Осенью 1753 г. в Китай из Джунгарии перебежало более 3 тыс. ойратских семейств во главе с двумя внуками Галдан-Церена и двумя зайсангами, которых, видимо, не устраивала победа Даваци в борьбе за трон ойратского хана. Цинские правители весьма обрадовались этим перебежчикам; нойоны и зайсанги были отправлены в Пекин, где их ждали почести и награды — император Хун Ли не поскупился. У халхаских тружеников стали в принудительном порядке отбирать лошадей и другой домашний скот для раздачи неимущим ойратам. Цинское правительство отвело перебежавшим нойонам территорию для кочевания в районе Дариганги, на крайнем юго-востоке Халхи, подальше от их родины, отклонив просьбу об отводе кочевья в районе между реками Селенгой и Орхоном. В связи с этим среди перебежчиков стало быстро нарастать недовольство, они уже раскаивались, что покинули родную Джунгарию. Вскоре цинские войска, охранявшие ойратскую границу, задержали двух перебежчиков, пытавшихся бежать из цинских владений в Джунгарию. При обыске у них нашли письмо, адресованное джунгарским князьям и сообщавшее, что цинские власти перебежчикам не доверяют и никакой воли им не дают, что они усиленно пополняют свои войска на джунгарской границе, что ойраты должны крепить силы, быть осторожными и держать войска близко у границы, «и ежели б де и война началась, то б они, перебежчики, им, контайшинцам, вспомогать стали».
Цинские правители ускорили подготовку к походу против Джунгарии. В армию, предназначавшуюся к вторжению в Джунгарское ханство, наряду с маньчжурскими воинами стали широко привлекаться китайцы (ханьцы), южные монголы и халха-монголы, которым предстояло сражаться под началом маньчжуров. Цинское правительство открыто готовилось использовать благоприятно складывавшуюся обстановку, вторгнуться в Джунгарию и навсегда покончить с государством ойратских феодалов. На этот раз оно рассчитывало справиться с этой задачей собственными силами, поэтому не искало союзников на Волге и не просило помощи России. Что же касается отношения царского правительства к Джунгарскому ханству, то оно и в эти критические годы оставалось неизменным. Русско-ойратская торговля, ничем не стесненная, продолжала успешно развиваться и после смерти Галдан-Церена. Избегая осложнений, правительство России по-прежнему не препятствовало сбору в казну хана ясака даже в таких русских районах, как Барабинская степь, районы Алтая и другие, где проживало население, бывшее прошлом кыштымами ойратских ханов, но за сто и более лет до того перешедшее в русское подданство. Наряду с этим российское правительство принимало меры к укреплению своих позиций в обширном пограничном с Джунгарией районе, который начинался чуть ли не у берегов Аральского моря и тянулся до Амура. Строились укрепленные линии, которые постепенно выдвигались все дальше и дальше на юго-восток, в глубь степей современного Казахстана. В 1745 г. в Сибирь впервые вступили 2 пехотных и 3 конных полка регулярных русских войск; местные власти не переставали жаловаться на то, что этих войск все еще слишком мало, чтобы существенно изменить военно-политическую обстановку в пользу России. Командующий войсками Сибири генерал Крофт в начале 1755 г., когда стало очевидным неизбежное вторжение цинской армии в Джунгарию, издал приказ, в котором требовал от военных и гражданских властей, чтобы они, «ежели паче чаяния на тамошние Российские пограничные крепости и форпосты последует неприятельское нападение, то б по крайней нужде и малолюдству там регулярного и нерегулярного войска, по требованиям его, по тем экстренным и самонужным случаям чинить из обывателей, как заводского, так и кузнецкого ведомств, из выписных казаков, к лучшему от неприятеля отпору и недопущению верноподданных к разорению и бесславию ее императорского величества оружия, помощь, и всяк бы имели при себе ружья исправное и ко обороне благонадежное». Летом 1755 г. Крофт изложил Коллегии иностранных дел свое мнение о том, принимать пли не принимать ойратских беженцев, искавших спасения от маньчжурского меча бегством в русские пределы. Он считал, что принимать их не следует, ибо в России вслед за беженцами могут появиться войска Цинской империи. Это весьма опасно, ибо «в тамошних Верхиртышских и протчих по линии крепостям команды столь малолюдны, что инде в случае воровских и неприятельских нападеней не только над ними поиску учинить не в состоянии, но едва и себя охранить могут».
Представление о военной слабости России не было преувеличенным. Хотя к описываемому времени уже было закончено строительство трех линий основных пограничных укреплений и проектировалась четвертая, и при этих укреплениях были воинские части, кое-где и артиллерия, но протяженность этих линий доходила до 2,5 тыс. км, крепости находились на расстоянии более 30 км одна от другой, промежутки между крепостями были пусты и никем не охранялись, войск было мало, и рассчитывать на их пополнение было невозможно. В этих условиях опасения местных русских военных и гражданских властей были достаточно обоснованными.
Имея в виду недостаточность военных сил России, преемник Галдан-Церена Лама-Доржи в 1751 г. потребовал, чтобы русские власти срыли укрепления, построенные ими в верховьях Оби и Иртыша на земле, которая принадлежит, как он утверждал, Джунгарскому ханству и обитатели которого являются, следовательно, под данными ойратского хана.
