Несколько иначе протекал этот процесс в западной части страны, среди ойратов. Здесь ламаизм начал свое победное шествие лишь в середине второго десятилетия XVII в. Габан-Шараб и Батур-Убаши-Тюмен приписывают инициативу обращения к религии ламаизма торгоутскому нойону Сайн-Тэнэс-Мерген-Тэмэнэ, примыкавшему в то время к юго-восточной ойратской группировке и кочевавшему вместе с чоросами. Около 1610 г. он обратился с соответствующим предложением к главе ойратского чулгана Байбагасу хошоутскому, к его братьям и другим владетельным князьям. Байбагас был склонен принять предложение, но этому препятствовало отсутствие непосредственного контакта с Тибетом. Враждебные отношения с восточномонгольскими правителями, видимо, исключали возможность воспользоваться кратчайшим путем в Тибет — через Кукунор, дорога же через горный хребет Куньлунь была исключительно трудной. Отсутствие непосредственных связей с Тибетом и неприязненные отношения с восточномонгольскими правителями явились, по-видимому, главными причинами сравнительно позднего распространения ламаизма в Западной Монголии.
По данным Габан-Шараба, дорога в Тибет была проложена все же через Аксу и Баркуль, т. е. в конечном счете через Куньлунь. К ойратам в качестве представителя далай-ламы прибыл из восточной Монголии Цаган-номун-хан. Габан-Шараб рассказывает, что вначале сам Байбагас решил было отречься от мирских дел и принять посвящение в тойны (лама-аристократ), ибо он «много раз слышал от Цаган-номун-хана о том, что наш внешний и внутренний мир имеет свойство пустоты и разрушимости». Однако другие ойратскпе правители стали возражать. Имея в виду положение Байбагаса как главы чулгана, они говорили ему: «Без вас нам трудно будет поддерживать единство государства». Источники не сообщают, какие правители возражали против отстранения Байбагаса от руководства ойратским чулганом, какой смысл они вкладывали в слова о единстве государства. Едва ли в числе этих правителей был Хара-Хула чоросский, властолюбивые планы которого могли лишь выиграть от ухода Байбагаса. Возможно, что против ухода Байбагаса выступили главным образом те, кто не хотел усиления позиций Хара-Хулы. В этом случае становится понятным значение их слов о единстве ойратского государства.
Ойратские правители, возражавшие против отставки Байбагаса и его ухода в ламы, обратились за содействием к Цаган-номун-хану, прося его разъяснить, важнее ли и полезнее для дела церкви, чтобы ламой стал один Байбагас или по одному сыну каждого из нойонов? Цаган-номун-хан ответил, что заслуга многих важнее заслуги одного.
После этого дэрбэтский Далай-тайша, чоросский Хара-Хула, торгоутский Хо-Урлюк, хошоутский Хунду-лен, чоросский Чохур и многие другие ойратские владетельные князья посвятили в тойны по одному из своих сыновей. Что же касается Байбагаса, то у него в то время не было детей; он усыновил одного из сыновей хошоутского нойона Баба-хана и тоже посвятил его в ламы. Байбагас остался на посту, главы ойратского чулгана, а его приёмный сын стал впоследствии видным деятелем ламаистской "церкви, вошедшим в историю Монголии под именем Зая-Пандиты.
Из биографии Зая-Пандиты видно, что он родился в 1599 г. а его посвящение в тоны состоялось, когда ему исполнилось 17 лет. Из этого следует, что описанное выше официальное провозглашение ламаизма религией ойратских феодалов произошло около 1616 г. Так подтверждается и упомянутое выше свидетельство русских послов Томилы Петрова и Ивана Куницына, которые в 1616 г. были очевидцами приведения ойратского населения к новой вере ламами, прибывшими из восточной Монголии. В 1617 г. Зая-Пандита прибыл в Тебет где изучал буддийскую «науку», теорию и практику ламаистской церкви. В 1639 г. Зая-Пандита он вернулся на родину, развернув там широкую и разностороннюю идеологическую и политическую деятельность.
Выше мы уже говорили, что вытеснение шаманизма и утверждение ламаизма в западномонгольских улусах происходили такими же быстрыми темпами, как и в Восточной Монголии. Однако распространение ламаизма среди ойратов отличалось некоторыми важными особенностями, наложившими отпечаток на всю последующую историю ламаистской церкви в ойратских ханствах и княжествах: в Западной Монголии не утвердился институт хубилганства, число же монастырей и лам здесь было во много раз меньшим, чем в восточномонгольских улусах. В результате влияние ламаистской церкви в массах ойратского населения при всей его исключительности все же не было таким абсолютным и всепроникающим, как на востоке страны.
Объяснение этому следует, на наш взгляд, искать в тех особенностях военно-политического и географического положения ойратских владений в конце XVI — начале XVII в., о которых мы уже говорили выше. Они обусловили менее тесные связи ламаистской царкви Тибета и ойратских феодалов, их меньшую в то время взаимную заинтересованность в союзе и взаимной помощи. На взаимоотношениях церкви и светской власти не мог, кроме того, не отразиться такой факт, как постепенная централизация светской власти в руках единодержавного ойратского хана, ставшего во главе складывавшегося Джунгарского ханства.
