Спрос на ложь оказался огромным. Сознательная‚ обдуманная‚ утвержденная в инстанциях ложь пронизывала исторические работы и экономические прогнозы‚ результаты опросов населения и нормы выработки передовиков-шахтеров, металлургов, хлеборобов. Любой факт скрывали или искажали‚ если он не соответствовал партийным указаниям, плановое задание первой пятилетки не смогли выполнить‚ однако власти торжественно заявили‚ что пятилетка перевыполнена за четыре года и три месяца. Страна еще не оправилась от последствий голода времен коллективизации‚ а Сталин уже заявил в конце 1935 года: "Жить стало лучше‚ товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется‚ работа спорится". И тут же зазвучали песни по радио и на концертах: "Живем мы весело сегодня‚ а завтра будет веселей..."
Ложь проникала во все сферы жизни‚ она создавала непроницаемую завесу‚ за которой комфортно существовали те‚ кто распускал ее себе на пользу; творить эту ложь было поручено деятелям культуры и искусства‚ писателям и поэтам‚ "инженерам человеческих душ" – для "воспитания трудящихся в духе социализма". За это поощряли материальными благами‚ награждали орденами и званиями‚ распределяли по ступенькам славы: "лучший и талантливейший"‚ "выдающийся"‚ "чрезвычайно одаренный", "подающий многие надежды". Интеллигенция получила роль "прослойки" между рабочими и крестьянами; самостоятельного значения она уже не могла иметь – ей бы этого не позволили. Из письма Сталину писателя Е. Замятина: "Будущее русской литературы есть ее прошлое..." Из приветствия Сталину делегатов Первого съезда советских писателей (1934 год): "Да здравствует класс‚ Вас родивший‚ и партия‚ воспитавшая Вас для счастья трудящихся всего мира..."
Н. Мандельштам‚ свидетель того времени: "Люди‚ обладавшие голосом‚ подверглись самой гнусной из всех пыток: у них вырывали язык‚ а обрубком приказывали славить властелина. Инстинкт жизни необорим‚ и он толкал людей на эту форму самоуничтожения‚ лишь бы продлить физическое существование. Уцелевшие оказались такими же мертвецами‚ как и погибшие".
Поэт О. Мандельштам сказал однажды: "Нам кажется‚ что все благополучно‚ только потому‚ что ходят трамваи". А впереди был 1937 год...
2
После революции в литературу вошла молодежь‚ которая принесла с собой новые темы‚ ритмы и интонации. Поэты и писатели начинали творческую жизнь в семнадцатьдвадцать лет; они были свидетелями‚ а то и участниками Гражданской войны‚ безоговорочно приняли советскую власть‚ воспевали первые ее достижения‚ ненавидели ее врагов‚ – среди молодых литераторов оказались представители разных национальностей‚ в том числе и евреи, которые писали на русском языке.
Э. Багрицкий:
Нас водила молодость
В сабельный поход‚
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас‚
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Подымались мы‚
Но глаза незрячие
Открывали мы...
С временного отдаления невозможно ощутить и понять их порыв и жертвенность‚ их стремление воспевать новую жизнь "смычками страданий на скрипках времен"‚ ту жизнь, которая пробивала себе дорогу на развалинах прошлого и завораживала многих‚ – евреи это ощущали, возможно, острее других‚ потому что вырвались из замкнутой черты оседлости в огромный и прекрасный мир. История человечества начиналась для них заново с Октября; их молодость совпала с молодостью века‚ с началом невероятных свершений и переделок общества‚ в которое они вошли равноправными участниками великих событий‚ "чувствовали себя сильными‚ ловкими‚ красивыми". Э. Багрицкий: "Моя иудейская гордость пела‚ Как струна‚ натянутая до отказа..." И. Сельвинский: "И я иду. Бесстрашный и счастливый... Мне двадцать лет – передо мною мир!.." С. Кирсанов: "Это годы неслись двадцатые‚ это наши стихи неслись..." Потому и восхищался М. Светлов своим героем – вот он, Моисей Либерзон‚ "гордость нации‚ застенчивый еврей‚ боевой потомок Макавеев":
Он стоит впереди полков.
Триста пушек за ним гудят‚
И четыреста жеребцов‚
И пятьсот боевых ребят...
Герой рассказа И. Бабеля поступил на работу в петроградскую ЧК: "Не прошло и дня‚ как все у меня было‚ – одежда‚ еда‚ работа и товарищи‚ верные в дружбе и смерти‚ товарищи‚ каких нет нигде в мире‚ кроме как в нашей стране..."
М. Светлов:
Я пожимаю твою ладонь‚
Она широка и крепка‚
Я слышу‚ как в ней шевелится огонь
Бессонных ночей ЧК...
Даже писатели и поэты старшего поколения поддавались общему гипнозу‚ гипнозу времени. Казалось‚ что литератор не вправе проглядеть грандиозные преобразования‚ совершавшиеся в стране‚ не вправе шагать собственной тропой‚ когда весь народ двигается столбовой дорогой к намеченной цели‚ – следовало слиться со всеми‚ разделить их судьбы и их заблуждения‚ признать глубинный‚ ускользающий от тебя смысл происходящего‚ честно работать для будущего‚ находя оправдание настоящему. Одни боялись отстать от века и наступали "на горло собственной песне", у других это выходило естественно им была достаточна ширина коридора‚ в котором дозволили существовать. Мало кому удавалось идти поперек движения‚ и лишь самые непримиримые продолжали работать без надежды на публикацию. "Ну что же‚ если нам не выковать другого‚ Давайте с веком вековать..." (О. Мандельштам).
