§ 18. Рим и Северная Италия при Каролингах и германоримских императорах
Темна и бедна событиями история евреев в Италии между VIII и XI веками, как темна и хаотична общая история Италии того времени. Апеннинский полуостров в те века представлял собой не государство, а географический термин, обозначавший пеструю смесь политических группировок, непрерывно менявшихся. В Риме и Ломбардии сначала царствуют Каролинги, с которыми соперничают местные правители, герцоги и графы. С середины X века суверенитет над Верхней Италией переходит к германским королям из саксонской династии. От политического брака Германии с Римом рождается германо-римская империя. Мечущийся между разными властями римский папа возлагает императорскую корону на голову Оттона I (962), как некогда на голову Карла Великого. Юг Италии, издавна находившийся под верховенством Византии, становится с IX века ареной борьбы между византийцами и вторгающимися в страну африканскими арабами, или «сарацинами». Арабы, основавшие свое государство в Испании, стремятся к тому же в Южной Италии. С 827 года они постепенно утверждаются на острове Сицилия, лежащем между европейским и африканским побережьем Средиземного моря, и оттуда производят набеги на материк Италии — на Апулию, Калабрию, Кампанию, добираясь иногда до самого Рима. С ними борются византийские императоры, затем — германские Оттоны I и II. В середине XI века, незадолго до крестовых походов, мусульмане вытесняются из Сицилии и Южной Италии северными завоевателями — норманнами. В центре смут стоит «вечный город» с его первосвященником — оба униженные, жалкие, игрушки политических стихий. Лучшей участи папы того времени не заслужили. Большей частью люди мелкие, иногда порочные и продажные, они вели торговлю духовными товарами, вступая в сделки с тем, кто дороже платил, и по их стопам шло большинство духовенства. Строгий кардинал XI века Петр Дамиани изобразил содомские нравы тогдашнего Рима в книге, заглавие которой уже говорит за себя — «Книга о Гоморре» («Liber Gomorrhianus»). Только к концу эпохи выдвигается сильная фигура Григория VII (Гильдебранда), поднявшего папство из бездны унижения на небывалую высоту и положившего начало власти пап над императорами и королями.
От времени Каролингов дошло до нас смутное известие о том, будто король Людовик II повелел в 855 году изгнать из Верхней Италии всех евреев в короткий срок, до 1 октября того же года. Однако это известие не находит подтверждения в тогдашних летописях, и нет никаких сведений об исполнении такого жестокого декрета. По-видимому, внушенный каким-нибудь итальянским единомышленником Агобарда и Амулона декрет был скоро отменен, как это было позже в некоторых местах Франции и Германии. Евреи продолжали жить в больших городах Ломбардии: Павии, Вероне, Лукке и других. В Риме, где граждане делились по национальности или профессии на различные корпорации, «схолы», евреи составляли особую корпорацию среди инородных групп населения (scholae peregrinorum). При короновании обоих императоров Оттонов в Риме слышались приветствия и на еврейском языке от представителей еврейской «схолы», участвовавших в торжественном шествии к Капитолию. Еврейская община в Риме поддерживала оживленные сношения с общинами Германии и оказывала содействие депутациям от них, приезжавшим в Рим искать защиты у папы против репрессий того или другого епископа или светского правителя. Спокойная жизнь евреев в Риме чаще нарушалась общими политическими тревогами той эпохи, чем специальными бедствиями. В 1020 году в городе разразился страшный ураган, от которого погибло много людей. Так как это случилось в пятницу Страстной недели, когда в церквах демонстрируют перед верующими «страсти Христовы», то нашелся фанатик из «греческой схолы», который донес папе Бенедикту VIII, будто евреи накануне катастрофы надругались в синагоге над иконой Христа и поэтому гнев Божий обрушился на город. Набожный христианский летописец уверяет, что расследованием донос подтвердился, «виновные» понесли наказание, и ураган тотчас утих.
Случаи ренегатства были редки среди евреев, живших под крылом римского папы, но один такой случай, имевший политические последствия, сохранился в памяти народа. Один еврейский банкир в Риме, имевший финансовые дела с папой, принял крещение под именем Бенедикта и породнился с христианской знатью. Сын и внук выкреста, Леон и Петр, были родоначальниками римской патрицианской семьи Пьерлеоне (итальянское сочетание имен Петра и Леона), которая дружила с папами и позже выдвинула даже одного папу из своей среды (см. дальше, § 51). С Леоном дружил тот папа Александр II, который в 1065 году счел своим долгом напомнить властям Нарбонны о необходимости защищать евреев от ярости крестоносцев, шедших против испанских мусульман (см. выше, § 14). Этот же папа упрекал князя Ландульфа в Беневенте за насильственное крещение евреев. «О нашем Господе Иисусе Христе, — писал Александр II, — мы не слышали, чтобы он принуждал кого-нибудь к служению ему; он привлекал людей смиренными увещаниями и отвлек их от лжеверия тем, что сам пролил свою кровь». Однако преемник Александра, знаменитый папа Григорий VII, строго следил за исполнением антиеврейских канонов церкви; он порицал кастильского короля Альфонса VI за назначение евреев на высокие государственные должности (см. дальше, § 26).
