаря средствам массовой информации, туристическим поездкам и выставкам, мы познакомились с искусством майя, ацтеков, инков. Самые искушенные любители древностей восхищаются особой утонченностью, строгостью и законченностью линий и форм произведений искусства этих народов; однако, на мой взгляд, их больше всего привлекает экзотика. Европейцы оценивают искусство индейцев так же, как французы «золотого» века воспринимали произведения искусства в восточном стиле, а в следующем столетии изделия китайских ремесленников, вошедших затем в моду у англичан, которые создали в Бригтоне любопытный стиль «летучая мышь» под китайскую старину: и все только потому, что он был «необычным» и «экзотичным». Вероятно, китайские поделки, выставленные в Бушере или Бригтоне, имели такое же отношение к Китаю, как наши придорожные «гостиницы» к средневековым монастырским гостевым дворам. Мы восстановили их в первозданном виде, полагаясь на собственное воображение, а оно, к сожалению, нас обмануло. Однако мы продолжаем действовать в том же духе, ибо нас не так-то легко остановить.
В самом деле, в большинстве случаев мы не знаем почти ничего о предназначении тех или иных построек или предметов, открывающихся нашему взору. За прошедшие века мы до того поднаторели в античном мире, что без особого риска ошибиться способны отличить Гора от Анубиса, Венеру от Минервы или Гермеса от Зевса. Однако если разговор заходит о перуанском боге дождя Тлалокеили или Виракохе, нам приходится обращаться за помощью к специалистам, лучшие из которых зачастую ограничиваются предположениями по поводу загадочных персонажей. Кто же эти бородатые, но явно кастрированные божества, строящие нам гримасы со стел Оахака? В самом деле, бородатые личности нередко изображались на предметах культа ольмеков и запотеков, проживавших на американской земле задолго до прибытия Колумба. И, как мы увидим ниже, это не единственная загадка, которую оставили нам древние цивилизации Южной Америки.
Надо отметить, что с памятниками старины не так уж легко, как кажется на первый взгляд, познакомится на этой земле. И турист, добравшийся наконец до долины храмов под Мехико или совершивший утомительное головокружительное путешествие по краю пропасти на высоте пяти тысяч метров над уровнем моря, скорее почувствует недомогание перед развалинами Мачу-Пикчу, чем ощутит «восторг». Хочу признаться, что изумление проходило по мере того, как в семидесятые годы я знакомился с древним искусством: и в Мексике, и в Коста-Рике, и в Боливии — повсюду меня встречали лики уродливых гримасничающих идолов. Однако в музеях были собраны произведения искусства, носившие исключительно символический характер, а значит, имевшие особую ценность. Наибольший интерес у меня, как представителя западной цивилизации, вызвали удивительно тонко выписанные портреты детей и взрослых, а также предметы быта, гончарные изделия, фигурки животных, короче говоря, все, в чем нашел отражение талант наблюдателя или сказалась артистическая натура отдельной личности, не предоставившая, однако, при этом возможности судить о культуре общества в целом. Порой приходится брать себя в руки, чтобы не идти на поводу пагубного пристрастия к экзотике и проявлять больше терпимости к слишком далекому от европейца миру.
Несмотря на подробные описания туристических справочников, о которых, каюсь, я порой слишком плохо отзываюсь, путешественник с трудом верит, что человек мог соорудить храмы Солнца и Луны в Теотиуакане и удивительную, похожую на мозаику, Стену красоты из отполированных и точно пригнанных одна к другой гранитных глыб в Мачу-Пикчу. К ним не подходит банальное понятие «красота»; следует подобрать какое-то другое определение для характеристики подобных памятников культуры. Но только какой?
В конце восьмидесятых годов наши археологи вместе с антропологами готовы были дать руку на отсечение в том, что им известна разгадка великих древних цивилизаций. Некоторые ученые после продолжительных исследований делали довольно безапелляционные заявления. По их мнению, вопреки данным, указывающим на более древнее заселение американского континента, первые люди появились на этих землях всего-навсего около двенадцати тысячелетий до н.э. Эти ученые мужи посчитали, что накопили достаточно знаний об американских цивилизациях и религиях, чтобы приступить к написанию многостраничных трудов с богатыми иллюстрациями. Однако открытия, сделанные в 1986 году Ньедом Гидоном и Жоржеттой Делибрия в Бразилии, дают нам право утверждать, что первобытные люди жили на американском континенте тридцать три или даже тридцать пять тысяч лет до н.э. Археологи из США, как и из многих других стран, сначала с недоверием отнеслись к «французским» открытиям. Однако датировка, произведенная при помощи углерода 14, доказала, к великой растерянности некоторых ученых (в основном американских), правильность выводов исследователей.
Дело в том, что находки французских археологов не устраивают многих ученых мужей, ибо доказывают, что появившийся, как полагают, около сорока тысяч лет назад кроманьонский человек еще не успел достичь зрелого возраста, когда пересек, не замочив ноги, скованный льдом Берингов пролив и покорил территории, принятые Колумбом, как гласит молва, за Китай. Вот как! Однако имеются вполне правдоподобные доказательства того, что люди жили на американском континенте семьдесят тысяч лет назад[564]. В таком случае, обе Америки были заселены не кроманьонцами, ибо в те времена они еще не родились, а неандертальцами. И это только часть проблемы.
Нет полной уверенности в том, что первые переселенцы мигрировали из Азии, как до недавнего времени думали ученые, ссылаясь на то, что американские индейцы были монголоидами. Возможно, они правы, но только отчасти. Ибо тогда пришлось бы согласиться с гипотезой, что на тихоокеанском побережье высадились жители Океании, относящиеся к другой человеческой расе. Однако, если внимательно приглядеться к головам некоторых идолов, воздвигнутых в ольмекский период в Мексике, в особенности в Ла-Вента, невольно приходишь к выводу, что это типичные головы африканцев с толстыми губами и приплюснутыми носами. Таким образом, можно предположить, что задолго до викингов, образовавших в IX веке небольшие поселения в районе Ньюфаундленда на территории, названной Винландом, «Землей винограда» (викинги приняли смородину за виноград), Новый Свет посетили выходцы из Океании и Африки, оставив, возможно, свой след в американской культуре.