Стремительная ассимиляция привела в русскую культуру еврейских писателей и поэтов. "Новое время – новые песни" стало их лозунгом. Одни решили забыть о среде‚ из которой вышли‚ и в своем творчестве не касались еврейских тем. У других появлялись порой еврейские мотивы и герои-евреи‚ и лишь некоторых можно назвать русско-еврейскими писателями‚ ибо писали они в основном на еврейские темы. Языком их творчества стал русский язык, их книги не требовали перевода; у них была всесоюзная‚ а то и мировая известность: список велик – всех не перечислить. О. Мандельштам и Б. Пастернак. И. Бабель‚ Э. Багрицкий‚ С. Гехт‚ В. Инбер‚ И. Ильф‚ Л. Славин и М. Светлов. В. Каверин‚ Л. Лунц‚ Е. Полонская и М. Слонимский. И. Уткин‚ И. Сельвинский‚ С. Кирсанов‚ П. Антокольский‚ С. Маршак. А. Соболь‚ И. Эренбург‚ Ю. Тынянов и В. Гроссман. Л. Кассиль‚ М. Козаков‚ В. Лидин и Р. Фраерман. Литературоведы – М. Гершензон‚ Ю. Айхенвальд‚ А. Эфрос‚ Л. Гроссман‚ А. Горенфельд‚ Г. Гуковский‚ В. Жирмунский‚ Ю. Оксман. На украинском языке писали Л. Первомайский и Н. Рыбак; одним из основоположников белорусской литературы стал З. Бядуля (С. Плавник).
М. Светлов:
Я вижу‚ я вижу:
По желтой стране
Китайский Котовский
Летит на коне...
Э. Багрицкий:
И на вокзалах‚
Где сыпняк
По щелям стережет‚
С плакатов командарм кричал:
"Вперед! Вперед! Вперед!.."
И. Уткин:
В перчатках счастье – не берут.
Закрытым ртом – не пообедать.
Был путь мой строг‚
Был путь мой крут‚
И тяжела была победа...
Они были жадными до жизни и беспощадными ко вчерашнему дню: "Все прошлое богатство обнищало, Эпоха нарождается при мне..." Они верили в неминуемую мировую революцию: "Говорят, что скоро заграница Тоже по-советски заживет..." Их цель была грандиозна, а пути к ее достижению не вызывали сомнений: "Штыками и картечью Проложим путь себе..." Романтика их произведений – "Романтика! Мне ли тебя не воспеть‚ Степные пожары и трубная медь..." – приукрашивала и заслоняла ужасы и зверства Гражданской войны. Борьбу с врагом‚ пафос борьбы они переносили на мирное время для достижения желанного будущего: "В чем угодно – буду сомневаться. В революции‚ товарищ‚ никогда..."
Еврейские писатели и поэты вели перекличку в стихах и прозе‚ спорили друг с другом‚ а порой и сами с собой‚ отвергая только что провозглашенное‚ провозглашая отвергнутое. У Бабеля – старый еврей Гедали: "Революция – скажем ей "да"‚ но разве субботе мы скажем "нет"?.." У Багрицкого – его герой: "Я покидаю старую кровать: Уйти? Уйду! Тем лучше! Наплевать!.." У Уткина – в "Повести о рыжем Мотэле": "Это прямо наказанье! Вы слыхали? Хаим Бэз Делать сыну обрезанье Отказался наотрез..." У Эренбурга – портной Лазик Ройтшванец: "Когда гуляет по улицам стопроцентная история‚ обыкновенному человеку не остается ничего другого‚ как только умереть с полным восторгом в глазах..."
Власти провозглашали – еврейский вопрос окончательно решен в Советском Союзе‚ и обойти эту тему было невозможно. У Сельвинского: "Есть ли еврейский вопрос? Нет такого вопроса. Забыты погром и разбой..." У Уткина – с проклюнувшейся надеждой: "Здравствуй‚ товарищ еврей‚ бывшая жидовская морда..." У Светлова: "Никогда не думал я‚ братишка‚ Что могу я жида Полюбить..." У И. Ильфа и Е. Петрова – с запрятанной иронией: "Но ведь в России есть евреи?.. – Есть. – Значит есть и вопрос? – Нет. Евреи есть‚ а вопроса нету..."
"Вопроса" не было‚ но было отторжение‚ неприметное обоюдное отторжение родителей и детей‚ неприятие самого себя прежнего, разрыв с семьей‚ с ненавистным прошлым‚ где обитали "ржавые евреи" "горбаты, узловаты и дики". У Мандельштама, из воспоминаний детства: "Весь стройный мираж Петербурга был только сон‚ блистательный покров‚ накинутый над бездной‚ а кругом простирался хаос иудейства‚ не родина‚ не дом‚ не очаг‚ а именно хаос‚ незнакомый утробный мир‚ откуда я вышел‚ которого я боялся‚ о котором смутно догадывался и бежал‚ всегда бежал..." У Гроссмана в рассказе: военком Факторович "презирал свое немощное тело‚ покрытое черной вьющейся шерстью. Он не жалел и не любил его – не колеблясь ни секунды‚ взошел бы он на костер‚ повернулся бы чахлой грудью к винтовочным дулам... Он научился‚ презирая свою плоть‚ работать с высокой температурой‚ читать Маркса‚ держась рукой за раздутую флюсом щеку‚ говорить речи‚ ощущая острую боль в кишечнике..."
У Багрицкого:
Еврейские павлины на обивке‚
Еврейские скисающие сливки‚
Костыль отца и матери чепец‚
Все бормотало мне: Подлец! Подлец!..
У Светлова: