Льготы, предоставлявшиеся переселенцам, ложились тяжелым грузом на государственный бюджет. Экономика региона приносила казне огромные убытки - в 1906 году дальневосточное хозяйство выпустило продукции на 10 миллионов рублей, а завезено было только морем товаров на 160 миллионов рублей. В начале XX века переселенцы прибывали сюда уже по 30-50 тысяч человек ежегодно. Поэтому если в 80-х - начале 90-х годов XIX века местного хлеба хватало, то уже на рубеже веков проблема продовольствия обострилась. В 1896 году пришлось завозить свыше 4 миллионов пудов зерна, а в 1910 году - 30 миллионов пудов. "Обычно заселявшиеся окраины царской империи довольно скоро превращались в районы товарного производства продовольствия. А вот Дальний Восток, как бы подтверждая это правило, стал исключением - хроническим потребителем, и не только хлеба. Завозилось все, вплоть до гвоздей", - сообщает М.И. Леденев (50)
Без применения удобрений земля быстро истощалась - если на целине получали урожай до 150 пудов с десятины (24 центнера), то на старой пашне, находившейся в эксплуатации пять лет - 50-70 пудов. Еще больше снижалась урожайность в последующие годы (51)
Вдобавок ко всему собственный хлеб не мог выдерживать конкуренции с ввозимым в регион более дешевым маньчжурским хлебом (52) И это было экономически неизбежно - и условия для сельского хозяйства в теплых краях были гораздо более благоприятными, и стоимость труда и жизнеобеспечения человека, опять же в связи с менее суровыми климатическими условиями в Китае, была намного меньшей.
Основным потребителем хлеба было военное интендантство, за ним шли золотопромышленность, винокуренные заводы, города и притрассовые села; основным производителем было крестьянство, меньше хлеба получали казаки, и за ними - корейцы-арендаторы. Право собственности на землю иностранцам не предоставлялось.
Подчиненную роль в сельском хозяйстве Дальнего Востока играли скотоводство, огородничество, пчеловодство; русские переселенцы, в отличие от украинцев, молдаван, корейцев и китайцев, вели обычно многоотраслевое хозяйство, занимались без отрыва от хлебопашества таежными промыслами, рыбалкой, охотой, собирали дикоросы, причем не только для личного потребления, но и на продажу, зарабатывали ремеслами, извозом и почтовой гоньбой.
Представитель Русского географического общества Н. Елисеев, побывавший в 1890 году на Дальнем Востоке, писал: "Уссурийские казаки имеют достаточно угодий и живут лучше, чем самые богатые деревни... Прекрасные земледельцы и сельские хозяева, они составляют ядро русской пограничной колонизации края" (53)
Тем не менее в сельском хозяйстве региона назревали проявления социального кризиса. В крестьянской общине началось расслоение. Зажиточные старожилы-стодесятинники, пишет Ю.В. Аргудяева, имевшие достаточное количество тяглового скота и деньги для найма работников, расширяли запашку, оставляя в залежь истощенные участки; это давало им возможность улучшать севооборот, применять удобрения и сельхозмашины, получая высокие урожаи. Они не только пользовались наемным трудом, но и сдавали свои наделы в аренду новоселам - русским или украинцам, а также корейцам или китайцам с половины урожая. Обогащались они и за счет купли-продажи земли. У казны "крепкие хозяева" брали в аренду дополнительные площади и тоже сдавали их в субаренду безземельным. Занимались предпринимательской деятельностью, торговлей, скупкой пушнины у аборигенов и перепродажей их в городе.
Шло разрушение патриархального хозяйства и становление сначала мелкотоварного, а потом и капиталистического хозяйства. Параллельно наблюдалось и разорение беднейшего крестьянства. Новоселы конца XIX-начала XX века не имели уже ни ста десятин на семью, ни плодородной земли, им оставались неудобья, малоплодородные и отдаленные угодья, в основном в таежной зоне, где нужны были неизмеримо большие затраты труда для раскорчевки и распашки. По данным статистики, для обзаведения им требовались суммы в размере 645-745 рублей (в ценах 1913 года), фактически они имели в три-четыре раза меньше, а многие вообще ничего не имели. Зачастую они не могли приступить к посеву и на второй-третий год. Беспосевные и малопосевные (до трех десятин) хозяйства составляли более половины всех новосельческих хозяйств. На пашне 70% новоселов вынуждены были прибегать к "супряге", объединяя свой малочисленный тягловый скот и совместно вспахивая по очереди личные наделы. Столыпинские реформы, направленные на разрушение общины и на поддержку крепких хозяев, способствовали дифференциации крестьянства, исходу крестьян в города, на прииски и лесозаготовки, в другие неземледельческие сферы экономики (54)
Если во всей последующей экономике Дальнего Востока отраслями специализации промышленности были "три кита" - лес, рыба, руда, то до революции хозяйство было не просто сырьевым, его основой был только один какой-то природный ресурс. До присоединения Приамурья главную роль играла пушнина, начиная с середины XIX века - золото. Уже в 1829 году Г.А. Эрманом в северных предгорьях Джугджура в районе Охотска было отмечено наличие золота. Первая золотоносная россыпь была выявлена в 1858 году геологом Н.П. Аносовым в верховьях притоков Зеи. За десять лет со времени официального начала золотодобычи в 1865 году Приамурье стало "золотым прииском России". Вот что писал "Горный журнал" о начале золотой лихорадки после открытий 1874 года на реке Ниман: "Поиски г. Набокова, с первого приступа, обнаружили результаты блистательные. Весть о богатом открытии облетела весь наш золотопромышленный мир... Несмотря на конец осени, с ее труднопреодолимыми препятствиями в пустыне, за 750 верст от берегов Амура, все мчались или тащились в Эльдорадо, стараясь обогнать друг друга" (55) Населенный пункт Софийск на реке Ниман в Верхнебуреинском районе Хабаровского края ведет свою летопись с 1875 года, основное предприятие здесь уже вторую сотню лет - неизменно прииск. Экспедицией К.И. Богдановича 1895-1898 гг. было установлено наличие благородного металла в Приохотье, и золотая лихорадка переметнулась сюда.