Серьезное беспокойство российских властей продолжали вызывать казахско-ойратские взаимоотношения. Казахские феодалы стремились в своих интересах использовать ослабление ойратского государства. Еще в 1745 г. оренбургскому губернатору И. Неплюеву пришлось отговаривать правителей Среднего жуза от задуманного ими вторжения в ойратские улусы. Царское правительство стремилось не допустить новых вооруженных конфликтов между ойратскими и казахскими феодалами, но в то же время старалось воспрепятствовать объединению их сил, усматривая в этом серьёзную угрозу своим интересам. Оно было крайне обеспокоено проектом брачного союза между Лама-Доржи и казахским ханом Абулхаиром, за дочерью которого в 1749 г. прибыло специальное посольство. Казахские феодалы готовы были принять сватовство Лама-Доржи, но болезнь, а затем смерть невесты положили конец всему делу.
Особую активность казахские феодалы проявили в то время, когда в Джунгарии развернулась острая борьба за ханский престол. Они охотно принимали приглашения принять участие в вооруженной борьбе разных претендентов на ханский престол, чем усиливали развал и хаос в государстве ойратов. Осенью 1751 г. правитель Среднего жуза Аблай, как мы говорили, приютил у себя ойратских нойонов Даваци и Амурсану, потерпевших поражение от Лама-Доржи. Когда сведения об этом дошли до Петербурга, оттуда 31 августа 1752 г. в Оренбург был отправлен указ И. Неплюеву и генералу Тевкелезу «крайнее старание возиметь первого (Даваци. — И. З.), яко настоящего к овладению всего зенгорского народа претендента, а с ним и другого, яко тогдашнему зенгорскому владельцу двоюродного брата, для будущих впредь случаев, а особливо в рассуждении неотступной претензии зенгорских владельцев в Сибири земель, удоб возможным образом к себе приласкать и в Оренбург призвать».
Выполняя указ правительства, Неплюев и Тевкелев в сентябре 1752 г. командировали из Оренбурга капитана Яковлева, который «их, владельцев, в той орде уже не застал», — писали Неплюев и Тевкелев 10 августа 1755 г. в докладе правительству, напоминая о событиях 1752 г. Даваци и Амурсана вернулись в Джунгарию, организовали внезапное нападение на ставку Лама-Доржи, схватили его и убили. Вслед за этим они с помощью Аблай-султана разгромили уже упоминавшуюся группировку Немеху-Жиргала и поддерживавших его дэрбэтских князей. Даваци стал ханом Джунгарии.
О событиях этих лет говорит доклад еще одного очевидца — тобольского дворянина Алексея Плотникова, посланного в Джунгарию для обучения ойратскому языку. Во время его пребывания в ставке Лама-Доржи туда стали собираться войска для «сыску бежавших нойонов Даваци, Амурсана и Бальжура». Одновременно Лама-Доржи направил к Аблай-султану посла с требованием выдать бежавших. Аблай отклонил это требование, ссылаясь на обычай, запрещающий выдавать даже собак, бежавших от своих хозяев. С таким ответом 21 августа 1752 г. посол вернулся от казахов. 9 сентября 1752 г. Лама-Доржи приказал войску выступить «из крайних улусов и следовать на киргизцов (казахов. — И. З.) партиями, каждый нойон и зайсанг особою командою». Плотников выехал из ставки Лама-Доржи 7 ноября 1752 г., через день он прибыл в улус зайсанга Духара, отряд которого в 500 воинов стоял на р. Нарын. В ночь на 9 декабря к Духару прибыли гонцы с вестью, что следы «бежавших ноёнов» обнаружены. По наблюдениям А. Плотникова, «подлый народ не верит в длительность нахождения у власти нынешнего владельца» 15. Источники не содержат сведений о событиях последних недель 1752 г. и первой половины 1753 г. Известно лишь, что 23 августа 1753 г. послам Лама-Доржи в Петербурге было официально сообщено, что правительство России получило сведения об убийстве их хана. Спустя 8 месяцев, 27 апреля 1754 г., советник Коллегии иностранных дел В. Бакунин заявил джунгарским послам, что сведения об убийстве их хана нойоном Даваци вполне подтвердились. Из этих данных можно сделать вывод, что Лама-Доржи был убит в самом начале 1753 г. Но воцарение Даваци не укрепило ханской власти. Вскоре против нового хана восстал его недавний союз ник и друг — Амурсана. Их дружба и союз в период борьбы против Лама-Доржи и в первое время после воцарения Даваци подтверждаются многими источниками. Об их совместном бегстве к Аблаю говорил Бестужев-Рюмин в упомянутом выше письме к правителю Калмыцкого ханства, добавляя, что у Аблай-султана они «немалое время находились, потом нойон Дебачи, прибрав себе в зенгорском народе партию, нечаянно напал на помянутого владельца Ламу-Доржи и его убил». Но часть нойонов не пожелала повиноваться Даваци и «отделились от него особыми партиями». Из других источников известно, как мы уже говорили, что Даваци вскоре после своего воцарения сражался против Немеху, сына Шара-Манжи, а в конце 1753 г. Амурсана разгромил восставших против Даваци Галдан-Доржи и Немеху-Жиргала.