Которая в третий раз хлопнула в ладоши.
Сиротки отпустили верёвки.
«Сссшхрясь!» – сказала мышеловка.
Голова манекена покатилась по земле.
Взлетела солома.
И осыпалась на Эрнеста.
– Больше манекенов у нас нет, Эрнест. Следующим будешь ты.
Читатель: Кое-что вы пропустили.
Автор: Что именно?
Читатель: Арест Эрнеста. Вы не рассказали, как поймали Эрнеста.
Автор: Да, и в самом деле, я позволил себе сделать опущение.
Читатель: Опу… что?
Автор: Опущение, перескок, если вам больше нравится.
Читатель: А почему? Для экономии времени?
Автор: Нет, но раз вы уже догадались, что крысиный шеф полиции отыщет Эрнеста и Селестину, добравшись по цепочке до белки Люсьена, я решил, что не стоит описывать ещё один арест. Достаточно ареста Селестины.
Читатель: Ну нет, я хочу про Эрнеста тоже! Кстати, и арест Селестины у вас описан недостаточно полно. Хотелось бы узнать ещё кучу всяких интересных подробностей ареста Эрнеста и Селестины.
Автор: Например?
Читатель: Например, какова была реакция белок. Какое впечатление произвели на них эти два ареста?
Люсьен: Мы так плакали!
Мари: Целую неделю!
Читатель: Тогда зачем же вы выдали Эрнеста и Селестину полиции?
Люсьен: Мы не выдавали! В тот вечер, как раз после грозы, является к нам какой-то журналист. И говорит, что собирает материал для книги о дружбе. Говорит, что его направили к нам Анна и Солал, наши близкие друзья. Ничего вроде подозрительного! А я дружбу очень уважаю, и вот рассказываю ему про Мари, про Анну, Солала, про всех моих друзей. Он слушал, что-то такое записывал. И так это будто невзначай, мимоходом говорит, что слыхал, будто где-то в окрестностях есть медведь и мышь, которые дружат. Я говорю – так и есть, вот как раз сегодня у них был пикник на нашей полянке, и спрашиваю: хотите у них тоже взять интервью? А он: конечно, хотел бы, а вы не знаете, где мне их найти?
Читатель: …
Люсьен: …
Мари: …
Читатель: …
Мари: Могло ли нам прийти в голову, что это был полицейский?
Анна: Не могло. Тем более что прислала его к вам я. Он у меня тоже брал интервью. Втёрся в доверие.
Заяц Солал: А к Анне его направил я. По нему правда невозможно было догадаться, что он из полиции.
Люсьен: …
Мари: …
Читатель: …
Анна: …
Заяц Солал: …
Эрнест: Словом, вот почему несколько часов спустя меня поджидала в подвале целая армия полицейских крыс.
Читатель: Они не тебя ждали, Эрнест, а Селестину!
Эрнест: Возможно, но поймали они меня. Они всё предусмотрели. На меня обрушилась большущая сеть! Они тут же завязали мне пасть, чтоб я не мог закричать. Я брыкался, как мог. В конце концов, когда я уже не мог шевельнуться, они обшарили весь дом, но там было пусто. Медведи уже ушли. Я не знал, что они забрали Селестину! Она же такая быстрая, я думал, она от них удрала. А крысиный шеф полиции как с цепи сорвался. Скажи ему да скажи, где прячется Селестина. На школьном дворе он даже грозился рассечь меня пополам, если не скажу!
Селестина: А мне, естественно, и в голову не могло прийти, что крысы схватили Эрнеста!
Эрнест: Вот так мы оба и предстали перед судом: Селестина – в верхнем мире перед медвежьим, а я – в нижнем перед мышиным.
Селестина: В общем, мир перевернулся.
28Суд
Гигантский зал суда был набит битком. Все медведи пришли посмотреть, как судят Селестину. Жорж, Люсьена и малыш Леон, разумеется, в первых рядах. Впервые за всю историю перед медвежьим судом предстала мышь – как можно пропустить такое! И весь битком набитый зал глазел на обвиняемую, сидящую на скамье подсудимых. Её, такую маленькую, почти и не разглядеть было между двумя огромными медведями-конвоирами. Но фотографы нацеливали на неё объективы размером с пушку. Которые увеличивали её во много раз, чтобы подать в самом устрашающем виде на первой полосе завтрашних газет. Журналисты держали наготове блокноты и ручки, но в голове у них уже заранее сложились статьи о злодейке Селестине. Присяжные прищуривались, чтобы получше её рассмотреть. В щёлочках между их веками можно было прочесть уже готовый приговор. Остальные (а их и правда было несчётное количество) только и видели, что крохотную точку там, на скамье подсудимых, точку, которую они дружно ненавидели: подумать только, ведь это была Селестина, самая опасная мышь нижнего мира, сообщница злодея Эрнеста, вот ужас-то! Про неё всю зиму говорили по радио.
Вдруг раздалось громогласное:
– Встать, суд идёт!
Все встали.
Тяжёлый, от потолка до пола красный занавес раздвинулся, и вошёл судья.
Селестина его сразу узнала. Это был тот самый гризли, который приобрёл золотую улыбку в магазине Люсьены. Сейчас, в пурпурной мантии с горностаевым воротником и в квадратной шапочке, он выглядел ещё внушительнее. Его сопровождали два заседателя – медведи в чёрных мантиях с лицами, замкнутыми наглухо, как тюремные двери.
Когда все уселись, судья гризли остановил свой тяжёлый взгляд на Селестине.
– Обвиняемая, встаньте.
Селестина поднялась. Но она была такой маленькой в этом фараоновском интерьере, что никто этого не заметил.
– Встаньте! – повторил судья гризли.
– Я уже встала, господин судья. Я сидела, а сейчас стою.
Публика хотела было засмеяться, но под взглядом судьи сразу передумала.
Один-единственный взгляд.
И ни смешка.
– Благодарю вас, – буркнул судья.
И все увидели проблеск золота под его медвежьими брылями.
– Ваше имя? – спросил он Селестину.
– Селестина, – пролепетала Селестина.
– Повторите, прошу вас!
– Селестина, – повторила она погромче.
– Моё? Моё имя Эрнест!
Этот ответ, куда более звучный, давал Эрнест в эту же самую секунду в нижнем мире. Мышиный суд располагался ровнёхонько под медвежьим. Судьёй здесь был тучный бобр, характер которого оставлял желать лучшего. Он тоже был в пурпуре и горностае. А когда требовал тишины, стучал по своей кафедре деревянным молотком, видимо, с большим запасом прочности.
– Эрнест, значит… – повторил судья бобр угрожающим тоном.
Две керосиновые лампы бросали тревожные тени на толстые щёки бобра. В его глазах можно было прочесть будущее Эрнеста. Отнюдь не светлое. То же самое читалось в глазах заседателей – мускусной крысы и просто крысы, которых, казалось, опьяняла мстительная радость.
Здесь тоже в зал суда набились все-все. Серая Грымза и Главный Дантист в первых рядах. Подумать только, будут судить Страшного Злого Медведя! Никто не устоял перед таким заманчивым зрелищем. Ни один торговец не пошёл в это утро в свой магазин, ни один школьник – в школу, ни один дантист – в «Белую клинику» (а впрочем, ни один зуб в то утро не нуждался в лечении). Все дантисты сбежались в суд в полной форме, едва переводя дух от любопытства. Они толкались и пихались, стараясь занять места получше, так что судья бобр взорвался:
– Соблюдайте порядок, оголтелое вы стадо, не то прикажу очистить зал! – заорал он, колотя по кафедре молотком с большим запасом прочности.
Судья, заседатели, секретарь, адвокаты, журналисты, фотографы, присяжные, публика – все располагались точно так же, как в медвежьем суде.
Ну да, занавес в нижнем суде был не такой большой, и зал здесь освещался керосиновыми лампами, что правда, то правда, и судья был усатый бобр, а наверху – гризли с золотыми зубами, но, не считая этого, два суда были похожи, как два суда.
Да и задавали судьи одинаковые вопросы – что наверху, что внизу:
– Можете ли вы сказать нам, Селестина, где находится упомянутый Эрнест?
– Эрнест, можете ли вы сказать нам, где находится упомянутая Селестина?
Ответы обвиняемых были одинаковы:
– Не знаю, господин судья, честно.
– Я правда понятия не имею, господин судья.
Судьи реагировали на ответы обвиняемых тоже одинаково:
– В таком случае вас будут судить дважды: первый раз за то, что совершили вы, а второй – за то, что совершил ваш сообщник!
Реакция обвиняемых на реакцию судей была одинаковой:
– Эрнест? А что такого совершил Эрнест? Эрнест ничего не совершал!
– Селестина? А что такого совершила Селестина? Селестина ничего не совершала!
Судьи негодовали одинаково:
Судья гризли: Ничего? Сожрать целую кондитерскую и похитить все наши зубные протезы – это, по-вашему, ничего?
Судья бобр: Ничего? Привести к нам сюда бешеного медведя, который крушит всё на своём пути, – это, по-вашему, ничего?
Защищались обвиняемые одинаково:
Селестина: Так ведь Эрнест был голодный! Вы оставили его умирать от голода из-за того, что он сочиняет музыку! Ему же надо чем-то питаться! Чего вы хотите? Чтобы в мире не было музыкантов? Чтобы были только судьи? То-то было б весело!
Эрнест: Я к вам спустился затем, чтоб отнести ваш проклятый мешок зубов! Чтоб Селестина могла наконец спокойно заниматься живописью! Чего вы хотите? Чтобы в мире не было художников? Чтобы были только дантисты? То-то радостный был бы мир! Кроме того, я медведь, согласен, но, с вашего позволения, вовсе не бешеный.
Ответы судей были одинаковы:
Судья гризли: Замолчите!
Судья бобр: Молчать!
Обвиняемые проявили одинаковое мужество:
Селестина: Нет, я не буду молчать! Что такого преступного в желании стать музыкантом?
Эрнест: Не собираюсь я молчать! Что такого чудовищного в желании стать художницей?
Судья гризли: Молчать, сказано вам, не то прикажу вас вывести!
Судья бобр: