Так обстояло дело во всей Монголии, так, в основном и главном, обстояло дело и у ойратов. Некоторые особенности и различия в общественном строе восточных и западных монголов несомненно существовали. Они касались главным образом форм землепользования. О них мы будем говорить ниже.
Итак, данные трех монгольских летописей XVII в. и «Мин ши» не подтверждают, а опровергают бытующие в литературе утверждения, будто сразу или вскоре после изгнания монгольских завоевателей из Китая в западной части Монголии сложилось государство "Союза четырех ойратов", своим острием якобы направленное против Восточной Монголии и имевшее целью образование ойратской империи, подобной Юаньской.
Указанные источники устанавливают, что в конце XIV и в первой четверти XV в. ойратское население, кочевавшее в западных районах Монголии, представляло собой этническую и политическую общность, во главе которой стояли ойратские феодалы, считавшие себя вассалами общемонгольских ханов — потомков Чингиса, поддерживавших с восточномонгольскими феодалами разносторонние политические, экономические и бытовые отношения с характерными чертами, свойственными эпохе феодализма.
Монгольские и китайские источники не раскрывают всех сторон исторического развития Западной Монголии и ее основного населения — ойратов — в XV — XVI вв. Лишь привлечение тюркоязычных источников по истории Средней и Центральной Азии дает возможность всесторонне изучить историю ойратов и Джунгарии в рассматриваемое время. Данные, сообщаемые этими источниками, позволяют утверждать, что главные линии борьбы ойратских феодалов в XV и XVI вв. проходили не на востоке, не против Китая и Восточной Монголии, а на западе, против могулистанских ханов и князей.
Основным противоречием, обусловившим разрыв традиционных связей между феодалами Западной и Восточной Монголии и отказ первых от вассальной службы общемонгольским ханам — чингисидам, было соперничество в борьбе за торговые пути в Китай и торговые привилегии на китайских рынках. Указанное противоречие составляло главную экономическую основу войн между ханами и князьями этих двух частей Монголии.
Источники не подтверждают, а опровергают бытующие в литературе характеристики борьбы между феодалами двух частей Монголии как своего рода тотальной, непримиримой и непрерывной войны. В действительности же эта борьба обладала всеми чертами, типичными для войн феодальной эпохи, когда вооруженные столкновения перемежались отношениями политического и военного сотрудничества, династическими браками и союзами, свободным переходом из одного лагеря в другой, частыми превращениями союзников в противников, противников в союзников и т. д.
Социально-экономические процессы развивались более или менее одинаково как в восточной, так и в западной части Монголии. Важнейшей особенностью этого развития был повсеместный переход от государственной феодальной собственности на землю к частной феодальной собственности и соответственно от пожизненных пожалований земли (хуби) к наследственным (умчи). Этот процесс обусловил ликвидацию военно-ленной системы, созданной Чингисханом и существовавшей до конца династии Юань, способствовал экономическому и политическому укреплению местных феодальных владений, развитию феодальной раздробленности.
Параллельно происходило превращение древних родовых общин-омоков в сравнительно небольшие по численности группы индивидуальных семейств, связанных узами близкого родства и ведущих индивидуальное хозяйство. Игнорирование этого процесса исследователями влекло за собой глубоко ошибочное отождествление омоков XVI—XIX вв. с древнемонгольскими родовыми общинами и на этом основании утверждение, что, у монголов (и, в частности, у ойратов) сохранилась родо-племенная структура общества, что ойратские омоки, дэрбэтов, хошоутов, торгоутов, чоросов, хойтов и другие представители собой особые племенные общины.
В действительности же эти омоки были феодальными династиями, включавшими в себя членов правящей, фамилий. Подвластный народ, масса непосредственных производителей к этим омокам не имели отношения.
Источники свидетельствуют, что история ойратов в XV—XVI вв. является неразрывной составной частью истории монгольского народа, что исторические судьбы ойратов теснейшим образом переплетались с судьбой монголов, кочевавших в восточной части страны влияя на нее и обусловливая развитие страны в целом.
ГЛАВА ВТОРАЯИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ОБРАЗОВАНИЯ ДЖУНГАРСКОГО ХАНСТВА
Конец XVI и первая половина XVII в. занимают особое место в истории Западной Монголии. События этого времени подготовили и обусловили образование Джунгарского ханства, которое возникло не вследствие тех или иных случайных причин, а как закономерный результат объективных процессов, развивавшихся в монгольском обществе. Характерные для рассматриваемого периода длительная борьба ойратских феодалов против их внешних противников и ожесточенная междоусобная борьба являются отражением указанных процессов и могут быть правильно поняты лишь в связи с ними.
Еще В. Котвич отмечал тот большой интерес, который проявляли исследователи к данному периоду ойратской истории. Однако «источники для освещения этого периода, обнимающего более 150 лет, — говорил он, — еще не только не использованы, но и не приведены в должную известность». В результате возникли значительные расхождения между исследователями по ряду важных проблем, связанных с историей образования Джунгарского ханства.
Одни из них видели в исторических событиях того времени отражение старых стремлений ойратских правителей восстановить империю Чингисхана и развернуть широкую экспансию против сопредельных стран, что стало якобы возможным тогда, когда во главе ойратов оказались энергичные вожди из дома Чорос, потомки Тогона и Эсена.
На этой точке зрения стояли Н. Бичурин, А. Позднеев, Н. Веселовский, С. Козин и др. Первому из упомянутых исследователей принадлежит следующее рассуждение: «По истечении такого времени (т. е. от Эсена до конца XVI в. — И. З.) пробудились они наконец от долговременного усыпления и бездействия и, чувствуя в себе новые силы, устремили внимание к восстановлению прежней своей славы; но недоставало благоразумного единодушия, и потому действовали и избирали к тому средства по личным видам. Хан Хара-Хула, как глава ойратов, желал ввести единодержавие, а владетели поколений хотели отдельно царствовать». В другом месте Н. Бичурин писал: «По внимательном соображении обоесторонних сведений о переходе торготов от Алтая в Россию каждый убедится в истине, что сей переход, случившийся в одно время с переселением хошотов от Алтая же к Хухунору, произошел не от взаимных неудовольствий между ханами. В помянутых переселениях открывается новый и обдуманный план хитрых замыслов, которых в начале даже и Пекинский кабинет не мог приметить... Таким образом ойраты без кровопролития приобрели господство над обширными странами в Азии от Алтая на запад до Каспийского моря, на юг до пределов Индии. Из сих обстоятельств очевидно, что ойраты, размножившись в продолжении 150-летнего мира от Эсеня до Хара-Хулы, замыслили восстановить древнюю Чингисханову империю в Азии, и начало, увенчанное столь счастливым успехом, много обещало им в будущем». Вот как рисовались Н. Бичурину смысл событий рассматриваемого времени и их внутренний механизм.
А. Позднеев со своей стороны решительно возражал против точки зрения П. Рычкова, И. Лепехина, И. Георги, П. Палласа, Н. Страхова, Н. Нефедьева, Ф. Бюллера, К. Костенкова и других, утверждавших, что в начале XVII в. в среде ойратских (калмыцких) поколений в Джунгарии последовательно появлялись деятельные князья (Хара-Хула, сын его Батур-хунтайджи и другие), которые стремились сплотить эти разрозненные поколения в одно целое. «Не задумываясь особенно над внутренним смыслом этого сказания, — писал А. Позднеев, — у нас порешили, что зюнгарские князья начала XVII в. стремились к образованию степной монархии под своей властью и что Хо-Урлюк, не желая подчиниться этой власти, собрал 50000 кибиток своих данников и откочевал с ними в русские пределы».
Отвергая точку зрения указанных авторов, А. Позднеев, ссылаясь на не названные им сказания восточных историков, а также на «дух жизни и быта кочевых народов», излагал свое понимание процессов, происходивших в ойратском обществе на рубеже XVI—XVII вв. «Известно, — писал он, — что все кочевники живут отдельными поколениями, и каждое из этих поколений управляется своим родоначальником. Не менее обычным фактом в истории Востока является то, что кочевые поколения, действуя поодиночке, никогда не чувствуют себя настолько могущественными, чтобы начать какое-нибудь дело, помимо простого набега и грабежа, а проявляют свою силу во вне только в том случае, если явится у них предводитель, который соединит их мелкие поколения в единый союз». Так было и у ойратов, пока «в начале XVII в. не явились у них новые предводители в лице Хара-хулы и преемника его Батур-хун-тайчжи, которые снова начали объединять ойратские поколения. Это объединение совершенно не было стремлением к единодержавию и не походило ни на подчинение вассальных владений в Европе, ни на уничтожение уделов в России». Так представлял себе движущие силы истории кочевых народов А. Позднеев, по мнению которого все дело было в личных качествах и способностях предводителей. «Были у него (у предводителя. — И. З.) способности административные (как у Батур-хун-тайчжия) — поколения скрепляли свой союз изданием гражданских постановлений; имел он у себя исключительные таланты полководца (как Чингис-хан, Эсень и другие) — они ознаменовывали себя одними войнами... Таковы заключения, выводимые нами из наблюдений над исторической жизнью кочевников и дающие нам совершенно иной взгляд на причины перехода калмыков в пределы России».
Уход из Джунгарии торгоутов и хошоутов, по мнению А. Позднеева, не только не ослабил ойратский союз, но, напротив, весьма его усилил. «А между тем именно это — то время (т. е. 30-е годы XVII в. — И. З.) и должно почитать за самый блестящий период усиления зюнгаров. Ойраты господствовал