да ездит на охоту, а прочие калмыки все до малого ребенка были изо всех улусов высланы на службу противу китайцев и казачьей орды».
Галдан-Церен прилагал немало усилий, чтобы улучшить существовавшие в ханстве промыслы и наладить некоторые новые производства. Сержант Д. Ильин, вернувшись из Джунгарии, рассказывал, что там самостоятельно делают ружья, порох и пули, добывают селитру, медь и железо. Важную роль в развитии литейного и пушечного производства сыграл Ренат, деятельность которого высоко оценивалась джунгарским ханом. Ренат говорил Л. Угримову, что он изготовил и сдал в армию Галдан-Церена 15 пушек четырехфунтовых, 5 пушек малых и 20 мортир десятифунтовых. Интересные сведения об этом производстве доставил в Россию дворянин города Кузнецка И. Сорокин, который в 1716 г. был взят в плен ойратами и жил среди них 14 лет, после чего был отпущен на родину. Когда Ренату понадобились люди «для перевозу дощенником через одно озеро Тексел на другой берег железной руды, то отданы ему были российских пленных сто человек, в том числе и он, Сорокин, при которой работе он, Сорокин, был до отпуску своего в Россию».
И. Сорокин рассказывал, что в окрестностях озера имелось довольно много железной руды, которую ойраты исстари добывали сами, затем везли вокруг озера на противоположный берег, в лес на горе. В этом лесу руду плавили в старину и плавят сейчас в горнах, а из полученного железа «делали (и ныне делают сами) турки, сабли, панцыри, латы, шлемы и прочее. И такого дела мастеров было у них и ныне есть близко тысячи человек». Недавно пленный шведский офицер Ренат изменил способ доставки руды к плавильным печам, построив дощаник, перевозивший руду с одного берега озера на другой, а оттуда «контайшины люди, взяв, возят в помянутую гору для плавки».
По свидетельству И. Сорокина, пушечное производство было создано в Джунгарии в середине 20-х годов XVIII в., еще при жизни Цэван-Рабдана. До этого Ренат в компании с другим шведским пленным, поручиком Дебешем, наладил и суконное производство, обучив этому ойратов. «Ныне в контайшиных улусах немалое число из природных койтайшинцов суконщики находятся».
Галдан-Церен при переговорах с Л. Угримовым неоднократно подчеркивал свое желание получить помощь России для налаживания в ханстве различных производств. В марте 1733 г. он сообщил Л. Угримову, что отправляет с ним своих послов с письмами, в которых будет просить императрицу Анну «прислать для обучения ко мне на время артилерных несколько мастеров, которые б умели пушки и мортиры делать и научили б наших людей стрелять... также и фабричных мастеров, которые б могли делать всякие материи, какие и у вас делаются — золотые, серебряные и шелковые, и наших бы людей тому обучили. Да с посланцом же своим посылаю я двух человек для обучения железного дела... которые б могли во всем железном мастерстве знать силу».
Халхасец Данжин, попавший в 1732 г. в плен к ойратам и бежавший в 1747 г. говорил в Тобольске местным властям, что при нем ойраты вырабатывали из тамошней селитры и серы порох. «А какие к деланию того пороха составы оне, зенгорцы, чинят, кроме того, что серу горючего и селитру толкут мелко и мешают с угольем, и пушки льют ли, того он не знает, понеже де он всегда находился у пазби овец».
Суммируя показания источников, мы можем заключить, что промысловая деятельность в Джунгарском ханстве во второй четверти XVIII в. развивалась по следующим трем направлениям: производство оружия и военного снаряжения, текстильное дело, производство украшений и некоторых предметов быта. Все известные нам «предприятия» работали на ханскую казну и ставили своей целью обслуживание нужд ханского двора и высшей аристократии. В основе этой промысловой деятельности лежал принудительный труд аратов, отбывавших своеобразную государственную барщину. В этих условиях социальное и экономическое значение промыслов было незначительным, база, на которой они возникали и развивались, была непрочной, их существование находилось в зависимости главным образом от колебаний политической конъюнктуры.
Сержант Котовщиков ранней весной 1748 г. был по делам службы в Тарбагатае, в улусах племянника Галдан-Церена — владетельного князя Даваци. Там, как он выяснил, «имеетца завод серебряной и медной руды, называетца Буха. А что де ис тех руд делаетца, не знает. И прежде, при Галдан-Чирине, к тем заводам ис команды ноена Дебачи давано было людей в работу по тысячи, по пятисот, а ныне де при владельце Цебек-Доржи-Намжи людей ничего не даетца, понеже он, ноен, с ним, владельцем, имеет несогласие... И при том заводе имеетца русских один мастер и два подмастерья и один толмач... показанную руду добывают бурилами чрез порох и из медной руды делают посуду... посылаетца в работу на тот завод людей их по 3000».
