Но как раз когда он открывал люк…
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
На сей раз это был крик Селестины! Он оглушил Эрнеста и заполнил весь домик, надёжно укрытый в чаще леса.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Селестина, окоченевшая от страха, сидела в гамаке с широко открытым ртом, и крик её всё длился, не умолкая, а руки были напряжённо вытянуты вперёд, словно она пыталась спастись от чего-то неимоверно ужасного.
Это было такое душераздирающее зрелище, что Эрнест перескочил через последние ступеньки, подбежал к Селестине, вынул её из гамака и прижал к груди.
– Ну, ну, Селестина, маленькая моя! Проснись! Это просто страшный сон! Всего-навсего гадкий злой кошмар!
Селестина проснулась, но, увидев Эрнеста, принялась отталкивать его что было сил.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Не-е-е-е-е-е-е-ет!
Эрнест не мог удержаться от смеха.
– Эй, Селестина, ау! Я-то не кошмар! Я Эрнест. Не помнишь? Эрнест! Помойка, кондитерская, «Крепкий зуб», «Белая клиника», погоня, красный фургончик, домик, надёжно укрытый в чаще леса, – вспомнила?.. Это я, твой друг Эрнест! Ничего не бойся, я с тобой. Давай, Селестина, просыпайся!
Только тут Селестина окончательно проснулась.
В объятиях Эрнеста.
Который баюкал её как ребёнка.
– Ну вот, всё и прошло, во-о-от…
Селестина смотрела на него, словно о чём-то размышляя… И вдруг расплакалась. Но как! Она плакала так, как в жизни своей не плакала… Слёзы прямо рекой.
– Эрнест, я про-о-о-оклята… Я про-о-о-оклята, Эрнест!
– Проклята? Что за глупости?
– Они меня прогнали! Никто меня не любит, я одна-одинёшенька на свете!
Эрнест поднял её на руках и сказал, глядя ей в глаза:
– Как это – никто не любит? А я? Я, значит, не в счёт?
– У меня больше нет дома, Эрнест, я…
– Как это – нет дома? А мой дом – он, что ли, не твой? В моём доме ты дома, Селестина!
Но уж плакать так плакать:
– Они хотят, чтобы я была данти-и-и-исткой!
Тут Эрнест бережно опустил её в гамак:
– Подожди минутку, сейчас я тебе кое-что покажу!
Он достал из-под халата полотно с портретом, который написала с него Селестина, развернул его перед ней и спросил:
– Это твоя работа?
Селестина робко кивнула. (Она, что бы там ни говорилось, ожидала выволочки.)
– Да ведь это же шедевр, Селестина! Конечно, с моделью тебе повезло, но картина удалась на диво! Ну вылитый я! Потрясающее сходство! Чудо! А уж я-то в этом разбираюсь! А цветовая гамма! Селестина, способная создавать такие произведения, никогда не будет одна-одинёшенька! И никогда не будет дантисткой! Ты великая художница, Селестина! Возможно, величайший живописец грядущих лет! Эта картина и-зу-ми-тель-на!
Эрнест: Как по-твоему, Автор, разве эта картина не изумительна?
Автор: Да, красивая картина.
Эрнест: Красивая? Эта картина не просто красивая, она по-ра-зи-тель-на-я! Настоящий шедевр! Ты погляди хорошенько! Как следует погляди!
Селестина: Оставь его в покое, Эрнест!
Эрнест: Нет, Селестина, я хочу понять, хороший ли у него вкус в живописи, у нашего автора. Посмотри на эту картину ещё раз, Автор, и скажи откровенно, что ты о ней думаешь.
Автор: Это шедевр, Эрнест. Как, впрочем, и вся живопись Селестины!
Эрнест: А рисунки? Тебе не нравятся её рисунки? Что ты думаешь о её рисунках?
Селестина: Эрнест…
Автор: Тоже превосходны, превосходны! Все её рисунки! Одни лучше других!
Эрнест: А её акварели? Ты обратил внимание, какие они тонкие?
Автор: Никогда ничего тоньше не видывал!
Эрнест: Как подумаешь, что они там, внизу, хотели, чтобы она стала дантисткой… Прямо как моя семья! Они хотели, чтобы я стал судьёй, ни больше ни меньше! Я – судьёй! Представляешь? Когда у меня в голове столько песен! Но в моей семье так уж было принято – чтобы все были судьями. «Распевай свои песни где-нибудь в другом месте, Эрнест, у нас от них уши вянут! Певцы нам не нужны, нам нужны судьи!» А кстати, Автор, какого ты мнения о моей музыке?
Автор: Я ею восхищаюсь!
Эрнест: Да ну? Правда? Оказывается, вкус у тебя лучше, чем я думал. Ты, если разобраться, очень искусный писатель. Да-да! Таково моё искреннее убеждение.
Автор: Спасибо, Эрнест. Ты как персонаж тоже недурён.
Читатель: Эй! Ау! Может, уже хватит комплиментов? А то история остановилась.
Эрнест: Простите, не понял?
Читатель: История – она что, забуксовала?
Эрнест: Напомните мне, если не трудно, кто вы, собственно, такой?
Селестина: Да это же Читатель, Эрнест!
Эрнест: Кто-кто?
Читатель: Брось, Эрнест, ты прекрасно знаешь, кто я такой. Я – Читатель! Тот, кто хочет знать, что было дальше.
