Движение на северо-запад диктовалось ойратским владетельным князьям самой обстановкой. Дорога на север была для них закрыта владениями Алтын-хана, на восток — восточномонгольских феодалов, путь на запад им преграждали казахские феодалы, стремившиеся полностью вытеснить ойратов из Семиречья и прилегающих к нему областей. Лишь одно направление — северо-западное — было более или менее открыто для ойратских перекочевщиков. И они по нему пошли, освоив в первую очередь районы, прилегающие к современным городам Семипалатинску, Павлодару и к северо-востоку от Акмолинска, в то время почти совершенно незаселенным. Да и во всей тогдашней Северо-Западной Сибири «а площади, насчитывающей около 300 тыс. кв. км (на которой в конце XIX в. проживало 2 млн. человек), в описываемое время кочевало всего лишь несколько сот человек. Интересно отметить, что натиск казахских феодалов на ойратов объяснялся, видимо, тем, что и они испытывали нехватку пастбищных территорий, покрыть которую рассчитывали за счет владений ойратских ханов и князей. Обстановка в конце XVI в. благоприятствовала казахам. Объединенные под властью хана Тевеккеля, они добились значительных успехов в борьбе против тогдашних своих главных противников — ханов Могулистана и Бухары, упрочили свои позиции в долине Сыр-Дарьи, овладели Ташкентом и Туркестаном; кроме того, они разгромили и, по-видимому, подчинили себе некоторые ойратские княжества. В подобных условиях изгнание ойратов из долины Иртыша должно было стать первоочередной задачей казахских правителей. В этой связи заслуживает внимания указание современника Шейбани-хана, автора «Тарих», Махмуда Шарас о той земельной тесноте, которую в XVI в. испытывали все кочевые народы Средней и Центральной Азии. «Ходжа-Али-бахадур сделал доклад хану, — писал Махмуд Шарас, — о том, что монголы количественно увеличились, их скот — тоже, им теперь в Кашгарских степях тесно, и что если хан разрешит, то он, Ходжа-Али-бахадур, взяв с собой Баба-султана, пойдет и завоюет Могулистан.. Вскоре скончался Ходжа-Али-бахадур, и это важное дело досталось на долю Рашид-хана. При справедливом правлении хана благоденствие и богатство народа разрослось до того, что в степях и горах Кашгара корма не стало хватать для скота». Казахские, узбекские, монгольские (в том числе и ойратские) феодалы в равной мере испытывали нужду в расширении пастбищных угодий, что дополнительно стимулировало их вооруженную борьбу.
Что касается ойратских владетельных князей, то их положение в последние годы XVI в. было, как мы видели, крайне тяжелым; в ойратском обществе резко обострились внутренние противоречия. Факты, сообщаемые источниками, рисуют яркую картину столкновения противоречивых интересов ойратских князей и борьбу между ними. Главными ставками в этой борьбе были, с одной стороны, захват чужих улусов, то есть аратских хозяйств, скота и пастбищ, принадлежавших другим владетельным князьям, с другой стороны, оборона наследственных и «благоприобретенных» улусов от других ханов и князей.
Приведем несколько примеров. Брат упоминавшегося выше Байбагас-хана Гуши-хан говорил одному из торгоутских князей: «Если кто и обессилит тебя, так это твой старший брат, а ты останешься всего с 5 или 6 аратскими семействами». Хойтский Султан-тайша (сын Сайн-хя) жаловался на случаи нарушения князьями клятвенных обязательств. «О будущем мы не заботимся... нам, ойратам, ничего не остается, как преклонить свои головы (т. е. покориться чужой власти. — И. З.)». Широко известен факт многолетней борьбы между двумя братьями, сыновьями Байбагас-хана, Очирту-Цецен-ханом и Аблаем за дележ отцовского наследства, за пастбища, скот и аратов. Один из хошоутских князей по имени Цукер захватил много чужих улусов. «Многие нойоны, — пишет Габан-Шараб, — лишились своих улусов во время междоусобиц». Очирту-Цецен-хан, имея в виду положение дел в ойратском обществе, в весьма мрачных красках представлял себе будущее. Он предсказывал, что все ойратские владения перейдут под власть чужеземцев: хойты покорятся мусульманским правителям, хошоуты — китайским и тибетским, зюнгары (чоросы) подчинятся Китаю, торгоуты — России и т. д. Много фактов подобного рода приводит в своем «Сказании» и Батур-Уба-ши-Тюмен.
Единственным органом, имевшим возможность как-то регулировать внутренние противоречия и конфликты князей, был чулган, время от времени собиравшийся по инициативе дарги чулгана, коим на рубеже XVI — XVII вв. был хан хошоутов Байбагас. Источники свидетельствуют, что эти ханские и княжеские чулганы (или хуралы), являясь традиционной формой феодальной демократии, феодального самоуправления, допуск к которому представителям простого народа был наглухо закрыт, в описываемое время играли заметную роль в общественном устройстве Монголии.
Батур-Убаши-Тюмен приводит постановление одного из таких съездов, которым строго запрещалось прибегать к помощи чужих, в частности халхаских, князей в решении внутренних споров и конфликтов, унижать достоинство представителей ойратской знати принуждением к черной работе, «хотя бы он был обессилен и сделался подвластным», отдавать их в приданое дочерям, выходящим замуж, продавать, убивать и т. п. «Прочее, — говорится в этом решении, — да будет так, как было постановлено на прежних монгольских сеймах». Постановление было подкреплено клятвенным обещанием участников выполнять его. В источнике нет прямых указаний о времени созыва чулгана, принявшего это решение, но, по расчетам Ю. Лыткина, это было в 1616 или 1617 г. Обращает на себя внимание имеющаяся в тексте ссылка на решения предшествующих съездов. Свое наиболее яркое выражение идея чулганов получила в 1640 г. на так называемом Джунгарском съезде ханов и князей всей Монголии. Но об этом съезде речь пойдет ниже.
Постановления всех известных нам чулганов конца XVI — начала XVII в. отражают характерные черты кризисной обстановки того времени; они призывали ханов и князей к единству, внутреннему миру, сотрудничеству и взаимопомощи. Но будучи единственно возможной формой обсуждения очередных вопросов жизни ойратского феодального общества, эти чулганы не могли сколько-нибудь заметно влиять на ход событий, особенно в периоды резкого обострения внутренних противоречий и междоусобной борьбы, когда их постановления утрачивали какую бы то ни было принудительную силу и никем не выполнялись. В этих условиях лишь реальная сила главы чулгана могла принудить местных князей к послушанию. Такой реальной силой, как мы видели, обладал чулган дарга Байбагас-хан, личное войско которого было более чем достаточным, чтобы навязать свою волю правителям княжеств. Но он, по неизвестным нам причинам, не сумел подчинить их своей власти; в источниках нет данных, которые свидетельствовали бы о его попытках применить силу против нарушителей постановлений чулганов. Иную политику проводил чоросский Хара-Хула Располагая меньшим войском, он медленно, но неуклонно укреплял свою власть, силой оружия и средствами дипломатии принуждая к подчинению правителей соседних ойратских владений.
В источниках, к сожалению, очень мало сведений о том, как развивалась борьба между Байбагас-ханом и Хара-Хулой. Мы знаем только, что она постепенно занимала все более важное место во внутриполитической жизни ойратского общества на рубеже XVI и XVII вв. Габан-Шараб в своем «Сказании» глухо упоминает о каком-то выступлении ойратских князей против Хара-Хулы. Он пишет: «Многие ойратские нойоны сделали попытку захватить Хара-Хулу, не дававшего им никакого покоя, но Далай-тайша удержал их, сказав, что груз взрослого верблюда годовалый верблюжонок не может осилить». Нам неизвестна ни дата, ни подробности этого выступления. Однако участие в нем Далай-тайши, главы дэрбэтского дома, дает основание полагать, что оно имело место в 90-х годах XVI в., когда дэрбэты кочевали еще на своих обычных местах или только начали перекочевку на северо-запад. Далай-тайша признавал возросшее могущество Хара-Хулы, называя его зрелым и полным сил верблюдом, которому противостоят малосильные верблюжата — выступившие против него князья.
Биограф Зая-Пандиты сообщает, что Байбагас-хан умер глубоким стариком в 1640 г. К этому времени ойратское общество управлялось уже не одним, а двумя равноправными руководителями чулгана: одним из них был хошоутский Байбагас-хан, а после его смерти — Очирту-Цецен-хан, сын Байбагаса, другим — чоросский Хара-Хула, после смерти которого этот пост перешел к его сыну и преемнику Батур-хунтайджи. Но к этому времени ойратский сейм как орган управления делами ойратского общества стал утрачивать свое значение, ибо Хара-Хула и особенно Батур-хунтайджи все более превращались в единодержавных правителей, в фактических ханов Джунгарии.
Так складывалась внутренняя и внешнеполитическая обстановка в Джунгарии в те годы, когда ойратские ханы и князья впервые вошли в соприкосновение с Русским государством.
Начало непосредственных русско-ойратских отношений связано с заключительными операциями русских ратных людей против «кучюмлян». Мы уже приводили указания сибирских летописей на взаимоотношения Кучума и его людей с ойратами. Русские архивные материалы в свою очередь свидетельствуют о том, что ойратские князья то конфликтовали и сражались с Кучумом и его потомками, то блокировались с ними для совместной борьбы против общих врагов. Так, из текста грамоты на имя тарского воеводы Елецкого, посланной из Москвы 1 января 1597 г., мы узнаем, что в июне 1596 г. из Тары в степь были отправлены на разведку два человека. Через месяц они вернулись и доложили, что в районе оз. Иссык-Куль между ойратами и «кучюмлянами» произошло сражение.
В 1598 г. новый тарский воевода Воейков получил от своих разведчиков донесение о том, что к р. Обь прикочевали с юга 500 калмыков. С этого времени ойраты становятся на несколько лет постоянными обитателями, меняющими места кочевок в зависимости от времени года и общей военно-политической конъюнктуры, но не покидающими Западную Сибирь. Не случайно ремезовские карты отмечают «край калмыцкой степи» у Омска. Находясь в непосредственном соседстве с владениями Русского государства, ойратские князья некоторое время вели себя лояльно, избегая конфликтов с населением и московскими властями.