Сенге категорически отрицал, что поручал когда-либо своим послам давать за него шерть (присягать) на верную службу и подданство русскому царю. «То де руские люди, — говорил он, — затевают сами, которые преж сево приходили ко мне в послах». Он проявил большую заинтересованность в возвращении ему белых калмыков, заявляя при этом: «Ведаю де я то, что государь по моих телеутов войны не посылал и силою их не взел, збежали они от меня сами, и их бы в Томском и в Кузнецком не велел бы, великий государь, держать и за них своим государевым людем приставать, а я де сам их под Томским и под Кузнецким острогом возьму... а будет де пристанут великово государя люди за тех калмыков — и на меня б не жаловались».
В. Былин предупредил Сенге о возможных тяжелых последствиях такой политики. На это Сенге ответил: «Уж де я шестова посла посылаю к великому государю о телеутах своих, и будет де великий государь не выдаст телеутов моих, и я де буду воевать Томской и Кузнецкой острог, чтоб на меня не жаловались».
В заключение Сенге сообщил В. Былину, что отправляет еще одного посла, Ярему Тарсухая, которого просит пропустить в Москву для переговоров с царем по вопросу о телеутах. Если ему и на этот раз их не выдадут «и впредь бы государева гнева на меня не было, и я де сам стану их доставать, и пойду пот Томской и под Кузнецкой острог войною».
Так объяснял Сенге события 1667 г., так формулировал он свое отношение к вопросу о кыштымах и сборе ясака. Больше всего поражает при этом тон его разговора с посланцем, говорившим от имени русского царя. Таким тоном до Сенге не говорил ни один правитель, ни один владетельный князь Монголии. Чем объясняется такая позиция? Причинами этого являются не только сокрушительный разгром Алтын-хана Лубсан-тайджи, но и несомненное укрепление в ханстве самого Сенге.
В этой связи представляет определенный интерес разговор В. Былина с братом Сенге — «кутухтой» Галданом. 6 апреля 1668 г. Галдан пригласил Былина к себе и, узнав от него содержание речей Сенге, сказал: «Мы де, кутухты и лабы, не воинския люди. Во своей Калматцкой земле да усоветана де у нас о том, у всех кутухт и у лаб, чтоб ни в коих землях наши калматцкие люди и тайши с великим государем войны не подымали, а к великим де государем за наши телеуты выезжия стоять нечево». Но Сенге, как мы видим, не был согласен с мнением своего брата. В ханской ставке В. Былину рассказывали: «Как де наш Сенга-тайши пришел в свою землю, взял Лоджана-царя, и розослал послов своих ко всем тойшам колматцким с похвалою своею и под Астрохань к Урлюка-тайши детем и призывал к себе, чтоб им ити с ним вместе подо все великих государей городы сибирский. И ему де, Сенге, многия люди на токое дело потокнули, а Урлюкая-тайши дети прислали к нему, Сенге, послов своих и велели говорить, что де ты затеваешь не дело, с великим государем хочешь воеватца, что де тебе в поле травы не выкосить и лесу не вырубить, то де тебе у великих государей людей не вывоевать, а притчею де великий государи велят по Иртишу и по Обе-реке свое великих государей городы поставить, а самаму де тебе где будет деватца».
Сообщение В. Былина, по-видимому, правильно отражает борьбу мнений и настроений в среде ойратских феодалов в описываемые годы; нельзя также отказать в дальновидности и в реалистическом понимании обстановки тем, кто здесь назван «урлюкаевыми детьми».
Былин вернулся в Томск в июле 1668 г. С ним действительно прибыл посол от Сенге с письмом на имя царя. Посол заявил воеводе Вельяминову, что прислан за выезжими белыми калмыками. «Будет де государь ис Томсково выезжих белых калмыков не отпустят, и Сенга де тайша под Томской и под Кузнетцкой острог будет войною, а учнет де под Томским городом стоять три годы».
Можно было ожидать, что после столь категорических и решительных заявлений правитель Джунгарского ханства, не получив удовлетворения своих требований, перейдет от слов к делу и начет войну против русских владений в Сибири. Не для этой ли цели оставил он в районах, прилегающих к реке Кемчик, отряды под командованием Даньдзина и Баахана, остававшиеся там до конца жизни Сенге? Но война тем не менее не началась. Мы не знаем причин, помешавших Сенге реализовать свои угрозы. После посольства В. Былина в русско-джунгарских посольских сношениях наступил двухлетний перерыв. Если за четырехлетие с 1664 по 1668 г. было 4 крупных русских посольства к Сенгё, то после В. Былина к хану никого не посылали до 1670 г. Этим в известной мере объясняется отсутствие в источниках сведений о событиях, имевших место в указанные годы. Но как бы то ни было, несомненно, что Сенге не рискнул начать военные действия против России, что никакой войны в смежных с Джунгарией районах Сибири не происходило. Более того, казак Скибин, командированный из Тобольска в начале 1670 г. для вручения Сенге царского жалования, по возвращении доложил, что хан Джунгарии принял у него это жалование «чесно», т. е. с соблюдением всех требований этикета. Сенге только просил Скибина, чтобы ему вернули шесть подданных, бежавших в пределы России, угрожая в противном случае задержать Сеиткула Аблина, когда тот будет возвращаться из Китая, и повторив свои угрозы пойти войной под Томск, Красноярск и Кузнецк. Вместе со Скибиным в Тобольск прибыли послы от Сенге, от Чохура и от сына последнего. Осенью 1670 г. эти послы были направлены в Москву.