20Что было дальше
Говорят, что про счастье не расскажешь. Говорят, что счастье – это очень скучно. Говорят, что у тех, кто счастлив, ничего не происходит. Они счастливы – и всё. Как если бы время остановилось. Рассказывать тут нечего, вот что говорят. Я так не считаю. Как это – нечего? Наоборот, я думаю, что, если бы понадобилось рассказать про всё счастье Эрнеста и Селестины, на это ушли бы тысячи страниц. Потому что счастье – оно одновременно и безмерное, и крохотное. Описать безмерное счастье Эрнеста и Селестины легко, достаточно одной фразы: «Эрнест и Селестина были безмерно счастливы». Вот и всё. Но чтобы описать тысячу и одно крохотное счастье, из которых состоит это безмерное счастье, – о, тут понадобится целая толстенная книга!
Приводим список, просто чтобы вы понимали, о чём речь.
1) Какое счастье для Селестины – покинуть подвал и поселиться наверху у Эрнеста.
Не так-то легко объяснить, учитывая общее представление мышей о медведях. Минимум сто страниц!
2) Какое счастье для Эрнеста – твердить по десять раз на дню: «В моём доме ты дома, Селестина! Мой дом – твой дом!»
Тоже не так-то легко объяснить. Особенно учитывая, что по медвежьим представлениям нет ничего противнее, чем обнаружить у себя дома мышь. Ещё сто страниц как минимум!
3) Какое счастье для Селестины – просыпаться от первых лучей солнца в своём гамаке у Эрнеста на кухне и умываться под краном!
Двести страниц описаний, не меньше! Потому что Селестина обожает всё в Эрнестовой кухне: окошки с частым переплётом, кружевные занавески на них, старую плиту с посудным полотенцем, которое сушится на дверце духовки, кастрюли – всё-всё… И вообще в доме она обожает всё. Включая Эрнестов беспорядок. О, Эрнестов беспорядок: тысяча страниц – и то мало!
4) Какое счастье для Эрнеста – устраивать Селестине настоящую мастерскую живописца: этюдник из дощечек от старой табуретки, холсты из чистых простыней, рамы из-под судей, кисточки из медвежьей шерсти, палитра из фарфорового абажура с потолка кухни…
Скажем, пятьдесят страниц!
5) Какое счастье для Селестины – готовить Эрнесту завтрак:
– Ой-ой-ой, Страшный Злой Медведь подал голос! Да как ворчит! Значит, просыпается! Скорей подать ему завтрак! Не то с него станется и мышь проглотить!
– А как же! Вместе с башмаками и рюкзачком. Хвать! Ам! Хрум-хрум! М-м-м! Ням-ням! И бай-бай! (Когда они в хорошей форме – это пятьдесят-шестьдесят страниц диалогов.)
6) Какое счастье для Селестины – писать Эрнеста за пианино, Эрнеста со скрипкой, Эрнеста с аккордеоном, Эрнеста-барабанщика, Эрнеста, играющего на кларнете, Эрнеста, моющего посуду, Эрнеста за столом с его другом Болеро (Болеро иногда заходит к ним в гости, особенно когда голодный), Эрнеста с Селестиной за ужином при свечах, автопортрет Селестины, Селестину, переряженную в медвежонка (она нашла маленькую маску в подвале)…
Боюсь даже подсчитывать, сколько нужно страниц, чтобы описать все эти шедевры.
7) Какое счастье для Эрнеста – сочинять для Селестины песни! Тут я тоже не берусь считать. Неимоверное количество песен!
8) Какое для них счастье – препираться:
– Не двигайся, Эрнест, я же тебя пишу, картина поплывёт.
– Я не двигаюсь, я чешусь.
– Раз ты чешешься – значит, двигаешься!
– Подумаешь! Значит, назовёшь картину «Эрнест, поплывший, потому что чесался».
Так они могут препираться на протяжении ста двадцати пяти страниц – исключительно ради удовольствия.
9) Какое счастье для Эрнеста и Селестины – её затея написать его в виде Страшного Злого Медведя:
– Чуть больше свирепости, Эрнест, я хочу, чтобы ты показал зубы! Морда наморщенная, губы приподняты, жуткий оскал, выражение самое зверское – во-о-от, вот та-а-ак! Отлично!
Короче говоря, понадобились бы тысячи и тысячи страниц, чтобы описать счастье Эрнеста и Селестины, потому что каждая секунда их дружбы была секундой счастья.
Счастья иногда тревожного. Как, например, в тот день, когда Эрнест заболел.
21Болезнь Эрнеста
Это случилось как раз в тот день, когда Селестина писала Эрнеста в виде Страшного Злого Медведя. Он позировал уже несколько часов – жуткий оскал, губы приподняты, устрашающая гримаса, лапы с грозными когтями занесены над головой, глаза горят. Смотреть страшно! Именно таким представляла себе Селестина Страшного Злого Медведя, когда была маленькая. Только теперь она его совсем не боялась. Наоборот.
– Красота! Это будет моя лучшая работа!
И добавила:
– Если ты перестанешь дёргать носом.
– Я не виноват, Селестина, у меня свербит…
– Не шевелись, Эрнест, я кладу последние мазки!
– Не могу… мне хочется… мне надо… ой, сейчас я…
Пять минут Эрнест героически боролся с желанием чихнуть. Вы знаете, как это бывает – ощущение, что в носу назревает взрыв, вы пытаетесь его сдержать, но ничего не можете поделать… В носу свербит… Всё сильнее, сильнее… лоб у вас сморщивается… глаза зажмуриваются… воздух распирает лёгкие… у вас выступают слёзы…