Заслуживает внимание сообщение биографа Зая-Пандиты, что после съезда Зая по приглашению халхаского Дзасакту-хана Субуди поехал в халку. После Цаган Сара год змеи (т.е. в самом начале 1641 г.) выехал Зая Пандита… от Дзасакту-хана он поехал к пригласившему его Туше-хану. Затем он получил приглашение от маха Самади Цецен-хана. Удовлетворив их святым учением, Зая-Пандита сделался ламой трех ханов Семи Хошунов (т.е. Халхи. — И.З.)». Халхатские ханы убеждали Зая-Пандиту остаться на два три года в Халхе, но он не согласился и в 1642 г. вернулся в Джунгарию.
Мы имеем основание предполагать, что Зая-Пандита как гость трех ханов Халхи проводил там линию, принятую на Джунгарском съезде: едва ли можно сомневаться в том, что он, как и Батур-хунтайджй, был противником Цинской династии и отрицательно относился к политике заигрывания с ней. Его биограф сообщает, что через десять лет после съезда, т. е. в 1651 —1652 гг., возвращаясь из своей второй поездки в Тибет, Зая-Пандита имел беседу с правителем Кукурона, сыном и преемником Гуши-хана, Далай-хунтайджи. Последний весьма почтительно отзывался об императоре Цинской династии и советовал Зая-Пандите просить у того содействия в распространении религиозного учения. «Гэгэн, — пишет биограф, — отвечал: «Возможно, что ты прав, но хан высокомерен. По возвращении домой выясню». Впоследствии Зая-Пандита говорил, что он убедился в греховности этого хана» (т. е. императора маньчжуров. — И. З.). Это свидетельство дает нам основание считать, что Зая-Пандита Батур-хунтайджи придерживались одной линии в отношении Цинской династии. Надеемся, что тибетские источники, когда они войдут в научный оборот, внесут в этот вопрос полную ясность. Станет яснее и содержание бесед Зая-Пандиты с высшими иерархами ламаистской церкви во время его поездок в Тибет в 1651 и 1661 гг.
Следует подчеркнуть, что Зая-Пандита активно способствовал претворению в жизнь идей и решений Джунгарского съезда. Его биограф, фиксируя чуть ли не каждый поступок Заи, рисует его бурную деятельность, его непрерывные разъезды как по территории ханства — от одного владельца к другому так и за пределы ханства — в Халху, на Волгу, в Кукунор. Эти поездки имели целью истребление шаманизма, содействие ликвидации то и дело вспыхивавших между феодалами ссор и конфликтов. Усилиями Батур-хунтайджи и Зая-Пандиты Джунгарское ханство, а в нем — ставка Батура стали на короткое время центрами притяжения для всей Монголии, для всех ее ханств и княжеств.
Но умиротворение, наступившее в стране, не было и не могло быть длительным. Оно рушится с середины 40-х годов XVII в., уступая место новой полосе междоусобных конфликтов и битв как внутри Джунгарии, так и в других частях Монголии.
Однако прежде чем перейти к освещению военной и дипломатической истории ханства в 1634—1654 гг., остановимся на некоторых важных и заслуживающих внимания экономических мероприятиях Батур-хунтайджи — развитии земледелия и ремесленного производства, строительстве оседлых поселений городского типа.
В декабре 1638 г. Батур-хунтайджи обратился к тобольскому воеводе П. И. Пронскому через своего посла Уруская с просьбой прислать ему 20 свиней и 10 собачек. Через год, в декабре 1639 г., в Тобольск вернулся казак Абрамов, командированный тобольским воеводой к Батур-хунтайджи. Вместе с Абрамовым прибыли от Батура послы Урускай и Ноедай, которые вновь передали просьбу своего повелителя прислать ему помимо панциря, пищали и свинца «для плоду на завод 10 свиней, да 3 вепря, да петуха, да курицу индейских, да 10 собачек постельных». Абрамову же хунтайджи лично говорил, что эти животные ему необходимы «для тово, что поставил де он, контайша, на мунгальской границе в урочище Кибаксарах (Кобук-Саур. — И. З.) городок каменной и заводит пашню и хочет в том городке жити». Абрамов слышал, будучи в Джунгарии, что в этом городке «живет у него, у контайши, лаба и заводит на контайшу пашню; а пашют де, государь, пашню бухарские люди; сеют пшеницу и просу, и семена де завезены из Бухары; а кон де тайша в том городке еще не живал, кочюет около кочевьем».
Другой русский посол, Лука Неустроев, вернувшись в конце 1641 г. в Тобольск, доложил, что в кочевье хунтайджи он прибыл 5 августа, «а кон де тайши в те поры в улусе не было: был у себя в городе, где у нево хлеб сеют. И жили они в улусе без контайши две недели. И кон де тайша велел им быть к себе в город. А как де они к городу приехали, и кон де тайши стоит у города на лошади у пашни и, увидя их, с лошади сшол и учал их спрашивать про государское многолетное здоровье».
Летом 1642 г. русские власти передали Батур-хунтайджи две курицы и одного петуха индейских, четыре свиньи и два борова, десять собачек малых. В этом же году в Кобук-Сауре хунтайджи принимал еще одного русского посла, Лариона Насонова.
