Сюань Е стремился убедить Галдана прекратить отступление и задержаться где-нибудь южнее пустыни Гоби в ожидании выдачи его главных противников. Это позволило бы вооруженным силам империи нанести ему быстро и без большого труда сокрушительный удар. Что же касается Цэван-Рабдана, то наш источник сообщает, что из Пекина еще в январе 1690 г. к нему и к его матери Анухатунь был отправлен посол с письмом Сюань Е, предлагавшим «обстоятельно объявить» о причинах происшедшей между ними и Галданом ссоры. Намерение цинского правительства использовать Цэван-Рабдана для борьбы против Галдана было совершенно очевидно.
В середине июля к цинскому сановнику Амиде прибыли послы от хутухт Джируна и Илагугсана, сообщившие о заявлении, сделанном Галданом: находясь в Китае, он ни на волос не коснулся чужого имущества, а между тем, по полученным им сведениям, против него «войска собрано превеликое множество и отправлены за Великую стену... что с оным войском отправлен знатный министр, при котором и сын Тусету-хана Галдан-тайдзи находится, и что мышь руку откусит, если за хвост поймана будет, а он, Галдан, сего нимало не страшится, хотя б оная армия и до ста тысяч состояла». Такое заявление может рассматриваться как предупреждение — не ставить Галдана перед необходимостью считать своим врагом и Цинскую династию. Вскоре от него и Джирун-хутухты прибыли новые послы, которые от имени своих повелителей заявили, что Сюань Е «есть южных земель государь, а он, Галдан, есть северных стран хан» и что Галдан ждет представителей Сюань Е для переговоров о мире. Галдан все еще пытался разговаривать с правителем Цинской империи на равных началах: он еще надеялся на благополучный для себя исход обещанных ему мирных переговоров.
В ответ Сюань Е отправил к Галдану новых представителей, вручивших ему дары и вновь заверивших его в скором прибытии брата императора, которому поручено якобы окончательно договориться о мире. Во второй половине июля такого рода посольства непрерывно ездили от одной стороны к другой, стремясь создать видимость действительной подготовки мирных переговоров. На самом же деле обмен послами имел только одну цель — удержать Галдана на месте и скрыть от него готовившийся удар, который должен был его сокрушить и уничтожить. Желая лично руководить предстоящими операциями, Сюань Е в середине июля покинул столицу и направился к армии, подчеркивая этим большое значение, которое он придавал войне с Галданом.
В конце июля к командующему цинскими войсками прибыл очередной представитель Джирун-хутухты, выразивший недовольство последнего тем, что в условиях, когда он и Илагугсан-хутухта не покладая рук старались склонить Галдана к мирному урегулированию конфликта и почти достигли успеха, сановник Арани совершил внезапное нападение на лагерь Галдана. При таком положении нельзя надеяться на успех порученной ему далай-ламой примирительной миссии.
Сановник, командовавший цинскими войсками, докладывая об этом посольстве, писал, что «по силе данных ему от его величества наставительных указов токмо о том стараться должен, чтоб через пересылку писем неприятеля до прибытия следующих войск на одном месте продержать, то опять с прежде посланными людьми к Галдану в ответ письмо послал». В этом письме он приглашал Галдана подойти ближе и обосноваться в местности Улан-Бутун. Галдан принял это предложение, не подозревая, что его ждет ловушка.
1 августа 1690 г. в Улан-Бутуне произошло генеральное сражение, решившее исход кампании этого года. Расскажем об этом сражении словами реляции командующего цинской армией. «7 месяца 29 дня, — писал он, — когда я о элетах, что имеют они свой лагерь при местечке Улан-Бутуне, ведомость получил, то я армию немедленно разделил на части и 8 месяца 1 числа на рассвете прямо к неприятелю пошел, а как в самые полдни его перед собой увидел, то войско с рогатками, пушками и мелким огненным ружьем в порядок поставил и в таком порядке начал я по-малу к нему приближаться. А в час овна, по приближении к неприятелю, при пушечной и из мелкого-ружья пальбе к находящейся горе подошел; оттуда увидел, что и неприятель, будучи в лесу, для защиты положа своих верблюдов, по ту сторону имеющейся реки, у которой были высокие берега, против нас сильное сопротивление учинил. И так бились мы от часа овна до наступления самого вечера. Левое крыло, окруживши неприятеля... одержало великую победу и великое множество элетов побило, а правое крыло, хотя неприятеля с места и сбило, однако потом за препятствием топкие реки... на прежнее свое место возвратилось... И хотя мы притом хотели достальных воров вконец истребить, но за наступлением темные ночи и за неспособностью места принуждены были войско собрать и благополучно в лагерь свой возвратиться».
Из этого описания видно, что цинская армия, несмотря на огромное численное превосходство и мощную артиллерию, не смогла с ходу разбить ойратские войска, не располагавшие артиллерией и в два-три раза уступавшие противнику в численности. Ойратская армия проявила в этом бою стойкость и способность к организованному сопротивлению в условиях явно неблагоприятного соотношения сил.
Получив донесение, Сюань Е приказал командующему «со всею армиею для конечного истребления элетов вслед за ними гнаться». Кроме того, он потребовал: «А впредь коим образом весь воровской корень до основания истреблен и достальные сообщники усмирены быть могут, о том вам надлежит свое мнение представить с такой ясностью и основанием, чтоб за одним делом весь корень без остатку выведен быть мог». Это распоряжение с предельной ясностью раскрывает подлинные цели войны, предпринятой цинским правительством. Полное истребление «воровского корня», т. е. тех сил, которые стоят на пути экспансионистской политики, — вот в чем была заинтересована Цинская династия; вопрос о личной судьбе Тушету-хана и ургинского хутухты не занимал никакого места в программе войны, сформулированной этой директивой. Галдан угрожал кровным интересам маньчжурских феодалов тем, что намеревался отнять Халху и, объединив ее с Джунгарией, образовать независимое государство; поэтому Галдан и все его «сообщники» подлежали истреблению. От разгрома Галдана зависела прочность обладания Халхой.
Сражение продолжалось и на следующий день. «А как я, — доносил в Пекин командующий, — на другой день для конечного истребления достальных воров к ним приступил, то Галдан, укрепя себя прутьми и худыми местами, против меня к сражению уже во всякой готовности был. И в самое то время, как я хотел армии на малое время дать отдохновение, прислал ко мне Галдан Илагугсан-кутухту с прежним же требованием, чтоб ему Тусету-хан и Джебдзун-Дамба-кутухта выданы были, а притом он, кутухта, объявил, что завтра или послезавтра Дзирун-кутухта для договоров о постановлении мира ко мне будет... 4-го числа Дзирун-кутухта, имея при себе не е большим 70 человек своих учеников, ко мне приехал». Очевидно, цинской армии за четыре дня не удалось сломить сопротивление ойратских войск. Тем не менее положение последних было крайне тяжелым, и вмешательство Джирун-хутухты нельзя расценивать иначе, как попытку спасти Галдана от разгрома. Он говорил, что Сюань Е «есть всего свету государь и обладатель, а он, Бошокту-хан, есть старшина над небольшим своим владением, и потому он никаких своевольств чинить не должен... он, Бошокту-хан, оттого впал в сие погрешение, что, требуя о выдаче своих неприятелей Тусету-хана и Джебдзун-Дамба-хутухту, сюда зашел, что ныне он, Бошокту-хан, Тусету-хана не требует, но только просит... Джебдзун-Дамба-кутухту к Далай-ламе яко к своему учителю отослать, и что он, Дзирун-кутухта, приказал ему, Галдану, понеже он просит о постановлении мира, чтоб он, Галдан, для ожидания ответу отступил в дальние места, где травы и воды получить может, а близко бы не стоял». Услышав от командующего, что тот собирается, несмотря ни на что, атаковать лагерь Галдана, Джирун-хутухта сказал, что будет «с крайним старанием Галдана уговаривать, чтоб он, Галдан, требование свое о Джебдзун-Дамбе-кутухте отложил и из границ наших выступил».
Командующий спросил Джирун-хутухту, можно ли поручиться, что, пока он разъезжает от одной стороны к другой, Галдан не убежит в дальние места и не начнет грабить пограничное население Китая? На это Джирун-хутухта ответил, что Галдан «никакого грабительства учинить не посмеет, ежели с нашей стороны... на него, Галдана, оружие возложено не будет, и что он, Галдан, в даль не побежит, но всемерно его, кутухту, ожидать будет».
Когда командующий сообщил хутухте, что другие группы цинских войск идут разными дорогами для истребления Галдана и, не зная о переговорах Джирун-хутухты и цинского командования, нападут на Галдана, «то он, кутухта, сего зело устрашился и говорил, что к отвращению сего уже никакого более способу не имеет, ежели все дело таким образом в разрушение приведено будет». Но командующий успокоил хутухту заявлением, что снабдит его своими приказами командирам тех войск, «которые им с войсками навстречу попадать будут, а они, увидевши те листы, не токмо на элетов нападать не будут, но и войска свои одержат». Джирун-хутухта чрезвычайно обрадовался этому заявлению и, получив приказы, вернулся в лагерь Галдана.
Заключая свое донесение, командующий писал, что хотя Галдану и нельзя верить, «однако из того, коим образом он по поражении на другой день беспрестанно стал присылать людей, довольно приметить можно, что состоит он в весьма многом утеснении. И хотя я крайне старался, чтоб для истребления элетов вперед итти, но понеже элеты укрепили себя в таких неспособных местах, что никак поступить к ним было невозможно», то принятое им решение он считает единственно возможным. Но как только подойдут ближе мукденские, корцинские и другие войска, находящиеся еще в пути, «то на сего лукавого вора со обеих сторон для конечного его истребления учинено будет жестокое нападение, и сего толь способного случая я никогда не упущу».
Приведенный нами доклад свидетельствует, что Галдан потерпел в Улан-Бутуне поражение, вынудившее его пойти на ряд серьезных уступок, что представитель далай-ламы Джирун-хутухта проявил огромную заинтересованность в спасении Галдана и приложил чрезвычайные усилия к тому, чтобы вывести его и остатки его сил из под удара, который действительно мог стать катастрофическим.