Свидетельством слабой изученности этого периода могут служить противоположные оценки деятельности Цэван-Рабдана К. Пальмовым и Н. Веселовским. Первый считал Цэван-Рабдана ставленником Китая, тогда как второй приписывал ему стремление завоевать не только всю Монголию, но и Китай.
О завоевательной политике правителей Джунгарского ханства писали многие ученые. И. Минаев в рецензии на книгу Н. Веселовского о посольстве Унковского к Цэван-Рабдану писал: «Подобно своему предшественнику Цэван-Рабдан был воинствен и, как кажется, имел грандиозные завоевательные планы; они то и привели его к борьбе с китайцами и заставили в момент сильной неудачи искать покровительства у русского императора». С. А. Козин утверждал, что в период правления Цинов «Джунгария, со всей очевидностью, считала себя преемницей национально-исторических прав бывшей Юаньской державы, а следовательно, и прав сюзерена над вассальными странами и народами этой державы... Отсюда факты неоднократных захватов джунгарами этих стран, имевшие место и в XVI—XVII вв. (Гуши-хан хошоутовский) и даже в XVIII в. (Цеван-Рабдан Джунгарский), какими бы внешними поводами ни вызывались эти захваты».
Вопрос о Джунгарском ханстве так или иначе затрагивался и в многочисленных трудах по истории Сибири, Казахстана, Калмыкии, Средней Азии, России и их отношений со странами Востока. Часть этих трудов, опубликованных в XIX и начале XX в., представляет собой популярные и научно-популярные произведения, не имеющие самостоятельного научного значения, другая же часть состоит из серьезных исследований, расширяющих и углубляющих познание истории нашей Родины. Подавляющее большинство трудов второй категории отличает то, что их авторы, имея дело только с русскими источниками и отвлекаясь от процессов внутренней истории Монголии, ограничивали свои исследования рамками русско-джунгарских отношений, вольно пли невольно склоняясь при этом к идеализации политики правящих кругов тогдашней России. Иным было отношение к исследованию проблем сибирской истории у советских ученых, хотя история собственно Джунгарского ханства не стоила в центре их внимания.
Из зарубежной литературы можно отметить работы М. Курана о некоторых проблемах истории Центральной Азии в XVII—XVIII вв. и Г. Каэна о русско-китайских отношениях при Петре I. Первая из упомянутых работ представляет свод данных, почерпнутых автором преимущественно из русских и китайских исторических сочинений, а также из опубликованных записок путешественников и миссионеров, посещавших Китай и страны Центральной Азии. М. Куран противопоставляет два политических курса: маньчжурский и ойратский. По его мнению, целью как маньчжурских, так и ойратских правителей являлось образование собственной империи за счет другой стороны. Эту концепцию автор отразил уже в заголовке книги, назвав ее «Империя калмыков или империя маньчжуров?». Сведя всю проблему к указанному противопоставлению, М. Куран необычайно упростил ее, лишив, свою книгу самостоятельного научного значения. Что касается исследования Г. Казна, то автор рассматривает в нем историю Джунгарского ханства конца XVII — первой трети XVIII в. исключительно в аспекте борьбы за влияние между двумя великими державами — Китаем и Россией.
Оба этих произведения мало чем могут помочь нам в, раскрытии внутренней и внешнеполитической истории ойратского государства в годы правления Цэван-Рабдана и Галдан-Церена.
Нашим главным источником при изучении истории Джунгарского ханства в конце XVII — начале XVIII в. были русские архивные материалы из фондов ЦГАДА и особенно АВПР. Значение этих материалов неоценимо, В них содержится огромное количество фактических данных о событиях главным образом внешнеполитической истории Джунгарского ханства, они дают немало сведений и о внутренней жизни ойратского общества. Значение указанных материалов тем более велико, что в своем подавляющем большинстве они состоят из подлинных документов, включающих статейные списки, журналы путешествий и дневниковые записи русских послов Саввы Владиславовича Рагузинского, Лоренца Ланга, Максима Этыгерова, Леонтия Угримова, ездивших в Китай или к хану Джунгарии, донесения, доклады и справки сибирских губернаторов и других представителен русской администрации Сибири, Оренбургского края и Поволжья, доклады и письма калмыцких ханов и князей. Большую ценность имеют также заверенные копии русских правительственных грамот, указов и инструкций разного рода переводы, а иногда и оригиналы писем правителей Джунгарского ханства русским властям.
Нет сомнений, что при отсутствии собственно ойратских и калмыцких источников, посвященных первой половине XVIII в., при недоступности тибетоязычной литературы русские архивные документы приобретают значение первоклассного источника, позволяющего раскрыть объективный ход исторических событий. Разумеется, нельзя не учитывать того, что русские архивные материалы отражают интересы и официальную политику правящих кругов России, почему и требуют строгого критического анализа. Но на сообщаемые ими фактические данные исследователь, как правило, может вполне положиться.
1. ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА
Ойратское государство оказалось достаточно жизнеспособным, чтобы не развалиться под напором бурных, событий периода правления Галдан-Бошокту-хана. Сам. Галдан погиб, предпочтя самоубийство неминуемому плену и позорной казни, но Джунгарское ханство еще шесть десятилетий продолжало существовать и развиваться как независимое государство западномонгольских феодалов.
