В начале 1755 г. Хун Ли издал указ, обязывавший всех халхаских владетельных князей со всеми подчиненными им «военными или хотя невоенными, а годными к военному делу людьми в немедленном времени ехать на контайшинскую границу в мунгальское войско». От этой мобилизации власти не освобождали даже шабинаров, которых закон всегда освобождал от военной службы.
К весне 1755 г. цинская армия вторжения была готова к походу. В ее составе были не только маньчжурские, но и китайские войска, отряды южных монголов и халхасов. Армия была разделена на две части. Одна из них составила северный отряд под командованием маньчжурского генерала Баньди. Отряд получил задание выступить из района Улясутая и двигаться в долину р. Боротала, перейдя реки Булугун, Чингиль, оз. Айрик-нор. Южному отряду под командованием маньчжурского генерала Юнхана было предписано двигаться к долине Боротала по дороге Баркуль — Урумчи. Каждый отряд имел сильные аванграды, которыми командовали ойрат-ские князья, перебежавшие на сторону Цинской династии. Авангардом северного отряда командовал Амурсана.
В начале весны 1755 г. армия выступила в поход; оба ее отряда вторглись в пределы Джунгарского ханства. Их общая численность по-разному определяется источниками — в пределах от 90 до 200 тыс. челдьек. В конце апреля оба отряда, соединившись в долине р. Боротала у оз. Эбинор, подошли к р. Или, переправились через нее и двинулись дальше, не встретив ни малейшего сопротивления, не сделав ни одного выстрела, не выпустив ни одного снаряда.
25 июля 1755 г. Якоби докладывал: «Когда китайское и мунгальское войско дошло до Или, к нему стали переходить в подданство зенгоры с начальными людьми... Боев с контайшей не было, ибо контайша хочет мира... Контайшинский владелец Дебача войны иметь не желает, а просит мира... Для испрошения того миру намерен послать в Пекин к богдыхану сына своего с подарками». Русский казак Бурков, с лета 1754 г. находившийся в ставке хана Даваци и лишь летом 1756 г. возвратившийся в Селенгинск, докладывал, что Даваци «для имения с тем мунгальским и китайским войском баталии собрал было своего войска тысяч с тридцать, но когда зенгорцы узнали, что Амурсана при монгольском войске, то по большей части, оставя Дебачу, стали передаваться в мунгальское войско. И потому Дебача, не видя в себе никакой надежды и спасая свой живот, принужден был сохранять себя бегством».
Даваци пытался предотвратить или по крайней мере приостановить вторжение цинской армии в Джунгарию, направив в Пекин еще одно посольство во главе со своим сыном, вновь предлагая мир и дружбу; в знак своей искренности он прислал Хун Ли боевое знамя джунгарского хана, заявляя к тому же, что согласен лично приехать в Пекин, если того пожелает император. 7 августа 1755 г. Якоби узнал из достоверных источников о полученном в Халхе указе Хун Ли, «коим объявлено, что контайшинский владелец Дебача просит, чтоб он богдыханом принят был в подданство, и для того отправил сына своего и при нем 6 человек посланцев... и во уверение той своей о подданстве просьбы послал свое красное знамя... Причина желания Дебачи подчиниться богдыхану та, что Амурсан ему изменил и перешел на сторону Китая». Но все было тщетно. Цинскому правительству нужен был не мир с ханством, а его полное уничтожение. Предложения Даваци и на этот раз остались без ответа. 14 мая авангард армии вторжения во главе с Амурсаной вступил в долину р. Текес, где вошел в соприкосновение с немногочисленными отрядами Даваци. Не приняв боя, хан бежал от Амурсаны, оставив в его руках жену и детей, и направился в сторону Кашгара. 8 июля его схватили мусульманские правители г. Куча и передали в руки Амурсаны, который доставил пленника в ставку главнокомандующего цинской армией. Случайно оказавшийся при этом казак Бурков свидетельствует, что Даваци, узнав в нем и в его товарищах русских людей, просил, чтобы они «об нем сказали в Российской стороне, что он никакой ссоры иметь не желал и что ныне в таком несчастьи находится. А больше оного ему говорить не дали». Через три-четыре дня Даваци был препровожден в Пекин.
По свидетельству того же Буркова, цинские власти в это время распространяли по всей Джунгарии листовки на тибетском языке, убеждавшие ойратское население переходить в подданство Цинской империи и обещавшие за это от имени императора щедрые награды и защиту от внешних врагов.
Хун Ли получил сообщение о поимке Даваци в то время, когда охотился в провинции Жэхэ. Он приказал доставить пленника в Чжанцзякоу и держать его там до возвращения императора в Пекин. Захваченных с Даваци нойонов и зайсангов приказали везти прямо в Пекин и бросить в тюрьму.
Джунгарское ханство, которое так ненавидела и так опасалась Цинская династия, против которого вели войну Сюань Е и два его преемника, фактически перестало существовать. Излишними оказались чрезвычайные приготовления цинских властей, оказалась ненужной и огромная маньчжуро-китайско-монгольская армия. Ханство стало фактически беззащитным. Ойратские феодалы сдавались на милость победителей, даже не пытаясь сопротивляться; ойратский народ, деморализованный бесконечными княжескими распрями, лишенный руководства, разоренный и измученный, не смог противиться завоевателям. Под воздействием центробежных сил Джунгарское ханство развалилось.