Всего до революции в регионе функционировало более 1300 приисков: бассейн Зеи, затем Селемджа, Херпучи, Керби, Охотск, Аян и т. д. В 1910-1914 гг. Приамурье давало до 43-45% общероссийской золотодобычи. Общий доход составлял 38 млн рублей. Именно в это время Россия заняла четвертое место в мире по золоту после Южной Африки, США и Австралии (56)
В 1844 году А.Ф. Миддендорф нашел каменный уголь на реке Бурее в пределах современного Буреинского угленосного бассейна. В самые первые годы освоения территории были открыты новые угольные месторождения в наиболее удобных для разработки местах. Один из ближайших сотрудников Г.И. Невельского Н.К. Бошняк при первом же посещении Сахалина обнаружил на западном берегу выходы угольных пластов, и уже в 50-х годах XIX века уголь использовался в топках судов Тихоокеанской эскадры. В 1854 году В.А. Римский-Корсаков при плавании на шхуне "Восток" брал уголь в районе Дуэ. В 60-е годы сахалинский уголь уже экспортировался, принося большие доходы: в Шанхае он продавался вдвое дешевле английского и втрое - американского. К 80-ым годам угольные месторождения эксплуатировались в заливе Посьет, в Сучанском бассейне. К концу века добывалось уже около 24 млн. пудов угля. Общий доход составлял 6,8 млн. рублей. Однако угледобывающая промышленность обслуживала местное производство и транспорт, и потому более способствовала развитию регионального хозяйства, чем золотодобывающая, хотя и уступала ей значительно по денежному обороту. Примерно с тех же 80-х годов ведет начало нефтедобыча на Сахалине.
Неисчерпаемыми запасами рыбы был знаменит Дальний Восток и в XIX, и в начале XX века. Однако пока не было удовлетворительных путей сообщения, от этих рыбных богатств было не слишком много пользы для экономики. Очень дорогой была доставка рыбы на Запад, вокруг света. На Востоке же продавать ее было некому - японцы ловили и сами, причем в наших водах, а отечественные рыбопромышленники арендовали на тихоокеанском побережье Дальнего Востока только 11,8% участков. Сдвиг в рыбной промышленности произошел после постройки Транссиба и устройства холодильников на пароходах, наш регион стал обеспечивать 15% общероссийского улова.
Определенную роль продолжал играть и пушной промысел, но запасы были к началу XX века сильно подорваны, добыча наиболее ценных пород, прежде всего соболя, снизилась в десятки раз по сравнению с XVII веком. Велась добыча морской капусты, трепангов и крабов, котиков, китов. Одно только товарищество Г.Г. Кейзерлинга добывало к началу XX века до 200 китов в год. Китовый жир перерабатывался на мыло.
Лесная промышленность обеспечивала только собственные нужды региона, да и то не полностью. В 1906 году на Дальний Восток ввезли более 2 миллионов кубометров леса из Японии и США.
Получила развитие обрабатывающая промышленность - мукомольная, производство кирпича, работали маслобойни, производили продукцию для нужд региона пивоварение, винокурение. Ограждая интересы местных виноделов, царское правительство в 80-х годах наложило пошлины на ввоз спиртных напитков, однако их все равно продолжали ввозить как легально, так и нелегально.
Металлообработка существовала в небольших объемах. Механические мастерские Уссурийской железной дороги, хабаровский завод "Арсенал" и Дальневосточный судоремонтный завод насчитывали по тысяче работающих, остальные предприятия были мелкими. Действовали лесопильные, литейные, цементные, канатные, мыловаренные, кожевенные, деревообделочные предприятия. Общий объем промышленного производства Дальнего Востока составлял 0,009% общероссийского объема (57)
Главным императивом хозяйственного развития Дальнего Востока в царские времена была вовсе не экономика, а геополитические интересы империи: то, чего не достает краю, он должен получать не из чужих стран, а из Сибири и Европейской России, чтобы быть застрахованным от всяких неожиданных поворотов в международных отношениях, настаивал последний Приамурский генерал-губернатор Н.Л. Гондатти (58)