г. — И. З.) Зорикту-хунтайджи у подвластных немного. Захватив калмыков (у Санжиба. — И. З.), он мало пользы получил... Советов не слушался... О народе не заботился. Но все же людей подчиненных привлекал к землепашеству. Включаю его в число совершавших добрые дела». «Памятники сибирской истории» сообщают, что русский слесарь Зеленовский в самом начале XVIII в. завел у Цэван-Рабдана ружейное дело, а другие русские люди, имен которых «Памятники» не называют, налаживали у него кожевенное производство.
У нас нет оснований преувеличивать роль и значение земледелия и особенно ремесленного производства в экономике ханства. Собственное земледелие при Цэван-Рабдане, равно как и при его преемниках, не справлялось с удовлетворением внутреннего спроса, о чем свидетельствуют непрекращавшиеся закупки хлеба на внешних рынках. О характере ойратских ремесленных предприятий и об их внутренней организации в годы правления Цэван-Рабдана позволяют судить слова одной ойратки, жаловавшейся жене И. Унковского на то, что в ханстве «по вся лета сбирают со всех улусов в Ургу к контайше по 300 и больше баб и чрез целое лето за свой кошт шьют к латам куяки и платье, которое посылают в войско». Из этих слов вырисовывается более пли менее типичная картина: феодальный правитель для удовлетворения нужд войска и двора создает предприятие, мастерскую, основанную на принципах простой кооперации и принудительного труда крепостных (в данном случае — кочевников-скотоводов), отбывающих на этих предприятиях своеобразную государственную барщину. На барщину их наряжали правители улусов, в свою очередь обязанные вассальной службой сюзерену — правителю Джунгарского ханства.
Мы не располагаем данными об организации производственного процесса в таких сравнительно сложных предприятиях, как ружейные, кожевенные, «железные»; и т. п., где сама технология производства порождала разделение труда. Возможно, что в этих предприятиях, особенно в возникшем в ханстве пушечном производстве, разделение труда и стало развиваться, преобразуя простую кооперацию в мануфактуру, но известные нам источники об этом молчат. При любых условиях значение создававшихся Цэван-Рабданом, а затем его преемником Галдана-Цсреном производственных предприятий в экономике ханства было очень невелико. Мы можем рассматривать возникновение этих предприятий скорее как проявление некоторых безусловно прогрессивных тенденции в политике данных деятеле, чем как развитие уже сложившейся отрасли экономики ханства. Такой особой отраслью производства ремесло в Джунгарии не стало.
Судя по нашим источникам, феодальные владения Восточного Туркестана не оказали сопротивления Цэван-Рабдану и признали его власть над собой еще при жизни Галдана. Во всяком случае после 1697 г. между этими владениями и новым правителем ханства не было ни одного вооруженного конфликта. Коллегия иностранных дел России в 1734 г. в докладе императрице Анне Ивановне писала, что Цэван-Рабдан «бухарцов, живущих в городах в Еркени, в Турфане, в Кашкаре, в Аксу и в прочих к ним принадлежащих городах, под свою власть привел и дань брать начал. Ханов же и многих беков и лучших людей из тех городов к себе побрал, которые уже при нем, контакте, и пашню завели... Всех бухарцов при нем, контайше, кочует, кроме пашенных, около 2000 человек. Тако ж народом, именуемым бурутами, завладел, которые кочуют около озера, именуемого Тускель (Иссык-Куль. — И. З.)». Из этих слов явствует, что Цэван-Рабдан окружил себя довольно многочисленными представителями мусульманской аристократии, потомками правивших Восточным Туркестаном в прошлом династии, а также «лучшими людьми», т. е. богатым купечеством. Ханы, беки и «лучшие люди» завели при Цэван-Рабдане пашню, из чего следует, что последний пожаловал им землю, на которой были созданы имения, обслуживавшиеся трудом «пашенных людей», т. е. крестьян. Такая система, видимо, устраивала обе стороны, устраняя возможность конфликтов: казна Цэван-Рабдана получала продукты земледелия, а мусульманские помещики в ойратском царстве оставались такими же помещиками, какими были у себя дома. Возможно даже, что твердая власть ойратского хана надежнее обеспечивала их права и привилегии, чем неустойчивая власть местных правителей на их родине. К тому же, будучи при ойратском хане, находясь у него, так сказать, на глазах, мусульманские помещики лишались пли почти лишались возможности интриговать и бунтовать, что обеспечивало регулярную доставку дани из Восточного Туркестана в ханскую казну и имело большое значение для стабильности обстановки в ханстве. И, как мы знаем, в течение всей первой половины XVIII в. никаких осложнений во взаимоотношениях между Джунгарией и мусульманскими владениями Восточного Туркестана не возникало; мусульманская аристократия этих владений находилась в тесном союзе с ойратскими феодалами.
Подобно своим предшественникам, Цэван-Рабдан прилагал немалые усилия к тому, чтобы установить и упрочить дружеские связи и сотрудничество с калмыцким ханством на Волге и хошоутскими владениями в Кукуноре. Одним из средств для достижения этой цели были брачные связи. Выше уже говорилось, что среди поводов к воине 1698 г. с казахами было нападение последних на караван, с которым ехала к Цэван-Рабдану невеста — дочь Аюка-хана. Вскоре после этого из Джунгарии на Волгу выехала дочь Цэван-Рабдана Дармабала, ставшая в 1701 г. женой Аюки.
Связи между Калмыцким и Джунгарским ханствами поддерживались и по церковной линии. Путь через Джунгарию в Тибет был для калмыцкого ханства на Волге наиболее удобным и коротким. Паломники с берегов русской реки, священнослужители из Лхасы достигали цели своих путешествий в мирное время, как правило, через Джунгарию. От этого привычного и самого короткого пути вынуждены были отказываться лишь в чрезвычайных обстоятельствах, например во время военных действий, угрожавших безопасности путников. В таких случаях приходилось добираться от Волги в Лхасу через Сибирь, а затем через весь Китай, с востока на дальний его запад. Так случилось, например, с родственником Аюка-хана Арабджуром, который в 1698 г. отправился через. Сибирь и Китай на богомолье в Тибет, но на обратном пути был задержан в Пекине. Это, как мы увидим ниже, явилось поводом для цинского правительства снарядить специальное посольство, чтобы склонить Аюку к совместному вооруженному выступлению против Цэван-Рабдана. Тем же путем в 1718 г. прибыл на Волгу из Лхасы видный ламаистский деятель Шохур-лама, занявший пост верховного ламы Калмыцкого ханства.
В целом можно сказать, что Цэван-Рабдану удалось, установить с калмыцкими правителями довольно тесные и дружественные связи. Мы не знаем, правда, ни одного случая непосредственного участия волжских калмыков в войнах Цэван-Рабдана, хотя последний и предпринимал в этом направлении определенные шаги. Но ему зато удалось исключить возможность использования сил калмыцкого ханства в вооруженной борьбе Цинов против ойратского государства.
Источники говорят, что в 20-х годах XVIII в. некоторые круги калмыцкой аристократии вынашивали план откочевки калмыков с Волги и их объединения с Джунгарским ханством. С этой целью в 1724 г. к Цэван-Рабдану был отправлен посол с просьбой о «протекции». Однако из этого плана ничего не вышло, главным образом потому что многие владетельные князья не желали покидать обжитые ими поволжские степи п. кроме того, опасались подвергнуться участи Санжиба, сына Аюка-хана; в 1701 г. Санжиб прикочевал с 15—20 тыс. подвластных семей к Цэван-Рабдану, который отобрал у него все подвластное население, а самого с семью-десятью служителями отправил домой на Волгу. Интересно, что в некоторых документах встречаются указания на поддержку плана объединения калмыков с Джунгарским ханством далай-ламой, который поручил Шохур-ламе сообщить калмыцким князьям его мнение о желательности объединения ойратов. «В прошлых годах по прибытии Шакур-ламине от Далай-ламы объявил он, Шакур лама, повелением Далай-ламиным хану Аюке, чтоб они все, калмыки, не под российской протекции к своему однозаконному хану откочевали, и хан де Аюка и жена его Дарма-бала и Шакур лама и емчи-гелен (высокий духовный сан, жаловавшийся ламам-врачам. — И. З.) предложили, чтоб им откочевать к хонтайше, обослався с ним и объявя ему повеление Далай-лампно, и надеялись де, что он хон-тайши Далай-ламино повеление не оставит и их (так, как ханова сына Санджипа) не разорит».
Правительство России внимательно следило за калмыцко-джунгарскими связями, стремясь сохранить над ними свой контроль. Отвечая на запросы русских властей, Аюка-хан в феврале 1720 г. писал Петру I: «К контайше часто посланцов посылаю для того, что сын мой, когда от меня откочевал, с собою многих подданных отвез к нему из калмыков. Тогда он, контайша, всех при нем бывших улусов и калмыков насильством своим у себя удержал, токмо сына моего самого одного отпустил. И когда я у него тех улусов и калмыков спрашиваю, то он хотя и обещается возвратить, но не возвращает и не отдает. Того ради часто к нему посланцов посылаю взять у него подлинную отповедь и слово». Несмотря на требовании правителей Калмыцкого ханства, Цэван-Рабдан не вернул им людей, захваченных у Санжиба, а разделил их между своими владетельными князьями.
Более сложными были отношения Цэван-Рабдана с хошоутскими правителями Кукунора, которые к этому времени формально и фактически стали подданными Цинов. Завершение операций против Галдан-Бошокту-хана позволило Цинам значительно упрочить свои позиции в Кукуноре, принудить хошоутских владетельных князей принести присягу на верность династии и — что самое главное — ввести в Кукунор свои войска. Здесь же нашли приют и некоторые открытые враги Цэван-Рабдана из бывших сподвижников Галдана.
Мы не располагаем данными о тех конкретных мерах, которые принял Цэван-Рабдан для налаживания отношений с правителями Кукунора. Известно, однако, что успеха он не добился: хошоутские князья в массе своей оставались его противниками. А. Позднеев, ссылаясь на один из китайских источников, приводит выдержку из обращения к Сюань Е в 1705 г. Даньдзилы и Даньдзин-Рабдана. «Теперь, когда все монголы... живут под вашим крепким покровительством, — писали эти бывшие соратники Галдана, — неужели же один только Цэван-Рабдан будет оставлен с своими зложелательными замыслами? Рано или поздно он, укрепившись, непременно начнет играть роль другого, маленького Галдана. И так не лучше ли... послать войска».