Оккупировав ойратское государство, цинские власти коренным образом перестроили систему его управления, распространив на Джунгарию административную систему, введенную ими в ранее завоеванных частях Монголии. Институт всеойратского хана был упразднен, что уничтожало и ханство как единое государство. На обломках ханства цинские власти образовали 4 самостоятельных, независимых друг от друга княжества — Хойт, Дербет, Хошоут и Чорос, правители которых были подчинены непосредственно Пекину.
Итак, к концу лета 1755 г. война в Джунгарии была закончена. Маньчжурские, китайские и восточномонгольские феодалы торжествовали победу; они захватили Даваци, привели к покорности ойратских князей, уничтожили самое ханство. Празднуя победу, цинские власти срочно выводили из Джунгарии свои войска и распускали их по домам. Медлить с этим делом они не могли — слишком велики были трудности содержания многочисленной армии в таком отдаленном крае, как Джунгария. Они не могли не считаться и с тем, что в Халхе, в ближнем тылу этой армии, росло и ширилось опасное недовольство, грозившее свести на нет их победы в Джунгарии.
В эти годы народные массы Халхи снова, как и в войне тридцатых годов, испытали на себе всю тяжесть военной политики Цинской династии. Трудящиеся Халхи с их несложным хозяйством, главное богатство которого составляло помимо юрты некоторое число лошадей, крупного и мелкого скота, были основными, если не единственными, поставщиками средств транспорта, а также мяса и молока для цинской армии, для императорских чиновников и курьеров. Войлок, шерсть, кожи и другие продукты животноводства отбирались цинскими властями в порядке мобилизаций и реквизиций. Сверх всего этого халхаских тружеников все чаще привлекали к несению воинской повинности и они должны были обзаводиться за свой счет оружием и снаряжением, отрываться от производительного труда для всякого рода смотров и военных учений. Значительная часть мужчин вообще отрывалась от хозяйства и отправлялась на войну. Если все это учесть, то станет понятным, почему в народных массах росли антиманьчжурские настроения, стимулировавшие их освободительную борьбу.
Что касается монгольских князей, то они стремились переложить все тяготы войны на плечи трудящихся. На этой почве возникали классовые конфликты, обострялась классовая борьба в стране. Источники сообщают, например, что в хошуне Далай-бэйсе аймака Цецен-хана, к северу от р. Онон, образовалась «шайка воров» в 200 человек, которая совершала нападения на пограничные заставы и караулы, на отдельные улусы, отбирая лошадей и другой скот. Цецен-хан направил против этих «воров» отряд в 300 воинов. Командир отряда послал к мятежникам 50 солдат и 11 старшин с предложением сдаться, но те «оных не допустили до себя, перестегав плетьми и отняв лошадей, прогнали обратно». Цецен-хану пришлось направить против «бунтовщиков» новый отряд в тысячу воинов.
Еще более тяжелым было положение ойратских трудящихся, на которых прямо и непосредственно обрушились тяготы длительных внутренних усобиц и иноземного вторжения. Бедствия войны настигали трудящихся всюду. Если раньше они еще могли искать спасения в бегстве, в самовольной откочевке из одного феодального владения в другое, из Джунгарии в Россию, то теперь и этой возможности у них не было. На территории бывшего ойратского государства повсеместно господствовали ставленники Цинской империи, устанавливавшие порядки, отвечавшие интересам завоевателей.
В Россию путь перебежчикам был закрыт. Как халхаские, так и ойратские трудящиеся не решались в эти годы переходить русскую границу. Они опасались, что будут, как это уже неоднократно случалось раньше, принудительно выселены из пределов России и возвращены в Монголию или Джунгарию, где их ожидало наказание за побег. Трудящиеся ойраты, например, прямо говорили, что с радостью ушли бы в Россию, «но только де проситься они не смеют за тем, что де кто из них, калмыков, в русские городы для вечного житья не уйдут, то де их обратно к зенгорскому владельцу высылают, и он де за то их мучит разными муками и битьем, чтоб не бегали».
Вот почему в описываемое время не возникло такого массового и стихийного движения рядовых ойратов через русскую границу, как это было, например, в 30-х годах. Однако к сибирским властям стали все чаще обращаться ойратские и халхаские князья, просившие разрешения на переход в пределы России с подвластными им людьми; князья часто выражали согласие принять российское подданство.
Обстановка заставляла правителей Цинской империи спешить с выводом войск из Джунгарии и Халхи. Донесения русских пограничных властей свидетельствуют, что в сентябре 1755 г. в смежных с Россией районах Джунгарии уже не было цинских войск, они были возвращены или возвращались в места постоянного квартирования, а мобилизованных воинов распускали по домам. Лишь в важнейших пунктах Халхи и Джунгарии были оставлены сравнительно небольшие гарнизоны.