Известный русский востоковед В. Григорьев утверждал, что после блестящего периода Эсена ойраты (он их называл калмыками) в течение 150 лет, т.е. до самого конца XVI в., не участвовали в делах остальной Монголии.
В. Успенский, как и Н. Бичурин, называл первую половину XV в. героическим периодом истории ойратов, закончившимся со смертью Эсена, после чего центр общемонгольской жизни переместился на юг, в районы Чахара, куда была перенесена и ставка хана Монголии.
Г. Грум-Гржимайло, обобщая историю восточных монголов и ойратов после эсеновского периода, писал: «Такая непрочность ханского престола сопровождалась процессом децентрализации власти, усилением родовых старшин и распадением монгольских племен. Такого распадения не избегли даже ойраты: часть их ушла на р. Гань-Гань, имея во главе сына Эсеня Хорхудая, часть же откочевала в Хами». В другом месте Г. Грум-Гржимайло отмечал: «Со смертью Эсеня кончилось на время и политическое могущество ойратов; на сцену вновь выступили восточные монголы, которым удалось свергнуть ненавистное иго, наложенное на них Тогоном».
Аналогичным было мнение исследователя истории и этнографии калмыков А. Попова. «Чжунгарцы, — писал он, — еще в половине XV столетия, по падении дома Чоросского, разъединившись с восточными монголами, начали жить своей внутренней жизнью, независимо от своих единоплеменников. Они не принимали тогда никакого участия в войнах между Китаем и халхасцами; им нужен был отдых после сильных потрясений, которые беспрерывно одни за другими следовали и наконец со смертью Эсеня (1453) нанесли роковой удар их могуществу. В этот промежуток времени, продолжавшийся около 150 лет, они, удалившись от шума военного, вступили в торговые сношения с подвластными им восточными туркестанцами».
А. Позднеев в свою очередь писал: «Находясь под управлением чингис-ханидов, ойраты были ничтожны до тех пор, пока в половине XV в. в среде их не появился предприимчивый и деятельный Эсень... Со смертью Эсеня этот короткий, но блистательнейший период жизни ойратов кончился: они снова раздробились на отдельные поколения, снова сделались бездеятельны и незначительны. Так прошло полтораста лет, пока в начале XVII в. не явились у них новые предводители».
Г. Ховорс, подобно русским востоковедам старой школы, также утверждал, что смерть Эсена положила предел героическому периоду истории западных монголов.
Таким образом, с полной ясностью вырисовываются общие и наиболее характерные взгляды старой русской и зарубежной литературы на историю ойратов второй половины XV — первой половины XVI в.: чрезмерное преувеличение личной роли Эсен-хана, которому приписывалось значение чуть ли не единоличного творца ойратской истории того времени, а также роли и значения вооруженной борьбы между ойратами и восточными монголами, изображение ее как непрерывной, непримиримой, имевшей якобы главной целью установление господства первых над вторыми; неправомерное противопоставление эсеновского периода ойратской истории послеэсеновскому. Первый характеризовался как героический, а второй — как исторически пустой и бессодержательный, как период «отдохновения» от бурных событий первого периода; поверхностно анализировались и обобщались факты; подлинные причинно-следственные связи не были раскрыты.
Как же в действительности развивалась история ойратских феодальных владений после крушения державы Эсен-хана?
«Алтан Тобчи» рассказывает, что после смерти Эсена на ханский трон был посажен семилетний сын Дайсун-хана Молон, которого сменил Мандугули. Мандугули умер в год свиньи (1467), и престол перешел к Баян-Мункэ-Болхо-джинонгу, матерью которого была одна из жен Мандугули, дочь ойратского Бэгэрсэн-тайши. Но и этот хан скоро умер. Правительницей Монголии стала знаменитая Мантухай-сайн-хатунь, энергично взявшаяся за новое собирание монгольской земли, которое она начала с борьбы против ойратских князей. В обстановке еще не закончившейся войны против ойратов на ханский трон был посажен семилетний Бату-Мункэ, вошедший в историю под именем Даян-хана. В годы его правления было завершено начатое Мантухай-сайн-хатунь объединение всей Монголии, во главе которой оказался Бату-Мункэ-Даян-хан. Он подчинил своей власти не только всех восточномонгольских, но и ойратских князей. Последние верой и правдой служили Даян-хану в течение всех лет его правления. Автор «Алтан Тобчи», рассказывая о походе Даян-хана против туметов, сообщает, что среди влиятельных военачальников ханских войск находился ойратский полководец Сегус, сыгравший важную роль в успешном исходе этой кампании. Он выбрал место предстоящего сражения и убедил хана в его преимуществах. Сражение закончилось крупной победой Даян-хана, который щедро наградил участников похода, в том числе и Сегуса, издав указ об освобождении его и его потомков от податей и повинностей.
Таковы данные «Алтан Тобчи» о послеэсеновском периоде ойратской истории, которую этот источник прослеживает до начала второй половины XVI в. О дальнейших событиях ойратской истории «Алтан Тобчи» молчит. Хроника ограничивается туманным сообщением о покорении ойратов туметским Алтан-ханом, не указывая ни времени, ни места, ни других обстоятельств, связанных с этим событием.