Вот почему в дальнейшем ни в Джунгарском, ни к Калмыцком (на Волге) ханствах не сложилось централизованной организации ламаистской церкви, подобной той, которая возникла на востоке Монголии.
Образование Джунгарского ханства является результатом действия ряда факторов внутреннего и внешнеполитического характера. Основные из них следующие.
Естественный рост поголовья скота создавал относительную земельную тесноту, которая усиливалась в результате бесконечного дробления феодальных владений. Процессы экономического развития повелительно требовали ввода в хозяйственный оборот новых пастбищных территорий. Отсутствие свободных земель внутри ойратских владений толкало их правителей на путь взаимной борьбы и внешней экспансии. Военные неудачи в борьбе с соседями вели к дальнейшему сокращению пастбищных территорий, что в свою очередь обостряло внутреннюю-межфеодальную борьбу, обессиливавшую как ее непосредственных участников, так и ойратское общество в целом. Так возник кризис, угрожавший самому существованию ойратских феодальных владений. Возможно, что именно в это время ойратские феодалы использовали благоприятную обстановку, созданную окончательным распадом Могулистана, и стали обосновываться в долине Или.
Попыткой вырваться из этого кризиса и явилась откочевка части ойратских феодалов на северо-запад, в малонаселенные и почти не обороняемые кулундинские, иртышские и ишимские степи, начавшаяся в последние годы XVI или в первые годы XVII в.
Важным событием внутренней истории ойратского общества в рассматриваемое время была борьба за власть между династией хошоутских правителей во главе с ханом Байбагасом и домом Чорос во главе с Хара-Хулой. В этой борьбе Байбагас представлял, по-видимому, интересы одной части феодальной знати, противившейся усилению центральной власти, тогда как Хара-Хула опирался на другую, добивавшуюся объединения ойратских владений и создания крепкой центральной власти. Последняя была важнейшим условием успешного сопротивления натиску извне и успешной экспансии во вне с целью овладения чужими пастбищными территориями, чужим скотом и крепостными. Но напряжение этой борьбы нарастало лишь постепенно. Властолюбивые планы Хара-Хулы, особенно вначале, не были главной и тем более единственной причиной, толкнувшей дэрбэтского Далай-тайшу, торгоутского Хо-Урлюка и ряд других владетельных князей на переселение в пределы Русского государства, хотя и эта причина играла немалую, а с течением времени и все более важную роль.
Главной причиной, вынудившей эту группу правителей откочевать из западных районов Монголии, была уже отмеченная земельная теснота, появившаяся в результате роста стад, дробления уделов и неудачных войн (под влиянием этих же факторов некоторая часть восточномонгольских ханов и князей в свое время покинула центральные области Монголии и обосновалась в Алашане, Ордосе и Кукуноре). В дальнейшем, в 20—30-х годах XVII в., нежелание местных правителей подчиниться централизованной власти Хара-Хулы и Батур-хунтайджи вызвало очередное обострение междоусобной борьбы и откочевку (1635—1637 гг.) новой группы владетельных князей во главе с хошоутским Туру-Байху (Гуши-ханом) в прилегающие к Тибету районы Кукунора.
На первых порах откочевка Далая, Хо-Урлюка и других владетельных князей происходила с ведома и согласия чулгана ойратских ханов и князей. Откочевавшие правители не теряли связи с ними, неизменно участвуя в решении всех общеойратских дел, в общих походах против Алтын-ханов и казахов, в принятии буддизма-ламаизма, в общеойратских съездах и т. д. Ошибочным является утверждение некоторых исследователей, что откочевавшие образовали особый «ойратский союз» с целью якобы сломить сопротивление сил, стоявших на их пути к Волге, союз, направленный, по мнению одних — против Хара-Хулы, по мнению других — против русских властей. На самом же деле в рассматриваемое время, как и в более ранние периоды, ойратские феодалы то образовывали союзы, то расторгали их, становясь врагами своим вчерашним союзникам; эти союзы были весьма кратковременны, а их состав крайне текуч. Для ойратского общества, как и для всей Монголии, была характерной феодальная раздробленность.
Источники не дают ни малейших оснований утверждать, что откочевка Хо-Урлюка, Далай-тайши и Гуши-хана была следствием великодержавных планов ойратских феодалов, ставивших якобы целью восстановление державы Чингисхана, создание новой кочевой империи. Откочевки следует рассматривать не как наступательную операцию с завоевательными целями, а как попытку найти выход из неблагоприятной экономической и внешнеполитической обстановки.
Вопреки мнению А. Позднеева и некоторых других исследователей, внешнеполитическая активность ойратских ханов и князей во второй половине XVI и начале XVII в. отнюдь не сводилась только и исключительно к войне с халхаскими феодалами. По данным источников, войны между восточномонгольскими и ойратскими правителями происходили в 1552, 1562, 1574, 1587, 1608/09 и 1618/20 гг., причем эти войны лишь в самом конце XVI в. стали выходить за рамки малозначительных, местных, пограничных конфликтов и приобрели характер серьезных междоусобных войн. Упадок и полный