В том же 1748 году купец Айбек Бахмуратов, постоянно проживавший в Джунгарии, рассказывал: «Заводы медные и серебряные, которые де были при Галдан-Чирине, ныне де брошены, ибо де прибыли нет, а труда весьма много было. А российские мастера Иван Билдега с товарищи в их урге праздно (т. е. не работают. — И. З.). А в прошлом де годе сделана была ими медная пушка, токмо при пробе оную разорвало. А есть у них небольших медных же пушек до 20, которые делал швед Аренар (Ренат. — И. З.)... И те пушки возят на верблюдах, а порох де, свинец и железо калмыки их делают сами. А меди и серебра ныне не делают». Двумя годами позже, весной 1750 г., к российским властям от жителей Джунгарии пришли сведения, что «порох, свинец, ружья, турки, сабли и панцыри при прежнем владельце Галданм-Чирине делали. А ныне де оное получают из Большой Бухарин, где и мастера их, зенгорцы, имеются». Эти же люди сообщали, что упоминавшийся нами Бильдега у одного из зайсанов на р. Или «делает юфти красные. И хотя де прошлого года оное их мастерство и несостоятельно было, но ныне делают лутче. И те юфти отбираются в казну, а в народ еще отпуску не было».
Смерть Галдан-Церена (1745), вызвавшая резкое обострение внутриполитической обстановки в Джунгарии, отразилась на положении промыслов, вызвав свертывание одних, прекращение других и т. д. В целом, однако, экономическая политика Галдан-Церена, направленная на развитие земледелия и ремесленного производства, имела, несомненно, положительные результаты. В некоторой мере она способствовала повышению экономического и культурного уровня ойратского общества и сыграла свою роль в тех успехах, которые были достигнуты ойратским государством в области внешнеполитической, во взаимоотношениях с Китаем, Россией и другими соседними странами. Наибольшее значение имели, конечно, взаимоотношения Джунгарии и цинского Китая. Они определяли в значительной мере общее международное положение на обширных пространствах Восточной и Центральной Азии.
А. Позднеев чрезвычайно упрощал проблему взаимоотношений между Цинской империей и Джунгарским ханством. «Этот новый правитель чжунгаров, — писал он о Галдан-Церене, — был коварен не менее своего отца, любил войну и много раз нападал на китайскую границу. Император, выведенным из терпения дерзостью чжунгаров, порешил наконец в 7-м году своего правления (1729) наказать их». Так, по мнению А. Позднеева, началась новая серия войн между Джунгарским ханством и Цинской империей. В действительности дело было гораздо сложнее, оно не сводилось к плохому характеру одного и недостатку терпения у другого.
Выше мы отмечали, что смерть Сюань Е и последовавшие за этим события прервали военные действия между Китаем и Джунгарией. Но состояние, пришедшее на смену войне, не было миром; противоречия, толкавшие оба государства на путь взаимной борьбы, не были разрешены, цели, которые ставили перед собой боровшиеся стороны, не были достигнуты. Очевидно, причины, приведшие к войне Джунгарского ханства с Цинской империей в первые годы XVIII в., продолжали действовать и в конце 20-х годов. Возобновление военных действий было неизбежно, и обе стороны к ним тщательно готовились. Галдан-Церен, как мы видели, принимал меры к тому, чтобы оснастить свои войска артиллерией и огнестрельным оружием, создать необходимые для войны запасы; то же делало и правительство Инь Чжэня, концентрируя войска халхаско-ойратской границе в Халхе, мобилизуя людей, готовя лошадей и продолжая в то же время поиски союзников, с помощью которых можно было бы навязать Джунгарскому ханству борьбу на два фронта.
Из статейного списка С. Рагузинского явствует, что еще в марте 1728 г. к нему поступили сведения о готовившейся отправке из Пекина на джунгарскую границу представителей цинского правительства для переговоров с братом Галдан-Церена, который восстал против хана «и для того пришел в подданство к богдыханову величеству, обещая всю контайшину землю и российского Аюку-хана в подданство привесть, ежели богдыхан покажет к нему особливую милость». Из дальнейшего выясняется, что встревожившие Пекин слухи о приходе на границу брата Галдан-Церена не подтвердились, хотя, как можно полагать, в их основе и лежал известный нам конфликт между Галдан-Цереном и его братом Лоузан-Шоно (он же Шоно-Батур), покинувшим Джунгарию и прикочевавшим на Волгу. Но этот эпизод любопытен тем, что в нем отразилась глубокая заинтересованность пекинских властей в союзниках для борьбы против ойратского государства и их готовность принять любые предложения этого рода.
Как докладывал С. Рагузинский, он, беседуя в марте 1728 г. с представителями Цинского правительства, обращал их внимание на то, что правитель Джунгарского ханства неоднократно предлагал императору России выступить общими силами против Китая. Эти предложения неизменно отклонялись, и Россия «имеет с богадыхановым величеством мир и дружбу». На это его собеседники ответили, что правитель ханства весьма непостоянный человек — то он склоняется к россиянам, то к Китаю. Но тут же они «спрашивали с прилежанием, коликое расстояние между контайшею и российским подданным Аюкою-ханом и какие народы меж ими живут, и сколь далече контайшина граница от российской, и умер ли старый Аюка-хан, и кто вступил на место его». Из этих вопросов видно, что в 1728 г. правительство Цинской империи вновь серьезно изучало возможность привлечения Калмыцкого ханства к совместной борьбе против ойратского государства.