х даже толкали в церковь, оставляя себе только руководство их жизнью. Еретики точно боялись оскорбить религиозные чувства своих друзей совершением вечери и тщательно скрывали этот обряд. И может быть, в таком отношении к верующим мы нашли бы ответ на вопрос инквизитора Раймунду: «Quare magis vult Majoralis confeire sacramentum poenitentiae, quam baptismum, confïrmationem, matrimonium et unctionem». Но была и другая причина умеренности леонистов — ее надо искать в самой природе братства.
Основным идеалом ранней societas была апостольская жизнь и деятельность в лоне церкви. Жизнь нищих, лишенных крова странников вальденсы избрали для себя; деятельность свою — призыв к покаянию и проповедь — направили на массы. Насильственно отделенные от церкви лионские бедняки прежде всего отстаивали свое право на апостольскую деятельность, но под влиянием целого ряда условий присоединили сюда претензии на вытекавшие, по их мнению, из апостольского призвания права клира, поддались частью оппозиционному настроению и отрицательному отношению к клиру и восприняли и выдвинули ряд еретических положений. Тем не менее после разделения братства господствующим течением французской группы было умеренное, сочетавшее исповедническую деятельность леонистов, редкое совершение ими вечери-евхаристии и некоторые еретические положения с признанием римского клпра, равными правами с которым обладает и клир вальденсов, низшею своей степенью (диаконами) вовлекающий в иерархию секты ее credentes. К 30-м годам XIII в. организация леонистов приобретает более определенные очертания: credentes резче отделяются от самой secta, возникает сеть госпициев, объединяемых общим собором отделившихся от вновь обращенных перфектов (novellani) старых испытанных епископов — sandaliati. И в то же время вырастает самосознание секты, давая временный перевес крайним течениям: отрицанию Рима и идее вальденской церкви. Рядом с вечерею появляется евхаристия римского типа, совершаемая всеми sacerdotes еретической церкви. Восстанавливается исчезнувший после 1218 г. сан пресвитера, и здание вальденской церкви увенчивается старейшиною — епископом, скоро низводящим sandaliati к роли пресвитеров и оттесняющим на второй план собор. Половина XIII в. — время наибольшего расцвета секты и ее самосознания, время оживленной полемики с католиками и защиты своих ordines. Но и в это время леонисты совершенно с Римом не порывают: евхаристия совершается редко, другие таинства, за исключением исповеди, не совершаются совсем, и credentes, а частью, может быть, и перфекты без католического клира фактически обойтись не могут. К концу века, как мы видели, оппозиционное настроение падает и леонисты как бы возвращаются к тому, с чего начали, — к пастырской деятельности по возможности без разрыва с церковью; только их деятельность проходит теперь в рамках выработанной долгою жизнью организации, частью отразившей на себе их колебания между церковью Рима и церковью, от нее независимой.
Показательно для вальденства конца XIII в. настроение Раймунда, которое не объяснить пытками и страхом костра, потому что он предпочел смерть отказу от основных своих убеждений. Вальденство еще противопоставляет себя Риму, и Раймунд не уступит в вопросе о клятве, не пойдет на компромиссы в вопросах о мессе за усопших, чистилище и многих других. Когда инквизиторы спросили его, подчинен ли Majoralis папе, он ответил, что «Major eorum пес accipit suam potestatem nec jurisdictionem a Domino lohanne Papa nec a summo Pontifîce»{158}. Понятно — старейшина избирается и поставляется Богом и людьми. Вырвутся у Раймунда и более резкие замечания: «Римская церковь заблуждается в вере, говоря, что можно клясться и что есть чистилище в другом мире»; А «церковь, заблуждающаяся в вере, как бы мало она не заблуждалась, — церковь злых и не обладает властью совершать таинства». Поэтому, «если бы он, Раймунд, принял в заблуждающейся в вере церкви какое-нибудь таинство, он не говорил бы, что принял таинство, хотя бы оно и дано ему было по чину церковному». Кажется ясно. — Раймунд совсем не признает римской церкви. Но из других текстов видно, что он вместе с вальденсами признает католический клир, повиновение которому предписывается самим Majoralis. Конечно, можно предположить, что, заявляя о своей вере в совершаемые католическим клиром таинства, Раймунд лгал, спасая свою жизнь. Однако в иных пунктах он не колебался, а с другой стороны, не было ему смысла скрывать от инквизиторов и без того известные им верования вальденсов: этим себя он выгородить не мог.
И достойно внимания, что прямо таинств римской церкви он нигде не отрицает, ограничиваясь установлением их зависимости от заблуждений церкви в вере; нет следов такого отрицания и в резонирующих Раймунду кругах credentes диоцеза Памье. Если оба ряда его идей непримиримы и несогласны друг с другом, значит они сосуществовали в нем и в вальденстве его эпохи. Раймунд и вальденсы могли прямо не думать о их примирении или согласовании; в одно и то же время называть Рим Ecelesia malignantium, делая из этого соответствующие выводы, и принимать таинства от римского клира, само отрицание которого частью является лишь аргументом, оправдывающим деятельность перфектов. Первое — ответ на преследования и нападки, второе — следствие не умирающей в вальденстве тяги к Риму. Колебания Раймунда показывают внутренние противоречия вальденской идеи; их не создала, а только сделала ясными инквизиционная процедура.
Как большинство вальденсов, Раймунд готов признать первенство Рима. «Он допускает, что римские первосвятители суть и были главою церкви». Следует повиноваться римской церкви, когда она повелевает то же, что Господь и что согласно с волею Бога. Отыскивая примиряющую ересь и церковь формулу, Раймунд даже готов согласиться, что папы выше Majoralis. Последний собственно не мог бы совершать таинства и исполнять свои обязанности без разрешения папы. Но это имеет силу только в том случае, если бы он мог с папою сговориться. А этого быть не может, так как «папа утверждает, что существует чистилище, что можно клясться, — это их старейшина отвергает и также потому, что папа не позволяет старейшине идти избранною им и его товарищами дорогою бедности» и преследует их. Поэтому-то Majoralis не проситу папы разрешения исправлять свои обязанности, а совершает все властью, полученною от Бога.
Очень возможно, что с такими положениями Раймунда все бы вальденсы не согласились. Но к ним он пришел под влиянием господствующего в конце XIII века в среде леонистов примирительного настроения, наложившего свой отпечаток на всю их организацию и жизнь, хотя и уживавшегося с резким порицанием клира и отрицанием некоторых учений католической церкви. От сильной оппозиции и мечты о вальденской церкви, обнаружившихся после кровавого усмирения альбигойства, остались только слабые отголоски. Протяни еретикам в этот момент свою руку церковь, признай она их жизнь и деятельность, может быть, они бы и вернулись к ней, как ранее Дуранд с товарищами и бернардинцы, и отказались бы от своих с нею расхождений, поборов создавшуюся традицию учения и организации. Но вместо этого деятельность инквизиции, сыск и преследования воздвигали непереходимую стену между церковью и вальденством и содействовали сохранению еретической организации, иерархии и догмы и развитию вальденской литературы. Получалось довольно своеобразное положение. Рядом с католическою иерархиею становится другая, отвергаемая первою, но ее не отвергающая, хотя и расходящаяся с нею во многом. Эта новая иерархия действует в той же самой католической среде, что и католическая, только в пределах более узких и с более ограниченными задачами — духовного руководства мирянами и связанного с ним таинства исповеди.
Вся история французской группы вальденства от его темных начал до конца XIII в. подтверждает выше выраженную мною мысль. Существо учения секты всегда заключалось в апостольской жизни и деятельности в рамках церкви. Все остальное — оппозиция Риму, иногда переходящая в его отрицание, критика грешного клира, мечта о самостоятельной церкви, завядшая до срока, еретические учения и т. д. — было только вызванным случайными обстоятельствами наростом или чуждым придатком. Если выше я усматривал причину приближения вальденства к церкви в настроении его credentes, то теперь к ней можно прибавить и другую — католический уклад самих вальден-сов. Вальденсы были не только христианами, но и католиками, и их католичество подавляло мечты о своей церкви, устраняло возможность радикального и логического разрешения существенных вопросов, связывало по рукам и ногам. Вальденсы находились в положении блудного сына, отчаявшегося в своем возвращении под отеческий кров.
ЕРЕМИТЫ XII–XIII ВЕКОВ
1. Еретические движения и францисканство отражают и выражают религиозное настроение эпохи в формах новой жизни. Уже в арнольдизме есть стремление к бедной жизни, поставленной в связь с евангелическими заветами и подражанием апостолам. Нищета характеризует и катаров, и у них стоит она под защитою Евангелия, оправдывается и предписывается им, что особенно ярко сказывается в нападках на клир, оцениваемый именно с точки зрения ригористического соблюдения предписаний Христа. Но полного своего развития идея нищей жизни, как необходимой формы совершенного христианства, достигает в вальденстве, приобретая резкость формулировки отчасти благодаря разрыву с церковью, и во францисканстве. В последнем она сливается с традиционным идеалом совершенства и до известной степени им видоизменяется. Можно искать и находить зародыши идейного нищенства и задолго до интересующей нас эпохи, но до нее оно никогда не получало такого яркого выражения и такого широкого осуществления.
Христос сказал: «Кто хочет идти за мною, пусть отречется от себя самого». И это можно было толковать широко и разнообразно. До вальденсов и францисканцев никто в такой мере, как они, не связывал этого завета с тем, что Христос говорил апостолам, никто не сочетал миссии, возложенной на них, с заветом самоотречения и не принимал на себя и то и другое вместе. Сама идея отречения от себя понималась церковною традицией несколько иначе, отожествляемая ею с суровою аскезою и формами монашеского общежития или пустынножительства. Бедность была идеалом, но она опять