Источники небогаты сведениями об экономическом положении Джунгарского ханства в годы правления Сенге, о его торговых связях с соседними странами. От Сеиткула Аблина, вернувшегося в 1672 г. из Китая, мы узнаем, что в улусе Чохура, дяди Сенге, стали заниматься земледелием. К сожалению, Аблин не говорит ни о площади обрабатывавшихся земель, ни о хлебопашцах. Можно полагать, что и у Чохур-тайши земледелие основывалось на труде крестьян, переселенных или добровольно переселившихся из земледельческих областей Восточного Туркестана, Средней Азии и России. Во всяком случае появление земледелия в улусе Чохура позволяет думать, что эта отрасль сельского хозяйства по сравнению с временем правления Батур-хунтайджи не сократилась, а продолжала расширяться.
Что касается торговых связей Джунгарского ханства, то вполне устойчивыми они были в эти годы только с Россией. Можно без преувеличения сказать, что ойратское население Джунгарии и его хозяйство в рассматриваемое время уже не могли существовать и развиваться без торгового обмена с Русским государством. Каждый случай более или менее длительного перерыва торговли между русскими и ойратскими людьми болезненно отражался на положении обеих сторон, причем в большей степени на положении обитателей Джунгарского ханства, создавая условия для всякого рода политических осложнений. В этом отношении характерен эпизод, имевший место в августе 1672 г. в районе оз. Ямышева, куда из Тобольска прибыла экспедиция за солью во главе с письменным головою Львом Поскочиным. Как выяснилось, ойраты прибыли сюда раньше и ожидали прибытия русских, чтобы начать торговый обмен. «И как из займища на степь ратные люди вышли и хановы, собрався, многие люди, конные и пешие, с ружьем и с копьи, и с луками, и с пищальми дорогу заняли и ратных людей к соли пропустить и соли дать не хотели, а говорили, чтоб им дать торг и купить б у них всякие товары по их цене». Лев Поскочин вынужден был подкрепить ушедшую вперёд группу русских ратных людей полусотней человек, а ойратам велел объявить: «Чтоб они ваших, великих государей ратных людей к озеру пропустили без зацепки, а торг им повольней дан будет в то время как ваши великих государей ратные люди на Ямыш-озере соль возьмут и покупать у них товары станут как цена обдержит... И калмыки смирились, по соль пропустили, и с вашими, великих государей, ратными людьми торговали смирно, безо всякие зацепки».
Иной характер имели торговые отношения Джунгарии с мусульманскими ханствами Центральной и Средней Азии. Купечество этих ханств в течение столетий специализировалось на торговле шелком и другими дорогостоящими товарами, производившимися в Китае, в странах Южной и Передней Азии, а также в Европе. Караванную торговлю с Китаем и русской Сибирью мусульманское купечество вело через территорию Джунгарии, снабжая ойратских феодалов своими товарами (главное место среди них занимали предметы роскоши) в обмен на скот и продукты скотоводства, сбывавшиеся купцами в прилегающих к Джунгарии районах Сибири. В конце концов почти вся торговля Джунгарии, особенно ее владетельных князей, оказалась в руках мусульманского купечества, «бухарцев», как их именуют русские архивные документы. Этим объясняется тот факт, что почти каждое ойратское посольство в Россию имело в своем составе одного-двух мусульманских купцов, доверенных лиц джунгарского хана и владетельных князей.
Торговые связи Джунгарского ханства с Китаем в годы правления Сенге оставались по-прежнему случайными. Биограф Зая-Пандиты сообщает, например, что в 1647 г. хошоутский владетельный князь Торгун-Эрдэни-хунтайджи, собираясь поехать в Тибет на поклонение далай-ламе, приказал собрать много скота, часть которого велел отправить на продажу в Китай. Так же поступил в. 1653 г. Очирту-тайджи, который отправил в Китай 10 тыс. лошадей, чтобы на вырученные от их продажи средства совершить поездку в Тибет.
Эти и подобные случаи лишь подчеркивают тот факт, что между Джунгарским ханством и Китаем торговых отношений фактически не было. Более того, можно смело утверждать, что между ними все еще не было никаких отношений. Это обстоятельство заслуживает быть отмеченным, ибо государство ойратов оставалось единственным монгольским владением, которое упорно отказывалось от каких-либо контактов с Цинской династией, пришедшей к власти в Китае.
К концу 60-х годов XVII в. все владетельные князья Халхи имели уже вполне устойчивые связи с цинским правительством, успевшим к этому времени учредить довольно действенный контроль над их внешней и внутренней политикой. В результате халхаские князья постепенно теряли свою политическую самостоятельность. Ойратские владетельные князья Кукунора во главе с Гуши-ханом еще в 40-х годах встали на путь сотрудничества с Цинской династией, которая всеми мерами старалась привлечь их на свою сторону, подкупая вниманием и щедрыми дарами. Даже ламаистская церковь Тибета во главе с самим далай-ламой вместе и одновременно с Гуши-ханом установила контакт с новой династией, очень быстро уяснившей, что дружба и союз с ламами открывают надежный путь к установлению и упрочению господства маньчжурских феодалов во всех ламаистских странах и в первую очередь в Монголии.