зрения церкви разбора: «Говорят, что вы удерживаете в вашем товариществе некоторых ушедших из своих монастырей монахов и некоторых других, нарушивших свой обет». А это, хотя и свидетельствует о привлекательности новых проповедников, образ жизни которых кажется более строгим и соответствующим Евангелию, чем монастырский, вносит в церковь соблазн и не может быть терпимо. Недопустимую форму принимает и общение Pauperes Catholici с еретическими слоями. Привлекая в церковь еретиков, они в порыве ревности не обращают должного внимания на внешние признаки переворота, а может быть, и сами не вполне свободны от симпатии к прежним собратьям: «Вы водите в церковь некоторых еретиков-вальденсов, еще не примиренных с церковным единством, чтобы они присутствовали с вами на освящении тела Господня, и во всем богослужении принимаете участие вместе с ними». Пускай это объясняется ревностью — нельзя общаться с еретиками и творить соблазн. Во всех этих вопросах возникали разногласия между еще не вполне приспособившейся к новым условиям и не вполне однородной группой и представителями местного клира, может быть к тому же недовольного неожиданною конкуренцией прежних еретиков. На попытки клира воздействовать на них католические бедняки отвечали (и, как мы знаем, не без основания) указанием на покровительство папы, уверенные в этом покровительстве, считаться с клиром не желали, и тому оставалось одно — апеллировать к папе. Курия была поставлена этим в довольно затруднительное положение. Она щадит Дуранда, дорожа им, и поэтому обращается к нему со сравнительно мягкими увещаниями; снисходительно старается исправить недостатки его братства, указывая на необходимость соединиться с другими проповедниками в борьбе с посягающими на вертоград Господень волками, «смиренно оказывая повиновение и почтение архиепископам, епископам и другим прелатам». Мягкость рекомендует папа раздраженным прелатам: «Братья, поступайте по примеру разумного врача, не порицая обета их жизни, особенно если они, хотя бы с ропотом, согласятся подвергнуться лечению». Надо дать им время одуматься и только в случае безуспешности всех попыток обратиться опять к папе, чтобы он мог применить более действительное средство — ut adhibeamus remedium, quod videbimus expedire{72}. Ведь вполне понятно и простительно, что они не могут сразу оставить свой старый обычай. Пусть они «с честью похоронят старый закон».
Более или менее ясны условия существования Pauperes Catholici. Им, еще тяготевшим к еретическим слоям и не забывшим прежних навыков и идеалов, приходилось действовать в среде, не чуждой подозрительного к ним отношения, и прийти в столкновение с клиром, недовольным новыми конкурентами и умело пользующимся их дурною славою. Папству же, которое пыталось использовать вернувшихся вальденсов для борьбы с ересью, приходилось опасаться их возвращения в ересь и нежелательных последствий дозволенной им проповеди, в то же время защищая их от руководящегося своими интересами и не вникавшего в планы курии местного клира. Такое положение дела должно было тормозить успехи Католических бедняков и потом, когда папство сумело оценить доминиканцев и францисканцев, облегчить и ускорить их исчезновение. Хронологически на протяжении четырех лет судьба группы Дуранда рисуется таким образом. Братство окончательно сложилось и было признано папством в 1208 году, но уже следующий 1209 г. принес с собой разлад с клиром, на котором мы сейчас останавливались. По-видимому, папе удалось сгладить шероховатости, не только не отвергнув Дуранда, но даже, напротив, продолжая ему содействовать. Благожелательное отношение папства держится и в следующие годы; только одно маленькое облачко — недовольство папы некоторыми братьями — заставляет его обратиться в 1212 г. с указаниями к самому Дуранду, но это не расстраивает установившихся добрых отношений.
3. В 1210 году, в момент расцвета надежд папства на группу Дуранда и определенного ей покровительства, в Риме появился со своими товарищами Бернард (Bernardus Primus), может быть обратившийся к курии не без влияния со стороны вызванного Дурандом движения и отношения к нему папства.
Первая булла, касающаяся этих новых перебежчиков в стан церкви, относится к 1210 г. и направлена «universis archiepiscopis et episcopis ad quos litterae istæ pervenerint»{73}. Она обнаруживает большое сходство с буллой, утверждающей братство Дуранда, но есть в ней и оригинальное, особенно для нас ценное.
Как и Дуранд, Бернард пришел к апостольской кафедре. «Eos, — говорит папа о нем и его товарищах, — diligenter examinâtes et correptos… reconciliamus ecclesiasticae unitati»{74}. В следующем за этим исповедании веры меньшие, чем в исповедании Дуранда, многословие и определенность в утверждении догм Троичности и воплощения и в других, развитых на основе текста буллы 1208 г. частях объясняются чисто редакционными соображениями, но зато многое позволяет делать заключения о прошлом группы Бернарда.
