Существенно изменились и взаимоотношения между ойратскими и казахскими феодалами. Если в конце XVI — начале XVII в. относительно объединенному казахскому государству противостояли разъединенные, малосильные ойратские княжества, терпевшие поражения на полях сражений, то в дальнейшем соотношение сил стало меняться в пользу ойратских ханов и князей. Это объясняется постепенным объединением ойратских владений под властью Хара-Хулы, ослаблением ханской власти преемников Тевеккеля и распадом Казахстана на ряд самостоятельных владений.
Ослабела угроза и со стороны Алтын-ханов, хотя представители этой династии еще долго оставались главными противниками ойратских феодалов в Восточной Монголии. Соотношение сил здесь клонилось не в пользу державы Алтын-ханов, хотя в 30-х годах XVII в. они еще удерживали в своих руках значительную территорию к западу от Монгольского Алтая, которая до 80-х годов XVI в. принадлежала ойратским феодалам. Об этом свидетельствует рассказ одного из русских послов, направленных тобольскими воеводами летом 1640 г. к Батур-хунтайджи. По словам этого посла, «поставил де он, контайша, на мунгальской границе в урочище в Кибоксарах городок каменной и заводит пашню и хочет в том городке жити». Указанное урочище (его правильное наименование Кобук Саур), признававшееся, как видим, самим Батур-хунтайджи границей между Восточной Монголией и его собственными владениями, находится южнее реки Черный Иртыш, между озерами Зайсан и Улюнгур, несколько к югу от них.
В целом внешнеполитическое положение Джунгарского ханства ко времени воцарения Батур-хунтайджи было довольно устойчивым.
Гораздо более сложной была обстановка внутри ханства. Откочевка на Волгу большинства торгоутов и части дэрбэтов уменьшила численность ойратского населения Западной Монголии, по данным источников, примерно на 50 тыс. семейств, что составляло, предполагая среднюю семью в 4 человека, не менее 200 тыс. человек. Откочевка в Кукунор хошоутов, начавшаяся вскоре после прихода к власти Батур-хунтайджи, еще больше сократила население ханства. Есть основания полагать, что не менее 300 тысяч человек покинули родные кочевья и переселились в степи Поволжья и Кукунора. Это не могло, конечно, не ослабить молодое, еще только складывавшееся ойратское феодальное государство.
Другим не менее важным обстоятельством, определявшим внутреннее положение Джунгарии, было нежелание некоторых местных правителей подчиняться центральной ханской власти, их стремление сохранить или восстановить утрачиваемые феодальные вольности.
Ко всему сказанному следует добавить нараставшую опасность маньчжурской экспансии. В 1634 г., т. е. почти одновременно с воцарением Батур-хунтайджи, маньчжурские завоеватели сокрушили крупнейшее в южной Монголии Чахарское ханство; вслед за этим началась подготовка к провозглашению императора маньчжуров Абахая владыкой южномонгольских феодалов, что и было осуществлено в 1636 г.
Что же касается Русского государства, то с его стороны Джунгарское ханство встречало известную поддержку, поскольку русские власти, не имея сил проводить в этом районе активную экспансионистскую политику и стремясь в то же время обезопасить пределы России от набегов, были заинтересованы в укреплении ханской власти. Вместе с тем русские власти стремились мирными средствами превратить ойратских князей и правителей в своих подданных, подвластное этим князьям и правителям население — в поставщиков ясака для русской казны, а районы их обитания — в территорию России.
В такой внутренней и внешнеполитической обстановке Батур-хунтайджи начал свою деятельность в качестве правителя ханства. Для его 20-летнего правления характерны не войны, не внешнеполитическая активность, а мероприятия по преимуществу внутреннего характера, направленные к консолидации ханства, к его экономическому и политическому укреплению, к ликвидации междоусобной борьбы с восточномонгольскими владетельными князьями, к объединению сил всей Монголии для отражения нараставшей угрозы со стороны маньчжурских феодалов. Разумеется, что в основе внутренней и внешней политики Батур-хунтайджи лежали классовые интересы ойратских феодалов, заинтересованных в сохранении независимости как главного условия монопольной эксплуатации трудящегося населения ханства.
Крупнейшим событием первых лет правления Батур-хунтайджи был конфликт с правителем хошоутов Туру-Байху (впоследствии — Гуши-хан), младшим братом Байбагас-хана, кочевавшим вместе с другими братьями к западу и югу от Тарбагатайских гор, в долинах Или и Эмели. Источники не говорят о причине этого конфликта и как он развивался. Известно лишь, что между Батур-хунтайджи и Туру-Байху обострились отношения, что привело к вооруженному столкновению, которое, однако, быстро закончилось примирением. Но вскоре после этого Туру-Байху и большинство других хошоутских правителей оставили насиженные места в Тарбагатае и двинулись на юго-восток, к Кукунору, где и образовали самостоятельное хошоутское государство.
Когда это произошло? Монгольские источники не дают прямого ответа; по данным же китайских источников, хошоуты обосновались в Кукуноре между 1636 и 1638 гг., из чего следует, что их откочевка из Джунгарии началась не позже 1635 г.
Батур-хунтайджи стал изыскивать средства вернуть на родину хошоутов или — если бы это оказалось невозможным — хотя бы установить и укрепить с ними тесные дружественные связи и сотрудничество. Источники свидетельствуют, что войска Батура участвовали в тибетской экспедиции Гуши-хана, в результате которой во главе господствующего класса Тибета оказались церковные феодалы желтошапочного толка и хошоутские князья. Батур-хунтайджи породнился с домом хошоутов, выдав свою дочь за сына Байбагас-хана Очирту-тайджи (убедив к тому же последнего вернуться в Джунгарию). В 1639 г. Очирту-тайджи уже принимал у себя, на старых хошоутских кочевьях, вернувшегося из Тибета Зая-Пандиту, проведшего у него зиму 1639/40 г. Очирту-тайджи оставался неизменным другом и союзником Батур-хунтайджи на протяжении всех лет правления последнего. Именно с этого времени, по свидетельству биографии Зая-Пандиты и «Сказания» Габан-Шараба, во главе ойратского чулгана стояло уже не одно лицо, а два, «хоёр тайджи» — чоросский Батур-хунтайджи и хошоутский Очирту, которому впоследствии далай-лама пожаловал титул Очирту-Цецен-хана. Его владения в 40-х годах XVII в. располагались между озерами Зайсан и Балхаш реками Чу, Или и Аягуз, вплоть до гор Юлдуза, где кочевал хойтский Солтон-тайша.
Батур-хунтайджи урегулировал более или менее удовлетворительно свои взаимоотношения не только с хошоутами, но и с Хо-Урлюком и другими торгоутскими правителями, обосновавшимися к тому времени в низовьях Волги. Он породнился с торгоутским домом, женившись на одной из дочерей Хо-Урлюка. Отчетливое отражение примирительной политики Батур-хунтайджи мы находим в материалах посольства тобольского сына боярского Вл. Клепикова, ездившего к нему в 1644 г. В ответ на предложение русской стороны выступить против Хо-Урлюка, действия которого в районе Астрахани беспокоили русских властей, повелитель Джунгарии сказал, что тот ему «не недруг; дочь де его, урлюкова, за ним, контайшею, — на отца де дети коли войною ходят? И чтоб де ты, государь, его, контайшу, пожаловал, велел бы мимо его, контайши, над ним, Урлюком, промышлять, а ему де на Урлюка войною не хаживать. Да и иные де тайши, друзья его, на Урлюка войною не пойдут же».
Политика Батур-хунтайджи давала свои плоды. Торгоутские правители в массе своей платили ему взаимностью. По данным Габан-Шараба, Хо-Урлюк говорил сыновьям, что он был неизменным участником всех ойратских сеймов, что князья ждали его, если он почему-либо запаздывал.
Русские источники свидетельствуют, что в середине 40-х годов XVII в. под влиянием уговоров Батур-хунтайджи и военных поражений торгоутские правители всерьез готовились покинуть Поволжье и вернуться в Джунгарию. Об этом писал в Москву астраханский воевода Б. Репнин, докладывая многочисленные сведения, поступавшие к нему от различных людей в промежутке между октябрем 1645 г. и январем 1646 г. Один из информаторов говорил воеводе: «Зовут де их (калмыков. — И. З.) дальние большие калмыки (ойраты. — И. З.) кочевать к себе на старые свои кочевные места. А как де они пришли кочевать к Волге, и они де только людей перетеряли... А от дальних де, государь, калмыков ближние калмыки приходу на себя не опасаютца, и посол де дальних калмыков лаба (лама. — И. З.) живет у Шункея да у Мамереня тайшей». Другой сообщал: «Слышал де, государь, он от калмыцких людей в розговорех, что калмыцкие все тайши, посоветовав меж себя, хотят кочевать к дальним калмыком, потому, что де, государь, к ним от дальних калмыков присланы послы с угрозою, и велят де дальние калмыки прикочевать им к себе вскоре». Третий докладывал, что «калмыцкие тайши с улусными своими людьми с урочища от реки Сакпары учали кочевать к дальним калмыком с послом их, с лабою... А от калмыцких де, государь, людей в переговорех он слышал, — только б де у них не было от дальних калмыков посла, а из Асторахани б их калмыцкие послы приехали к ним с тем, что твои государевы астораханские люди будут с ними в миру», то бе они не думали о возвращении в Джунгарию. Четвертый и пятый информаторы говорили воеводе: «А дальних де, государь, калмыков посол лаба... жил в калмыцких улусех у Эльденя да у Шункея тайшей. И просят де, государь, дальние калмыки у ближних калмыков себе три тысечи дворов с людьми и з животиною. И Шункей де да Ельден тайши тому дальних калмыков послу лабе говорят, что они три тысечи дворов им дадут». Сообщений подобного рода к русским властям поступало в то время много. Не приходится сомневаться, что они отражали план возвращения «ближних» ойратских владетельных князей на их старые кочевья к «дальним» ойратам, действительно вынашивавшийся правителями и в первую очередь самим Батур-хун тайджи, который направил на Волгу специальных послов с соответствующим заданием. Он, как видим, уже не опасался, что возвращение торгоутов и хошоутов вызовет снова земельную тесноту. Более того, он говорил торгоутским правителям, что, покинув Джунгарию, они потеряли лишь множество людей. Все это можно рассматривать как свидетельство существенного укрепления внешнеполитического положения ханства, которому были уже не так опасны вооруженные столкновения с соседями, и улучшения внутреннего положения в связи с тем, что степи всей Джунгарии к этому времени вновь стали пастбищной территорией ойратских владений. Но планы возвращения торгоутских князей остались нереализованными по причинам, о которых мы скажем ниже.