В предыдущей главе уже отмечалось, что со времени вторжения в пределы Халхи в 1688 г. Галдан фактически был отрезан от основной территории Джунгарского ханства, куда до конца своей жизни он уже ни разу не вступал. Ханский трон Джунгарии оказался по существу пустым. В этих условиях Цэван-Рабдан без труда захватил бразды правления, не встретив при этом, по-видимому, ни с чьей стороны отпора.
С какого же времени следует считать Цэван-Рабдана ханом Джунгарии? Фактически он стал им еще при жизни Галдан-Бошокту-хана, но внешний мир, народы и страны, окружавшие Джунгарию, признали его правителем ханства только после смерти Галдана. Таким образом, правильнее считать первым годом правления Цэван-Рабдана 1697 год.
Наши источники не позволяют проследить деятельность Цэван-Рабдана в течение тех 20 лет, которые отделяют разрыв его с Галданом от восшествия на ханский трон, т. е. с 1678 до 1697 г. Мы знаем очень мало о том, как происходило укрепление его позиций в ханстве, как он постепенно превратился в действительного правителя ойратского государства. Нам известно, однако, что владетельные князья и народ Джунгарии не выступили в защиту прав Галдан-Бошокту-хана против Цэван-Рабдана, решительно и до конца отказывавшего в какой-либо помощи бедствовавшему правителю ханства, хладнокровно наблюдавшего его гибель и фактически узурпировавшего его власть еще при жизни Галдана.
Из этого можно сделать лишь тот вывод, что великодержавные планы Галдана были не очень популярны в Джунгарии. Даже владетельные князья, не говоря уже о народных массах, предпочитали не ввязываться в такое авантюрное предприятие, как попытка создать «великое монгольское государство» под эгидой ламаистских иерархов Лхасы. Возможно, что эти планы встречали поддержку крупных и крупнейших феодалов, а также высших лам Джунгарии, но средние и мелкие феодалы, не участвовавшие в галдановых войнах 90-х годов и кочевавшие на джунгарской территории, предпочитали не жертвовать своими непосредственными интересами ради этих планов. Вот почему они оставили Галдана на произвол судьбы. Цэван-Рабдан не получил признания лишь от небольшой группы князей — ближайших сподвижников Галдана и личных врагов Цэван-Рабдана. В своем большинстве они предпочли подданство Цинской империи возвращению в Джунгарию под власть Цэван-Рабдана.
Следует отметить, что источники не подтверждают распространенной в литературе версии, будто Цэван-Рабдан, желая купить расположение Сюань Е, добровольно выдал цинским властям останки Галдана, а также сына и дочь Галдана, как только они попали в его руки. По данным источников, Сюань Е, желая вывести «бунтовшицкий корень», действительно всячески домогался возможно быстрее заполучить детей и близких родственников Галдана, равно как и пепел его сожженного трупа. С этой целью он не раз посылал соответствующие указы и послов к Цэван-Рабдану. Но тот под разными предлогами длительное время уклонялся от выполнения этих требований.
«Прежде сего, — говорит наш источник, — к Цэван-Рабдану послан был указ, чтобы он Галданево тело без всяких отговорок прислал, а ежели не пришлет, то б он более своих послов и караванов для купечества не присылал»12. Только в сентябре 1698 г. прах бывшего правителя Джунгарского ханства был доставлен в Пекин, где он по приказу Сюань Е был выставлен во всех воротах города.
Что касается дочери Галдана, то Цэван-Рабдан, уступая давлению Пекина, отправил ее лишь летом 1699 г.
Первым крупным внешнеполитическим актом Цэван-Рабдана в качестве джунгарского хана была война с казахским ханом Тауке. Весной 1698 г. Цэван-Рабдан писал Сюань Е, что начал войну «не от доброй воли, но по великому принуждению», что ее причиной является вероломство Тауке, который обратился к нему с просьбой исходатайствовать освобождение сына, взятого в свое время Галданом в плен и отправленного в Лхасу в подарок далай-ламе, обещая, что за это «он, Тауке, со мною в связи и согласии пребывать будет». Идя навстречу Тауке, Цэван-Рабдан добился освобождения его сына, которого и отправил к отцу в сопровождении 500 человек «для сбережения». Но Тауке «за сии мои благодеяния вместо благодарности оных моих людей всех до последнего человека наголову побил. Потом моего подданного Урхедей-Батур-тайдзия убил и всех его людей, разграбивши, в плен к себе отвел. После сего не в долгом времени данных моих ясашных урянхайцев более ста кибиток с женами и с детьми, со всем их скотом и пожитками забрал». Помимо всего этого люди Тауке-хана совершили нападение на караван, с которым ехала в Джунгарию с берегов Волги невеста Цэван-Рабдана, дочь Аюка-хана. «Тако же де он, Теуке, моих купецких людей, возвращающихся с товарами из Российской земли, разграбил». Ввиду всех этих обстоятельств «принужден я силе силою отвращать и против них со своим войском войною итти. Я сим объявлением невинность мою изъясняю того ради, дабы ваше величество не подумали, что я к войне великую склонность имею».