Новые сведения о «городовом строительстве» в Джунгарском ханстве доставил казак Гр. Ильин, ездивший по делам службы к Батуру и в феврале 1644 г. возвратившийся в Тобольск. Он доложил: «А кон де тайша ныне кочюет у своих городов в Кубаке (все тот же Кобук-Саур. — И. З.). А у кон де тайши три города кйрпишных: один белой, а четвертой де город заводит внове. А от города де до города езду по днищу. А в тех де ево городех живут ево, контайшины лабы и пахотные ево люди. А он де, контайша, кочует около тех своих городов».
В том же 1644 г. Батур-хунтайджи отправил письмо русскому царю Михаилу Федоровичу, в котором просил о присылке дополнительно десяти больших кур и пяти малых, семи свиней и трех боровов. В 1645 г. куры, свиньи и боровы были пересланы Батуру.
В конце 1650 г. у хана Джунгарии был из Тобольска послом Вл. Клепиков, который по возвращении доложил, что хунтайджи просил прислать ему «для деревянного дела двух человек плотников, да двух человек каменщиков, да двух человек кузнецов, да для пищального дела двух человек бронников... да 20 свиней, да 5 боровов, 5 петухов, 10 куриц».
Таковы наши сведения о хозяйственной деятельности Батур-хунтайджи. У нас есть все основания считать его инициатором и первым организатором этих новых в Джунгарии видов хозяйственной деятельности. Его преемники на ханском троне, равно как и некоторые подчиненные ему владетельные князья, как мы увидим ниже, в той или иной мере следовали его примеру, развивали земледелие и промыслы или старались их восстановить, если почему-либо эти занятия прекращали свое существование.
Что собой представляли города, которые строил Батур-хунтайджи? Приведенные выше русские архивные документы говорят о том, что первыми жителями, а возможно и строителями городов были ламы. Из этого следует, что Батур строил в первую очередь монастыри. До него в Джунгарии не было стационарных ламаистских монастырей; он положил начало их строительству. Монастырь, построенный из камня или кирпичей, как и всюду в Монголии, становился очагом оседлости. Около него располагалась ставка хана или князя со всеми службами; сюда приезжали купцы, создававшие склады товаров и занимавшиеся торговлей; в окрестностях монастыря-города повелитель Джунгарского ханства вводил хлебопашество. По свидетельству русских источников, Батур-хунтайджи за короткое время создал четыре таких города. Учитывая его стремление получить из России плотников и каменщиков, можно думать, что он предполагал развивать и дальше строительство монастырей-городов.
Чем можно объяснить заботы Батура о хлебопашестве? Источники не дают прямого ответа на этот вопрос. Удовлетворение потребностей ханства в продуктах земледелия за счет собственного производства составляло, как мы увидим дальше, предмет забот почти всех преемников Батур-хунтайджи. Очевидно, развитие собственного земледелия диктовалось серьезными экономическими и политическими соображениями, стремлением ликвидировать зависимость ханства от чужестранных рынков в снабжении земледельческими продуктами, — а в них оно нуждалось всегда. В середине XVII в. положение было в этом отношении особенно тяжелым. Экономические связи Западной Монголии с Китаем оборвались примерно за два столетия до описываемых событий, на пути к рынкам Средней Азии располагались владения казахских феодалов, русская Сибирь в XVII в. не обеспечивала хлебом местного производства даже себя и, конечно, не могла снабжать им население Джунгарии. Лишь мусульманские владения Восточного Туркестана могли взять на себя роль поставщика хлеба для ойратов и их ханства, однако неустойчивость военно-политической обстановки в этом районе делала и этот источник снабжения малонадежным. В таких условиях ханы и князья Монголии не могли не думать о развитии хлебопашества в собственных владениях. И хлебопашество появилось, как только внутреннее и внешнеполитическое положение ханства стало достаточно стабильным. Что касается хлебопашцев, то ими были, по свидетельству источников, не ойраты, а так называемые бухарцы, т. е. выходцы из Восточного Туркестана и Средней Азии, захваченные в плен ойратскими феодалами или добровольно перебежавшие в Джунгарское ханство.
Русский посол Федор Байков, проехавший почти через всю Джунгарию по пути в Китай в 1654 г., в своем статейном списке отметил: «А на той речке Теми-чюрги живут бухарцы — пашенные контайшиных детей». Эти бухарцы обрабатывали землю во владениях детей хунтайджи. В другом месте Байков записал полученные им сведения о городе, построенном Батуром. «А городок, сказывают, глиняной, а в нем две палаты каменные, бурханные, а живут в том городке лабы да пашенные бухарцы».
Но Батур-хунтайджи был не единственным организатором земледелия и строителем городов. Почти одновременно с ним это же стал делать хошоутский князь Аблайтайджи, брат Очирту-Цецен-хана. Федор Байков видел город, построенный Аблаем: «А живет тут калмыцкий лама... А поставлены у того ламы две палаты бурханные Великие, кирпич жженой, а избы у них, в которых живут, глиняные, а хлеба родится у того ламы пшеницы и проса много, а пашут бухарцы».
Таковы наши данные об основных направлениях и результатах внутренней политики главы Джунгарского ханства. Они свидетельствуют об известных успехах, одержанных им на пути умиротворения и объединения всей Северной Монголии как западной, так и восточной ее частей, как ойратов в Кукуноре, так и ойратов на Волге. Ему не удалось вернуть в Джунгарию из Кукунора всех хошоутов, а с Волги — торгоутов, но он добился укрепления сотрудничества со всеми ойратскими владениями независимо от места их расположения.