«Шара Туджи» излагает события несколько иначе. По данным этого источника, ханом Монголии после смерти Эсена стал Мэргус, сын Дайсун-хана, возведенный на престол своей матерью Самор-Дайху под именем Угэгту-хана. Воцарению Мэргуса предшествовал поход против ойратов, организованный его воинственной матерью, нанесший ойратам серьезное поражение. Вернувшись из похода, Самор-Дайху возвела своего малолетнего сына на ханский трон. Но ханствовал Мэргус недолго. Через год он был убит и заменен Молон-ханом, который через два года тоже был убит. Молон-хана сменил на престоле его дядя Мандугули, матерью которого была ойратская княгиня, жена восточномонгольского Ачай-тайджи. У Мандугули, был соправитель — его племянник Баян-Мункэ-Болхо-джинонг, которого, как об этом говорилось выше, в младенческом возрасте намеревался убить Эсен. Баян-Мункэ-Болхо-джинонг избежал смерти благодаря помощи четырех сановников, доставивших ребенка в Восточную Монголию к Мандугули. Последний щедро наградил лиц, участвовавших в спасении ребенка, в том числе ойратского Ухидэй-дайбу, пожаловав им привилегии дарханов.
Сыном Баян-Мункэ-Болхо-джинонга был Бату-Мункэ, родившийся в год дерева — обезьяны (1464). Когда Бату-Мункэ исполнилось семь лет, его женой стала Мантухай-сайн-хатунь. В год тигра (1470) она возвела мужа на ханский трон, затем выступила в поход против ойратов и подчинила их власти Бату-Мункэ-Даян-хана, навязав при этом ряд законов и правил, подчеркивавших их неравноправное, зависимое от всемонгольского хана положение. Даян-хан умер в год зайца (1543), после непрерывного 74-летнего управления страной. Одна из его жен, княгиня Гуши-хатунь, была дочерью ойратского сановника Кэрия-Худжигэра.
Автор «Шара Туджи», как мы видим, не подтверждает сведений «Алтан Тобчи» о деятельности ойратского военачальника Сегуса и даже не упоминает его имени, но зато более подробно излагает события, предшествовавшие воцарению Даян-хана, Что касается «Эрдэнийн Тобчи», то его автор в основном и главном повторяет «Шара Туджи», не внося в изложение истории ойратов второй половины XV в. ничего нового и оригинального.
Таковы сведения монгольских источников об ойратах в послеэсеновское время. При всей их скудости из них явствует, что взаимоотношения ойратских и восточно-монгольских феодалов в указанное время существенно и принципиально не отличались от взаимоотношений в первые десятилетия XV в. В течение почти целого столетия после Эсена, как и до него, связи между восточными и западными монголами были достаточно тесными и разносторонними. Вооруженные конфликты, как и раньше, перемежались разнообразными проявлениями сотрудничества и дружбы, равно как и брачными союзами. Отметим, кстати, что Даян-хан — последний общепризнанный всемонгольский хан — был правнуком Эсен-хана ойратского. В рассмотренных нами монгольских источниках нет ничего, что могло бы подтвердить позицию тех исследователей, которые видели во взаимоотношениях восточных и западных монголов второй половины XV в., как и первой, одну лишь непримиримую вражду, взаимную ненависть и т.п.
Летопись Минской династии дает возможность более ясно представить общую обстановку, сложившуюся в Монголии после смерти Эсен-хана. «Мин ши» отмечает, что с 60-х годов XV в. появилась большая независимость друг от друга правителей местных феодальных владений в Монголии. В этом замечании нельзя не видеть отражения тех глубоких социально-экономических сдвигов, которые происходили в стране, в первую очередь дальнейшего усиления экономических и политических позиций местных владетельных князей, становившихся единственными и наследственными собственниками своих земельных угодий. На этой основе усиливалось их сопротивление централизаторским стремлениям ханской власти, углублялась феодальная раздробленность; вместо одной, общей для всей Монголии внутренней и внешней политики, проводимой всемонгольским ханом, появился, если можно так сказать, целый ряд монгольских политик, инициаторами и проводниками которых были местные владетельные князья. Именно это, на наш взгляд, имеет в виду «Мин ши», говоря как о новом явлении о независимости каждого монгольского местного правителя от других таких же правителей.
Но общим и наиболее важным в политике всех монгольских князей по отношению к Китаю по-прежнему оставался вопрос об условиях торговли и о рынках вообще. Решение его наталкивалось, как и раньше, на трудности, связанные с ограниченной емкостью китайского рынка, спрос которого не покрывал непрерывно возраставшее предложение монголами скота и продуктов скотоводства. Д. Покотилов, комментируя соответствующие показания «Мин ши», писал: «Уже ранее, т. е. в начале XV в., были устроены в пределах военных поселений рынки, на которые местные монголы могли приводить своих лошадей и получать от китайцев необходимые для них предметы, как-то: хлеб, одежды и разную утварь. Торг этот был не вольный, а носил унизительный для китайцев характер, так как они обязывались принимать лошадей по известной, заранее определенной цене, причем оц