До своего обращения Бернард и его товарищи, во всяком случае, не разделяли учения церкви о таинстве евхаристии, в чем их и обвиняли. «О преломлении же хлеба, по поводу чего мы были объявлены еретиками, мы сказали и повторяем, что никогда не совершали этого таинства из желания присвоить себе чужое право или из презрения к жертвоприношению священника, но совершали мы его по пламенной вере и любви и ради того соображения, чтобы не очерствели простые верующие, пребывающие среди еретиков и не принимающие таинства евхаристии. Но ныне и навеки за себя и за всех верующих нам мы отвергаем это и по мере сил наших отрекаемся от дела этого и от веры нашей. Сердцем верим и устами исповедуем, что таинство тела и крови Христовой должно быть совершаемо и может быть совершаемо только священником, поставленным через возложение видимых рук видимого епископа согласно обряду церкви». Бернардинцы стараются смягчить свое еретическое прошлое, но оно несомненно: перед нами группа возвратившихся в церковь итальянских вальденсов. И мы далее, чем раньше, можем проникнуть в глубь вальденства. Итальянские еретики этой секты отрицали евхаристию, совершаемую священниками римской церкви, и не только бродячие проповедники, как Бернард, но и «верующие» — credentes. Место таинств, совершаемых клиром, в секте заняли таинства, совершаемые ее членами, очевидно бродячими проповедниками, так как credentes, судя по вышеприведенному тексту, только принимали эти таинства от них. А так как ниже Бернард и его товарищи отвергают учение о праве «доброго мирянина» приносить жертву евхаристии, мы, подтверждая результат анализа исповедания веры Дуранда, можем видеть в bonus laicus проповедника типа Дуранда или Бернарда, т. е. человека, отрекшегося от мира и ведущего апостольскую жизнь. К сожалению, выдвинутые нами ранее вопросы не получают своего разрешения и в анализируемой булле. Отрицание церкви в группе Бернарда кажется более резким и последовательным. Еретики отвергали не только мессы и молитвы клира, но и о самой римской церкви говорили — «Romana Ecclesia nequaquam Ecclesia Dei est»{75}. Отсюда вытекало и отрицание папы. Истинной им казалась только церковь святых. Определеннее отношение бернардинцев и к светской власти. Не ограничиваясь отрицанием jus gladii — в этом, как и в вопросе о клятве, они сходились с группою Дуранда, — бернардинцы провозглашали общий принцип: «Soli Deo est obediendum et, si homini, soli justo, qui Deum habet in se»{76}.
Таким образом, с первого же знакомства с нею, группа Бернарда рисуется нам более резкой, сильнее подчеркнувшей свое догматическое расхождение с Римом, энергичнее отрицающей церковь и власть, чем societas Дуранда. В словах бернардинцев как будто слышатся отголоски бурных протестов итальянских противников церкви — арнольдистов. И, приняв во внимание ломбардские отношения и настроения, мы сможем признать наше первое впечатление не только объясняемой случайностями иллюзией. Рим ставит новым пришельцам те же условия, которые ставил Дуранду, — отказ от заблуждений, подчинение церкви и клиру Он даже требует, наученный опытом, особенной деликатности в последнем. Взамен этого бернардинцы получают возможность вести в церкви свой прежний образ жизни. А он несколько отличается от образа жизни группы Дуранда. Прежде всего предубежденному взгляду кажется подозрительной близость Бернарда с товарищами к женщинам. «Они утверждают, — говорит один хронист, — что в Евангелии женщинам позволено проповедовать»; и женщины-проповедницы в их числе были. Вот почему молчавший об этом в буллах, касающихся Дуранда, папа теперь заявляет епископам: «Они будут избегать подозрительного общества женщин», асами бернардинцы говорят: «Ненарушимо сохраним вечное воздержание и целомудрие или девство, избегая подозрительного общества женщин. Никто из нас не подойдет к ним наедине, даже для разговора: так чтобы этого не слышали или не видели законные свидетели и известные лица. Да не осмелятся никогда братья и сестры спать в одном доме, сидеть за одним столом». Но есть еще одна особенность societatis Бернарда, сильно преувеличенная большинством писавших о Pauperes Catholici. Я имею в виду отношение бернардинцев к труду: «Хотя наше дело главным образом заключается в том, чтобы все учились и все пригодные для этого увещали других, мы, когда потребуют обстоятельства, работаем собственными руками, так, однако, что не принимаем условленной цены». Т. е. бернардинцы довольствуются тем, что им дают. И так как не делается исключения для денег, теряется впечатление того ригоризма нищенства, который усматривается в societas Дуранда. Но, с другой стороны, нельзя упускать из виду, что Бернард с товарищами не только не имеют в виду организованной, постоянной работы, но и не считают физический труд необходимым источником существования. Они отводят ему почетное место, вероятно следуя примеру и словам апостола Павла, и совмещают его с бродячею и нищею жизнью апостола. Группа Дуранда прибегает только к милостыне, отказываясь от денег, группа Бернарда живет милостыней и случайным трудом — вот и вся не столь уже существенная разница.