Но кое-что изменилось. Кое-что, чего Эрнест не учёл. Он стал толще! Намного! Когда влезал, он был голодный и худой, но когда он всё съел, то стал слишком толстым, чтобы вылезти! И вот он застрял в люке – голова и руки на улице, брюхо и зад в подвале.
– Держи вора! – закричал Жорж, взбегая по подвальной лестнице. – Держи вора! – закричал Жорж, вбегая в магазин. – Держи вора! – закричал Жорж в телефон. – Вор! Полиция! Немедленно!
И полиция, разумеется, немедленно явилась. (Не знаю почему, но за Эрнестом полиция всегда является немедленно.) Фургон с мигалкой и воющей сиреной. Фургон встал как вкопанный перед «Сахарным королём».
10Как Эрнест сбежал
– Да это же Эрнест! – сказал первый белый медведь.
– С утра ты не давал нам житья своей музыкой, а теперь грабить вздумал? – возмутился второй белый медведь.
– Оставьте ваши замечания при себе и вытащите меня отсюда! – отозвался Эрнест довольно раздражённо.
– Не обольщайся, Эрнест, если мы тебя вытащим, то лишь затем, чтобы посадить в тюрьму!
– Да, и за хищение сладостей судья по головке не погладит!
Двое полицейских принялись тянуть Эрнеста за лапы. Они тянули так усердно, что раздалось громкое «Плоп!», и все трое с проклятиями повалились на тротуар. Эрнест попытался было убежать, но он слишком отяжелел. Двое полицейских без труда догнали его, связали и закинули в фургон.
– Идите, идите, перемена кончилась! – сказал Жорж медвежатам, которым выпало такое неожиданное развлечение. – Марш в школу! И запомните хорошенько, пусть это будет вам уроком: воровство всегда кончается тюрьмой! Всегда! Тюрьмой! Воровство!
«Я не хочу в тюрьму, – думал Эрнест, сидя в фургоне. – Я хочу домой. Я хочу дожидаться конца зимы в моём домике, надёжно укрытом в чаще леса, на вершине холма. Сейчас, когда я наелся, я хочу в кровать, и спать, и чтобы мне снились прекрасные музыкальные сны. (Ах да, я забыл сказать, что когда Эрнест спит, ему снится музыка; к делу это не относится, но для музыканта важно.) Мне надо бежать, – думал Эрнест. – Никакого сомнения: надо бежать!»
Вот только два белых медведя связали его так крепко, что получилась этакая колбаса, а где это видано, чтобы колбаса могла бегать куда бы то ни было? Бедняга Эрнест. Даже пасть ему завязали. Он и дышать-то едва мог. Как же выпутаться? Только об этом он и думал, сидя в фургоне, который гнал на полной скорости к тюрьме. И ответа, разумеется, не находил.
И вдруг ему послышался какой-то голос.
Тоненький голосок, который окликал его:
– Эрнест…
Сначала он едва расслышал этот голосок. (Полицейский фургон со всеми своими железяками, который гонит на полной скорости со включённой сиреной, – штука громкая.)
– Эрнест! – повторил голосок чуть погромче. – Это я, Селестина!
– Кто? – безмолвно переспросил Эрнест, подняв брови.
Селестина спрыгнула Эрнесту под нос.
– Я, Селестина, мышь, – утро, помойный бак, помнишь? Ты ещё хотел меня съесть живьём!
– Я никогда не хотел съесть ни одну мышь! – безмолвно возразил Эрнест, помотав головой.
– Во всяком случае, сейчас не о том речь, – сказала Селестина. – Я пробралась в фургон, пока тебя связывали в колбасу, для того чтобы задать тебе один вопрос.
– Какой вопрос? – спросил Эрнест глазами.
– Очень важный, – предупредила Селестина, – я правда могу спросить?
– Да, – ответил Эрнест кивком.
– Ладно, тогда спрашиваю: Эрнест, ты хочешь, чтобы я тебя освободила?
– Да! – кивнул Эрнест.
– А если я тебя освобожу, – продолжала Селестина, – ты мне окажешь маленькую услугу?
– Да! Да! – заверила голова Эрнеста.
– А большую услугу, – сказала Селестина, принимаясь грызть верёвки, стягивающие ноги Эрнеста, – если я тебя освобожу, ты мне окажешь?
– Да, да, да! – кивала голова Эрнеста.
– А огромную услугу, – спрашивала Селестина, принимаясь за верёвки, стягивающие руки Эрнеста (с ногами она уже управилась), – если я тебя освобожу, ты мне окажешь?
– Да, да, да, да! – заверила голова Эрнеста.
– А величайшую в мире услугу окажешь, Эрнест? – не унималась Селестина, теперь уже не столь уверенная в ответе – теперь, когда руки и ноги Эрнеста были свободны.
– Да, величайшую в мире услугу! – ответил Эрнест, сам сорвав с себя намордник. – Клянусь тебе, Селестина!
– В таком случае вы свободны, господин Эрнест, – сказала Селестина, открывая дверь полицейского фургона, который как раз затормозил на красный свет.
11Величайшая в мире услуга
Селестина приняла решение, когда увидела, что Эрнест попался.
Сама она сидела под витриной «Крепкого зуба», прикидывая, как бы обчистить магазин.
Сирена. Мигалка, визг тормозов.
Селестина обернулась.
Полиция!
Эрнест! (Про которого она напрочь забыла.)
Белые медведи тащат его за лапы.
«Плоп!»
Эрнест пытается убежать.
Те двое ловят его и связывают так что получается этакая колбаса.
«Вот оно, решение! – сказала себе Селестина. – Эрнест! Эрнест сильный, как медведь. Если я его освобожу, он поможет мне поднять железную штору “Крепкого зуба”, мы сгребём всё содержимое сейфа в большой мешок, Эрнест донесёт мне этот мешок до “Белой клиники”, а потом вернётся к себе наверх, и всё шито-крыто – прощай, Эрнест, прощай, Селестина, спасибо за всё!»
Что и было исполнено. Когда настала ночь, Эрнест смял железную штору, как бумагу («Потише, Эрнест, а то нас заметят!»), Селестина с лёгкостью открыла сейф (C-15-6-6-R-5, раз плюнуть!), Эрнест сгрёб все зубы в мешок (огромный мешок из-под муки, обтрёпанный от работы на пекарне), и оба беспрепятственно вышли из магазина тем же путём, каким вошли.
А вот дальше начались осложнения.
Эрнест не захотел нести мешок до «Белой клиники».
Ни в какую.
Отказался наотрез.
– Нет-нет-нет, даже не проси, до клиники не понесу.
– Почему?
– Почему? Потому что сейчас ужасно поздно, Селестина, и я хочу спать, вот почему!
– Но, Эрнест, ты же видишь, мне самой этот мешок не дотащить!
– Я засыпаю на ходу, Селестина! Медведи зимой знаешь как рано ложатся! Я обещал тебе помочь – и помог. Ты же заполучила свой мешок зубов, не так ли? Теперь я донесу его до канализационного колодца, сброшу туда, он упадёт в твой нижний мир, а там уж сама разбирайся!
– Вот спасибо! Мешок упадёт на набережную и лопнет! Все зубы разлетятся, попадают в канал, пропадут зазря, а я останусь ни с чем! Ты не можешь так поступить, Эрнест!
– Селестина, я хочу спать, я возвращаюсь в мой домик, надёжно укрытый в чаще леса, и ложусь спать, вот тебе весь сказ!
Так они препирались шёпотом, шагая к канализационному колодцу – кратчайшему (по вертикали) пути к «Белой клинике».
Селестина выдержала паузу в несколько секунд, а потом сказала каким-то странным голосом:
– Да, Эрнест, я вижу, в чём дело…
– О чём это ты? – тут же полюбопытствовал Эрнест. – Что ты такое видишь?
– Вижу, что ты боишься.
– Я? Боюсь? Чего?
– Боишься спускаться в нижний мир, вот чего!
– И почему же, скажи, пожалуйста?
– Потому что мыши! Ты просто-напросто боишься мышей, как всякий типичный медведь!
– Селестина, я не всякий типичный медведь, я Эрнест! А Эрнест никаких мышей не боится!
– В любом случае, – небрежно заметила Селестина, – в этот час там, внизу, ты ни одной не увидишь…
– Да ну? Точно?
– Точнее некуда! Ночью у нас внизу мыши спят, как и все. В это время ты ни одну не встретишь. И ни одну крысу, кстати.
И добавила таким умильным голоском, что камень бы растаял:
– Ну же, Эрнест, ещё одно маленькое усилие… Донеси мой мешок, миленький Эрнест, будь другом…
И дело кончилось тем, что Эрнест донёс мешок. Кряхтя, но донёс. Засыпая на ходу, но донёс.
И вот они стоят перед «Белой клиникой».
Эрнест сваливает мешок перед запертыми дверями.
Выдыхает и говорит:
– Ну вот, Селестина. Я пошёл наверх, домой.
– Хочешь провожу?
– Не надо, я знаю дорогу, – говорит Эрнест и неверным шагом направляется прочь, клюя носом на ходу.
– Спасибо, Эрнест!
– Не за что, Селестина. Но на этом всё, больше никаких величайших в мире услуг! Ты меня освободила, я отнёс тебе мешок – мы в расчёте.
– В расчёте, Эрнест, кто ж спорит.
12Звёздный час Селестины
Надо было видеть физиономию Главного Дантиста, когда ни свет ни заря, открыв «Белую клинику», он обнаружил у дверей Селестину, спящую на огромном мешке.
Он пришёл…
В такое бешенство…
Ну то есть в такое бешенство…
(Он, само собой разумеется, не знал, что в этом мешке.)
Ему даже заговорить удалось не сразу:
– Т-ты что тут…
Бешенство отнимало у него дыхание:
– Т-ты что…
Ему пришлось немного остыть, чтобы сделать глубокий вдох и выпалить сплошной очередью, как из пулемёта:
– Ты-что-тут-делаешь-Селестина-я-тебе-запретил-появляться-без-пятидесяти-двух-зубов!
Селестина проснулась, но не как ошпаренная. Она спокойно смотрела на Главного Дантиста, а тот выходил из себя:
– Марш обратно наверх! Делай что велено, и если я ещё раз увижу тебя без пятидесяти двух зубов, тогда, Селестина, будет тебе полиция! Тюрьма! Поняла? Тюрь…
Селестина приложила палец к губам (что означало: помолчите секундочку, пожалуйста!).
Главный Дантист чуть не задохнулся. «Что? Она велит мне помолчать? Она? Мне? Да что она о себе вообразила, эта…»
Селестина потянулась, зевнула, а потом дёрнула завязку огромного мешка (замечу в скобках, это был кусок той самой верёвки, которой белые медведи связали Эрнеста). Узел развязался, мешок раскрылся, и целая лавина безупречных новёхоньких зубов накрыла Главного Дантиста и проволокла его до самой середины клиники.