В Италии не было недостатка в усердных епископах и вообще ревнителях церкви, стремящихся к искоренению иудейства, но, будучи бессильны в области гражданского управления, которое именно в стране папы сосредоточивалось тогда в руках светских властей, — они обыкновенно ограничивались религиозными диспутами с еврейскими учеными и обличением «иудейских заблуждений» в литературе. Еще в 800 году «министр просвещения» Карла Великого, ученый Алкуин, сообщал, что в городе Павии при нем состоялся диспут между христианским грамматиком Петром из Пизы и евреем Юлием, и диспут был записан в книге. Эта книга не дошла до нас, но некоторые полемические произведения позднейшего времени сохранились и свидетельствуют о том усердии, с каким католическое духовенство расстраивало добрые соседские отношения между евреями и христианами. Веронский епископ X века Ратерий (Ratherius), человек очень образованный для того времени, жалуется в своей книге («Qualitatis conjectura») на излишнюю терпимость общества к евреям: христиане ведут с ними торговые дела, уважают их и даже часто обедают за одним столом с этими людьми, «презирающими нашу святую веру». «Еврей, — восклицает Ратерий, — не уважает моей религии, и если ж не могу избить его за это, то следует ли отсюда, что я должен с ним целоваться? Кто уважает еврея, не может считаться христианином, ибо может ли он любить своего Бога, если любит врага Божия? Кто не преследует человека, изменившего своему царю, есть сам изменник. Довольно и того, что еврею дают жить в христианской стране, зачем же еще позволять ему блаженствовать и наслаждаться жизнью?» Ратерий с возмущением рассказывает об одном случае в Вероне, когда в пылу спора подрались между собой еврей и священник, после чего судья оштрафовал служителя Божия (вероятно, зачинщика драки), а еврея оправдал. Очевидно, агитация фанатиков церкви в Италии не имела успеха: христианские души не были еще достаточно отравлены юдофобским ядом.
В это время появился апокриф под заглавием «Диспут между христианами и иудеями, некогда состоявшийся в Риме в присутствии императора Константина». Участниками мнимого диспута были папа IV века Сильвестр I (от которого сохранились фрагменты полемического трактата против евреев) и двенадцать еврейских ученых, которых прислал иудейский «первосвященник» (сан, упраздненный после разрушения храма). Сильвестр, разумеется, побеждает в споре всех своих противников, которые выступают один за другим с резкими обличениями христианства, но высшим арбитром в споре оказался в конце концов... бык. Один из еврейских участников, старшина Замбрий, опытный чародей, заявил о своем желании доказать истинность иудейства делом, а не пустословием: «Пусть, — сказал он, — приведут сюда быка, и я убью его только произнесением тайного имени Бога, как делали некогда первосвященники в иерусалимском храме при жертвоприношениях». Привели быка. Замбрий шепнул ему на ухо заклинание тайным именем Ягве, и животное повалилось мертвым. Христиане смутились, но тут папа Сильвестр совершил со своей стороны чудо: помолившись Богу о победе над противниками, он воскресил быка и тем убедил всех в истинности христианства. Эта наивная легенда, и ранее распространенная в народе, послужила основанием для названной выше апокрифической книги, сочиненной около X века.
Диспуты продолжались и в следующем столетии. Кардинал Петр Дамиани со скорбью отмечает факт, что евреи часто побеждают на диспутах. К нему самому обращались священники с просьбой дать им материал для опровержения иудейских доводов. Тогдашнее христианское духовенство в Италии, как уже было сказано, отличалось большим невежеством. Когда французские епископы выразили папскому легату недоумение по поводу того, что иногда сами папы оказываются людьми необразованными, легат с негодованием ответил: «Наместники и ученики Петра не желают иметь своими наставниками Платона, Виргилия, Теренция и прочих философских скотов (pecudes philosophorum). Бог делает своими вестниками не философов и ораторов, а людей неученых и простых». При таком культе умственной «простоты» среди пастырей церкви книжно образованные евреи действительно могли иметь успех на богословских диспутах.
§ 19. Южная Италия под властью византийцев, арабов и норманнов
Социальное положение евреев в Южной Италии было совершенно иным, чем на севере, тяготевшем в ту эпоху к франко-германо-римской империи. На юге соперничали три религии и три культуры: христианская, еврейская и арабская, и здесь, в пестрой смеси народностей — греков, итальянцев, арабов и под конец норманнов, — еврейский элемент не выделялся так резко, как на севере. На материке Южной Италии, в таких городах, как Неаполь, Салерно, Бари, Отранто, Беневент, чередовались у кормила правления византийские наместники, арабские эмиры, германо-итальянские герцоги; двери здесь были открыты на Восток и на Запад, и приток еврейских масс шел сюда одновременно по многим каналам. Над тонким слоем старого еврейского населения, которое не могло не поддаться влиянию окружающей среды, вырастали новые пласты, которые придавали устойчивость прежним колониям и усиливали в них национальную культуру. Характерным в этом отношении является следующий признак. В Венозе и других южноитальянских городах, где эпитафии на еврейских кладбищах раньше писались по-гречески или по-латыни, с редкими вставками еврейских слов (см. выше, § 2), они с IX века пишутся почти исключительно по-еврейски и снабжаются датами по национальному летосчислению, от разрушения Иерусалима или от сотворения мира. Здесь сказалось культурное различие между колонизационным периодом и организационным: очевидно, еврейские общины уже окрепли благодаря притоку свежих сил и, продолжая разговаривать на местных языках, не допускали их в ту область, где полагалось пользоваться языком религиозной письменности.
Густые массы еврейства сосредоточивались и на острове Сицилия, где два с половиной столетия (827-1071) властвовали арабско-берберские эмиры, вассалы африканских султанов, а затем египетских халифов — Фатимидов. Здесь евреи чувствовали себя как на родном Востоке. Еврейские общины в главных городах Сицилии: Палермо, Мессина, Сиракузы, Катания пользовались самоуправлением, которое потом удержалось и при владычестве норманнов. Связь Сицилии с Египтом и Северной Африкой, с одной стороны, и с византийской частью Италии, с другой, делала местную еврейскую колонию посредницей между восточной и западной культурой, как и между промышленными центрами трех частей Старого Света.
О тогдашней жизни евреев в Южной Италии дает нам некоторые сведения недавно открытая семейная хроника, обнимающая время от IX до половины XI века. В ней излагается история одной семьи, которая жила в подвластной византийцам Апулии, в городе Ория, где находилась древняя еврейская община. Родоначальник семьи, Амитай, живший около 850 года, назван ученым и «пайтаном», то есть сочинителем гимнов для синагогальной литургии. У него было трое сыновей, из которых двое, Шефатия и Хананель с их потомками, играли видную роль в политических событиях своего времени. Глава общины в Ории, Шефатия, прославился своей общественной деятельностью в византийской Италии и тем, что своим влиянием при дворе императора Василия I (867-886) в Константинополе он спас родную общину от участи, постигшей прочие еврейские общины Византии (см. дальше, § 20). При нем арабы из Сицилии продвигались в Калабрию и Апулию и взяли важнейший порт Южной Италии, город Бари. Шефатия был посредником при переговорах между византийским наместником и арабским полководцем. Скоро арабы покинули Апулию, еврейские общины избавились от тревог военного времени, но византийский гнет продолжался. Страсть христианского духовенства к ловле еврейских душ давала себя чувствовать и здесь. Брат Шефатии, раввин Хананель, имел столкновение с епископом города Ория. Однажды, во время религиозного диспута в епископском дворце, епископ спросил Хананеля: в какой день и час наступит по твоему расчету ближайшее новолуние? Спрошенный определил срок ошибочно. Епископ же, хорошо знавший календарную науку, верно указал час «рождения луны» и в споре со своим собеседником сказал: «Если оправдается мое определение, ты должен принять мою веру, а если твой счет окажется верным, я тебе отдам моего лучшего коня или его стоимость деньгами». Условие было принято, и люди были поставлены на башнях, чтобы следить за появлением луны. Вернувшись домой, Хананель убедился в своей ошибке и ужаснулся: ему предстояло отречься от веры отцов. Заволновалась вся еврейская община. Несчастный раввин все время молился. И Бог, рассказывает семейное предание, внял молитве. Луна скрылась за густыми облаками в тот момент, когда она по расчету епископа должна была появиться, и показалась лишь в следующий вечер, согласно определению Хананеля. Праведник был спасен. Епископ призвал его и сказал: «Ты сам знаешь, что мой расчет был верен, но что же делать с тобой, любимцем Бога?» Он выдал Хананелю триста золотых монет — стоимость коня, которые тот роздал бедным.
Сын Шефатии, Амитай II, был также главой общины и ректором иешивы в Ории. Он сочинял религиозные гимны и в особенности элегии, которые декламировались в случаях семейного траура. Возможно, что он именно, а не его одноименный дед был тем «пайтаном», произведения которого сохранились в синагогальной литургии. Сын Хананеля, Хасадий, сделался жертвой арабского набега на Орию в 925 году: когда город был взят штурмом, он и еще девять почетных мужей были казнены завоевателями, вероятно, за приверженность к византийской власти. Политически более дальновидным оказался сын Хасадия, Палтиель, который спустя четверть века перешел на сторону арабов, относившихся к евреям гораздо терпимее, чем византийцы.
Это было в те годы, когда африканский имам Ал-Моизз готовился завоевать Египет и утвердить там халифат Фатимидов (ок. 960 г.). Во время своего похода в Южную Италию он встретился с Палтиелем, который «по звездам» предсказал Моиззу, что он завоюет города Тарент, Отранто и Бари и станет сувереном Сицилии, где властвовали берберские эмиры. Завоеватель оценил политическую преданность Палтиеля и повез его в свою африканскую резиденцию Махдию, близ Кайрувана, в качестве советника. Когда Моизз в 969 г. стал халифом Египта и перенес свою столицу в Каир, он назначил своего еврейского фаворита правителем дворца и придворным астрологом[8]. Палтиель по своей должности принимал и представлял халифу иностранных послов. Однажды в Каир прибыл посол из Константинополя с дарами от византийского императора. Узнав, что на аудиенцию нужно испросить дозволение еврейского сановника, греческий посол заявил, что скорее вернется в Константинополь без аудиенции, чем поклонится еврею. Палтиель распорядился, чтобы чванливого грека не пустили во дворец и не оказывали ему почета, подобающего представителю великой державы. Наконец, просидев десять дней в Каире, византийский посол одумался: он явился к Палтиелю, просил извинения и был допущен во дворец. Еврейский сановник занимался, по-видимому, и делами своих соплеменников на Востоке. При нем положено было прочное основание самоуправлению еврейских общин в Каире и других городах Египта: вскоре там появились свои экзилархи в лице каирских «нагидов». Возможно, что сам Палтиель был первым нагидом египетских евреев, хотя его имя в списках носителей этого титула не упоминается. Семейная хроника отмечает его деятельность на пользу еврейских общин в Египте и связанных с ним Палестине и Сицилии. Палтиель оставался некоторое время на своем дипломатическом посту и при втором фатимидском халифе, Ал-Азисе (с 975 года).
В то время как Палтиель действовал на Востоке, другие члены даровитой семьи из Ории продолжали свою деятельность в еврейских общинах Южной Италии, пользуясь поддержкой своего сановного родственника. После упомянутых арабско-византийских войн был заключен мир, по которому занятые мусульманами города Апу-лии, в том числе и Ория, вновь перешли под власть Византии. Так как во время войны Ория была разграблена и пострадали родные Палтиеля, то один из них, Хананель II, поехал в Константинополь и получил там от императора грамоту, которой ему предоставлялось право разыскивать и отбирать свое расхищенное фамильное имущество, где бы оно ни оказалось. Хананель нашел часть своих вещей, между ними — и древнюю рукопись Библии, в городе Бари, в руках евреев, выкупивших у солдат добычу. После этих странствований он поселился в городе Беневент, а его сын Самуил — в близлежащей Капуе, где занял должность сборщика государственных пошлин. Во всех названных городах, как видно из семейной хроники, существовали тогда (в конце X и начале XI века) благоустроенные еврейские общины. Автор семейной хроники, ученый и «пайтан» Ахимаац, был внуком Самуила и писал свою книгу в Капуе и Ории в 1054 году, когда в Южной Италии назревал новый политический кризис.
Еще в первой половине XI века начались набеги норманнов с севера на Южную Италию и Сицилию. Римские папы и византийские императоры сначала входили в соглашение с норманнскими воинами для борьбы с мусульманским господством на юге, но впоследствии вожди норманнов стали отнимать для себя Сицилию у арабов и южноитальянские области — у византийцев. Роберт Гуискар и его брат Рожер завоевали в течение тридцати лет (10571087) Апулию, Калабрию и Сицилию. С благословения римского папы они утвердили здесь норманнскую династию, которая вскоре объединила все эти три провинции в сильное королевство с феодальным устройством. Уже в первые годы управления норманнов евреи оказались в тисках нового феодального строя, перенесенного сюда из Средней Европы. Герцоги не трогали еврейских общин и оставляли за ними все права внутреннего самоуправления, но распоряжались евреями как своими крепостными, отдавая еврейские «души» с правом взимания податей с них во владение разным лицам и учреждениям. В 1086 году вдова герцога Роберта Гуискара отдаст во владение архиепископа города Бари «всех евреев, живущих или имеющих право поселиться в городе, со всем принадлежащим им имуществом недвижимым и движимым, которых господин и муж мой Роберт дал мне в приданое, а также весь еврейский квартал (Judeca) с принадлежащими ему землями и ранее уступленной мне самими евреями площадью синагоги, где построена церковь в честь святого Сильвестра и папы Льва». Спустя три года та же набожная герцогиня уступила шеетую часть своих доходов от евреев города Палермо местному архиепископу в пользу церкви Марии с тем, чтобы после ее смерти на ту же цель шли и остальные части дохода, ради спасения души герцогини и ее семьи. Герцог Рожер I подарил салернскому архиепископу «всю Иудею» (totam Judaeam), т. е. еврейский квартал города Салерно со всеми жителями и их податями (1090). В Мельфи он преподнес такой же дар местной церкви. В пользу церкви Марии в Палермо Рожер отдал группу «сарацин», обязанных платить ей дань деньгами и натурой, но среди этих сарацин встречаются еврейские имена (Исаак, Моисей, Иосиф), принадлежавшие, вероятно, выходцам из Востока, говорившим по-арабски.
Таким образом, накануне крестовых походов евреи Южной Италии, после многовековой зависимости от византийцев и арабов, очутились под властью новых правителей и были введены в рамки того феодального строя, который утвердился тогда во всей Западной Европе.
§ 20. Судьбы евреев в Византии
Неспокойно было в ту эпоху в Византийской империи. Находясь между двумя мирами, разраставшейся арабской Азией и рождавшейся славянской Европой, старая империя испытывала непрерывные толчки и справа, и слева, иногда грозившие самому ее существованию. Один такой удар обрушился на нее в начале VIII века, когда арабы завоевали юг Пиренейского полуострова и устремились к Балканскому полуострову. В 718 году огромная мусульманская армия стояла под стенами Константинополя. Арабский флот и сухопутные войска со стороны Малой Азии держали столицу в осаде, и казалось, что европейскую Византию постигнет участь ее азиатских провинций. Однако грозу пронесло мимо. Только что вступивший на престол император Лев III Исаврийский (717-741) отразил нападение арабов при посредстве изобретенного тогда «греческого огня» и тем обеспечил Восточную Европу от арабской опасности, как в 732 Карл Мартелл обеспечил от нее материк Западной Европы.
В связи с этим критическим моментом Византийской империи находится загадочное мессианское движение, которое тогда поднялось в Сирии вследствие агитации византийского выходца Зонария (Серен), выступившего в первые годы царствования Льва Исаврийского с призывом к возрождению еврейской Палестины. Что тогда происходило среди византийских евреев, об этом не говорят смутные намеки хронографов, но общий ход событий можно себе представить приблизительно так: нашествие арабов сначала возбудило среди византийских евреев надежды на воссоединение с палестинскими братьями, которые находились под властью дамасских халифов — Омайадов, но отражение арабов от Константинополя вызвало разочарование и бегство в арабскую Сирию, где и развернул свою деятельность новый мессия. Бегству в Сирию могли содействовать гонения, воздвигнутые вскоре на византийских евреев. В первые годы своего царствования, еще до начала иконоборства, Лев III проявил чрезвычайное рвение в деле обращения евреев и еретиков в православную веру. Он отдал приказ, чтобы евреи и малоазийские сектанты-монтанисты «жили по христианскому обряду», грозя ослушникам тяжелыми карами (723 г.). Этот декрет, по-видимому, не имел серьезных последствий, как не имело их мессианское движение, выродившееся в сектантскую ересь. Вскоре внимание императора было отвлечено от еретиков и евреев внутренней борьбой в самой церкви между иконоборцами и иконопочитателями, в которой сам император-иконоборец прослыл еретиком и иудействующим.
Можно допустить, что иудейская идеология была причастна к предпринятой императором и византийскими рационалистами борьбе с пережитком язычества в христианстве — идолослужением под видом иконопочитания; но сомнительно, чтобы к этому движению были причастны евреи. Родом сириец, с юных лет живший среди арабов и евреев, Лев III знал, какой вред причиняет успехам христианства среди иноверцев иконопочитание, дающее сильное орудие в руки противников церкви; отчасти с целью вырвать это орудие из рук «внешних врагов» он решился на опасную догматическую борьбу, потрясшую все государство. Потомки почитателей Аполлона и Венеры, византийские греки, не могли простить главе государства, который уничтожал статуи и образа Христа, Богородицы и святых, «нерукотворные» иконы и святые мощи, культ которых был естественным продолжением античного культа. Императора и его приверженцев клеймили прозвищем «иудействующие». «Евреи и самаритяне осуждают иконы, следовательно, все противники икон суть иудеи», — заявил один из крупнейших церковных деятелей той эпохи. Это, однако, не смутило Льва III и его ближайших преемников, которые продолжали борьбу против иконопочитания и вместе с тем — против духовенства, соперника неограниченной светской власти. Только в 787 году созванный набожной императрицей Ириной в Никее церковный собор восстановил почитание икон и мощей, предав анафеме всех «обзывающих иконы идолами». Этот же вселенский собор выработал следующий канон о евреях: «Евреи, которые лишь для вида стали христианами, а тайно продолжают соблюдать субботу и прочие иудейские обряды, не должны быть допускаемы ни к причастию, ни к молитве. Недопустимо вообще, чтобы они посещали церковь. Их детей не следует крестить. Им запрещается покупать рабов (христианских) или владеть таковыми. Если же еврей (семейный) искренно пожелает обратиться в христианство, то его следует принять и крестить вместе с его детьми». По-видимому, в Византии и тогда существовали притворные христиане из евреев, некогда обращенных путем насилия и поддерживавших иконоборство, и собор решил удалить их из паствы Христовой, видя в этом одну из мер искоренения иконоборческих тенденций. Страх перед иудейской пропагандой пересилил даже страсть церковников к обращению евреев.
Борьба между противниками и сторонниками иконопочитания возобновилась в царствование Михаила II (820-829), бывшего начальника гвардии, уроженца Фригии, проведшего свои молодые годы «среди еретиков, евреев и полуэллинизованных фригийцев». Так как новый император был равнодушен к церкви, а его сын Феофил встал на сторону иконоборцев, то их враги пустили слух, что дед Михаила был крещеный еврей. Из летописи того времени можно извлечь сведения, объясняющие происхождение подобных слухов. В родном фригийском городке Михаила, Амории (отсюда название династии «Аморийская»), жило много иудействующих христиан из секты Атинганов. Сектанты, признавая святость крещения и отвергая обряд обрезания, соблюдали, однако, многие из иудейских законов, в особенности субботу, а в своих домах они держали еврея или еврейку в качестве наблюдателей и наставников в делах религиозного культа. К этой секте принадлежал в юности и будущий император Михаил. Этим объяснялись и его церковный индифферентизм, и покровительство евреям. Шла молва, что император намеревался установить обязательный субботний отдых, что он легко относился к догмам христианства, а близких его сердцу евреев освобождал от уплаты податей или недоимок. Из всех этих преувеличений можно только заключить, что при Михаиле II и его сыне Феофиле (829-842) евреи в Византии пользовались относительным спокойствием.
Бедственное время настало для них при вступлении во власть Македонской династии в лице ее основателя Василия I (867-886). Этот император задался целью обратить евреев в христианство. Сначала он действовал миссионерскими способами: устраивал религиозные диспуты с еврейскими учеными с целью доказать им, что «Иисус есть вершина Закона и Пророков». Так как диспуты ни к чему не привели, то император стал поощрять евреев к переходу в христианство обещанием льгот и почетных должностей. Когда и это не привело к желанной цели, начались репрессии. В народе сохранилось смутное предание о том, что Василий запретил исповедовать иудейскую веру; при нем из тысячи еврейских общин во всей стране уцелело только пять. Остаток Израиля в Византии был спасен будто бы только благодаря заступничеству еврейского мудреца Шефатии, того главы общины в Ории, который играл политическую роль во время борьбы между арабами и византийцами в Южной Италии (см. выше, § 19). В вышеупомянутой семейной хронике Ахимааца это событие окутано покровом чудесных сказок. «В то время, — говорится в хронике, — воцарился над эдомитами человек подлый и кровожадный, и задумал он истребить потомство святых и праведных. В 800 году со времени разрушения святого города и храма встал царь по имени Василий, решивший уничтожить остаток Израиля, отвлечь евреев от Торы и соблазнить их верой Иисуса». Он разослал по всем городам гонцов с требованием, чтобы все евреи готовились к крещению. Прибыв в город Орию, гонцы показали главе еврейской общины Шефатии письмо за императорской печатью, повелевающее ему приехать в Константинополь. Шефатия исполнил приказ. В столице он представился императору и повел с ним беседу по религиозным вопросам. Император, желая убедить еврейского ученого в величии христианской религии, показал ему гордость своей столицы — великолепный храм Святой Софии. При этом Василий спросил своего гостя, на какой храм было употреблено больше золота — на древний иерусалимский или на константинопольский. Шефатия вычислил по Библии, что Соломонов храм поглотил гораздо больше золота и серебра, чем Святая София. Убедившись в мудрости и святости своего собеседника, Василий сказал: «У меня есть больная дочь, мучимая бесом, и никто не мог ее излечить; помоги мне, излечи ее от болезни». Шефатия согласился. По его требованию больную переместили в одну из палат дворца Бокалеоне («Львиная пасть»), где не было христианских икон. Там он стал заклинать демона чудотворным именем Божиим, чтобы он покинул тело девушки. Бес отозвался, что не пристало благочестивому еврею лечить дочь злодея, гонителя еврейского народа; но заклинатель ответил, что он делает это во славу Божию, дабы император убедился в силе еврейского Бога. Тогда бес вышел из «одержимой», и она выздоровела. Император был счастлив, но все-таки в силу еврейского Бога не уверовал, а напротив — убеждал Шефатию признать христианского Бога, что, конечно, было отвергнуто. Когда Василий спросил, чем вознаградить его за спасение дочери, Шефатия ответил, что он просит пощады для гонимых соплеменников, по крайней мере, для общины города Ория. Император вынужден был исполнить просьбу, и еврейская община Ории получила свободу вероисповедания. Зато в других местах декрет о запрете иудейства применялся с крайней строгостью, и «солнце закатилось» для евреев во все время царствования этого мрачного фанатика. Только сын и преемник его, Лев VI Философ (886-911), прибавляет автор семейной хроники, дозволил евреям свободно исповедовать свою веру.
В сводах имперских законов Византии, так называемых «Базиликах», сохранились декреты Льва VI, в которых обеспечивается неприкосновенность синагог, но сокращается самоуправление еврейских общин: евреям вменяется в обязанность разбирать свои споры в общих судах и подчиняться общегосударственным законам о браке. Было даже возобновлено Юстинианово запрещение «Deuterosis», то есть устного учения (Талмуда) и проповеди в синагогах, но едва ли такие ограничения в области духовной жизни могли иметь успех. Для евреев была установлена унизительная форма судебной присяги, подобная той, которая в то время была введена в Средней Европе «Капитуляриями» Карла Великого (см. выше, § 12). Присягающий должен был опоясываться ветвями терновника и, держа в руке свиток Торы, произносить следующее: «Именем Господа Бога наших отцов, который сотворил небо и землю и повел нас через Красное море и Обетованную Землю, клянусь, что не вру. Если же я буду уличен во лжи, то пусть Господь поразит меня проказою Геезии и Наамана и проклятием священника Эли, и пусть откроет земля свою пасть и поглотит меня живьем, как Датана и Абирама».
Смутное известие о насильственных крещениях дошло до нас от времени византийского императора Романа Лекапена (920-944), соправителя Константина Порфирородного. В открытом недавно фрагменте «Хазарского Послания» упоминается о «Schemad (насильственное крещение) в дни злодея Романоса». Имя этого императора названо также в упомянутом выше (§ 15) письме из Венеции к императору Генриху I (ок. 932 г.), где сообщалось, что иерусалимский патриарх склонил императора Романа окрестить всех евреев в Византии и что многие будто бы добровольно приняли христианскую веру, когда узнали о «чудесах» у Гроба Господня в Иерусалиме. По-видимому, евреи кое-где «добровольно», то есть под угрозою изгнания, приняли для вида христианство, но о повальном крещении не могло быть речи, так как в случае репрессий евреи имели выход: эмиграцию в Тавриду (Крым) и родственное по вере Хазарское царство. Во второй половине X века, при императорах Никифоре, Фоке и Иоанне Цимисхии (963-976), византийцы одержали большие победы над арабами в Сирии, где взяли Антиохию и Алеппо, и палестинские евреи со страхом ждали возвращения былого владычества «эдомитов» в Святой Земле. Византийские войска действительно приближались к Палестине, но грозу пронесло мимо. Только спустя 125 лет пришла в Иерусалим армия крестоносцев, прошедшая через Византию.
Нужно вообще полагать, что случаи насильственных крещений или изгнаний в Византии сильно преувеличены и в христианских и в еврейских преданиях. Были вспышки религиозного фанатизма, от которых страдали и евреи, и христианские сектанты, но между этими вспышками тянулись долгие промежутки относительно спокойной жизни. Епископ секты несторианцев Илия из Нисибина утверждал (ок. 1000 г.), что евреям живется в Византии лучше, чем несторианцам. «Ромеи (византийцы) дают жить евреям в своих владениях, покровительствуют им, дозволяют им публичное богослужение и постройку синагог. Еврей в этом государстве может открыто заявить: Я — иудей. Он исповедует свою религию, публично молится и за это не привлекается к ответственности, ему не мешают исполнять свои религиозные обряды и вообще не причиняют никаких затруднений». Затруднения и порой даже серьезные обиды евреям, конечно, причинялись, но такова была участь всех иноверцев и даже диссидентов внутри господствующей церкви.
Ненависть к евреям сеяли христианские монахи, число которых было велико в этой стране церквей и монастырей. В «Житии святого Никона», жившего в конце X века, рассказано следующее. В Спарте свирепствовала чума, и жители обратились к монаху Никону с просьбой избавить город от эпидемии своими молитвами. Монах согласился, но лишь под условием, чтобы оттуда были изгнаны евреи, «оскверняющие город своими религиозными обычаями». Греки выселили евреев, и монах совершил свое «чудо» избавления Спарты. Один только грек, Арат, был возмущен поведением Никона и заявил, что изгнать следовало бы монаха, а не евреев. Однажды Арат привел с собой в город мастера-еврея, который нужен был ему для исполнения работы по раскрашиванию тканей. Раздраженный этим, фанатик Никон бросился на еврея с дубиной в руках, но Арат оттолкнул монаха, и тот удалился, еще более озлобленный против евреев и их защитников. В этом рассказе есть символ: духовенство часто имело успех в своей юдофобской агитации, но оно не могло расстроить тот экономический уклад, в котором евреи являлись важным фактором.
Несмотря на всякие препятствия, евреи жили во всех городах Греции и прочих частей Балканского полуострова, а также в византийских частях Малой Азии, занимались промышленностью, в особенности фабрикацией шелковых тканей, и устраивали свою общинную жизнь на автономных началах. Еврейский путешественник XIII века, Вениамин Тудельский, нашел в Византийской империи обширную сеть таких организованных общин с трудовым, зажиточным населением (см. дальше, § 53).
§ 21. Духовная культура в Италии и Византии
В культурном отношении еврейские колонии обоих полуостровов Южной Европы составляли в эту эпоху как бы одно целое. Находившаяся под византийской властью Южная Италия была связующим звеном между романской и греческой культурой. Еврей, говоривший в Ломбардии и Риме по-итальянски, употреблял также греческий язык в Апулии и арабский — в Сицилии и, конечно, говорил по-гречески в Константинополе, в Македонии, Фессалии и собственной Греции. Но при всем этом разноязычии в житейском обиходе у евреев был один, объединяющий литературный язык — еврейский. Выше уже было указано (§ 19) на переход к националы ному языку в надгробных надписях Южной Италии, а теперь мы увидим возрождение этого языка в живых памятниках литературы. Это было вызвано притоком свежих сил из умственных центров Востока. Путь из Палестины и Вавилонии в Западную Европу лежал через Италию и Византию, и эти страны, да еще Испания со времен арабского завоевания, были непосредственными приемкиками еврейской культуры на пути ее с Востока на Запад. Рано развилась здесь академическая жизнь. В семейной хронике Ахимааца упоминается о сети раввинских «иешив» в общинах Южной Италии. Еще в XII веке во Франции цитировалась старая поговорка: «Из Бари исходит учение, и слово Божие — из Отранто». Из ломбардской Лукки, как уже сказано, переселилась в Германию ученая семья Калонимидов и насаждала там еврейское знание. Однако та чисто талмудическая наука законоведения, которая так пышно разрослась во Франции и Германии, не привилась на почве Италии и Византии. Обе эти страны были больше духовными дочерьми тогдашней Палестины, чем Вавилонии. Уступив галахическое наследие Вавилонии северным странам, итальяно-византийские колонии унаследовали от Палестины агадический элемент, влечение к «Мидрашу», к синагогальной проповеди и связанному с ней «Пиуту». Трудно определить, какие именно произведения анонимной письменности Мидраша выросли на почве Италии и Византии, но некоторые из таких творений носят на себе заметную печать этих стран.
К таким произведениям относится прекрасный Мидраш «Tanna debe Eliahu» («Учитель из школы Илии», также «Seder Eliahu», по имени Илии-пророка). По некоторым намекам в книге можно заключить, что автор был странствующим проповедником и жил в Италии или Византии во второй половине X века (приведенные в тексте две даты — 900 лет со времени разрушения храма и 4744-й год от сотворения мира — соответствуют 970 и 984 годам христианской эры). Откликами на гнет христианской среды являются те места проповедей, где автор изливает свой гнев на «злой Рим», «злодейское государство» («malchut hareschaa»). Страстное ожидание Мессии и глубокая вера в близость Божьего суда над народами дают проповеднику возможность поддерживать бодрость духа в слушателях. Он говорит обыкновенно от имени странствующего Илии-пророка, предтечи Мессии, в таком наивном стиле: «Однажды я ходил с места на место и встретил одного старца. Он спросил меня: будут ли существовать иноверцы в дни Сына Давидова (Мессии)? И я ответил: все народы и государства, мучившие евреев и притеснявшие их, будут свидетелями их радости, будут этим крайне огорчены и затем обратятся в прах; те же, которые не мучили и не притесняли евреев, будут в ту радостную пору служить им в качестве землепашцев и виноделов» («Eliahu Rabba», глава 22). «Боже мой в небесах! — восклицает автор с тоской. — Ведь известно, что Ты ждешь наступления дней, когда Израиль удостоится пришествия Сына Давидова. Ты тогда найдешь во Израиле и знатоков Писания, и ученых в Мишне, и честных торговцев. Призываю в свидетели небо и землю: Бог ждет Израиля (в Святой Земле) с большим нетерпением, чем отец ждет сына или жена — мужа. Он хочет, чтобы евреи покаялись для того, чтобы он мог освободить их и построить для них храм, который никогда уж больше не будет разрушен» (глава 31). Иногда проповедь переходит у автора в страстную молитву, которая должна была производить потрясающее впечатление на слушателей: «Владыка мира, посмотри на наши бедствия, на обиды, ежечасно нам причиняемые! Вспомни, сколько среди нас семейных людей, не имеющих заработка и все-таки занимающихся Торой постоянно. Вспомни, сколько бедняков во Израиле, с которых иноверцы сдирают кожу (тяжелыми налогами) и которые все-таки занимаются Торой... Отец мой, в небесах, не Ты ли сказал через пророка Иону: как не пощадить великого города Ниневию, где больше двенадцати мириад людей и много скота! Как ты пожалел Ниневию, пожалей и нас» (гл. 19). Автор не питает враждебных чувств к окружающим народам и требует, чтобы евреи в деловых сношениях поступали с иноверцем как с ближним, без кривды и обмана, но вместе с тем предостерегает от семейного сближения с неевреями: нельзя есть с ними за одним столом и дружить с ними, ибо этим подвергается опасности семейная жизнь еврея (гл. 8). В другом месте (гл. 21) автор объясняет свои опасения следующим рассказом. Отец одной еврейской девушки дружил с соседом-неевреем, пил, ел и веселился с ним; однажды сосед попросил, чтобы еврей выдал за него дочь замуж, и отец согласился, но дочь не хотела этого брака и, когда наступил день свадьбы, бросилась с крыши дома вниз и разбилась насмерть. Если вспомнить о тех церковных канонах, которые запрещали христианам разделять трапезу и дружить с евреями, а тем более вступать в брак с ними, то станет ясно, что такие предостережения со стороны еврея вполне оправдывались условиями времени. В общем же этот «Мидраш Илии» проникнут духом самой чистой и возвышенной морали, человеколюбия и глубокого сочувствия ко всему страждущему. Слово автора проникает в душу. Читатель очарован всеми этими трогательными увещаниями, прекрасными притчами, рассказами таинственного странника о своих встречах и беседах с людьми. Нужно было быть не только моралистом, но и поэтом, чтобы говорить такие речи и написать такую книгу, лучшую жемчужину мидрашитской литературы.
«Мидраш Илии» был, вероятно, не единственным произведением той эпохи, выросшим на почве Италии или Византии. Полагают, что в этих странах и в ту же эпоху были составлены еще анонимный «Мидраш Псалмов» («Midrasch Tehillim» или «Schocher Tob») и Мидраш к Пятикнижию, составленный Товией бен-Элиезером под названием «Lekach-Tob» (известен также под именем «Pesikta zutrata», Малая Песикта). Товия жил, по предположениям новейших исследователей, в Византии во второй половине XI века и, может быть, еще дожил до первого крестового похода.
Здесь, как и в Палестине, прямым продолжением мидрашитской письменности была синагогальная поэзия, «Пиут». «Пайтан» шел вслед за «даршаном». Из ранних пайтанов предание называет Шефатию и Амитая, членов той славной семьи из города Ории, которая играла такую видную роль в истории евреев Южной Италии и Византии (§§ 19-20). Полагают, что по поводу тогдашних гонений императора Василия I, в конце IX века, сочинена была Шефатией одна из его трогательных молитв покаяния, начинающаяся словами: «Israel noscha» (в «Selichot» второго дня предновогодней недели):
Они стучатся в Твои двери, Боже, как нищие,
Услышь же их мольбу, Живущий в горних!
Они запуганы своими притеснителями и оскорбителями,
Не оставь же их Ты, Бог их предков!
Пусть спасение явится им, пред глазами всех,
Пусть прекратится владычество злодеев,
Пусть погибнет Сеир и его тесть[9],
И пусть придут избавители к Сиону.
Здесь чувствуется уже дух франко-германской элегической поэзии, перенесенный в X веке из Италии на берега Рейна. В этом духе писал свои «селихот» римский поэт Соломон бен-Иегуда Габавли (прозвище «Вавилонянин» здесь, вероятно, означает «уроженец или житель Рима», так как в еврейской письменности папский Рим иногда фигурирует под метафорическим именем Вавилон), живший около 950 года. Рим был также родиной того даровитого пайтана Мешуллама из семьи Калонимидов, который переселился в Германию в конце X века и причислялся к майнцской группе писателей (§ 17), — живой символ литературного единения Италии и Германии.
Пробудившееся в Италии литературное творчество коснулось и той области, которая давно уже была запущена в еврейской письменности: историографии. До X века вне этой письменности оставалось продолжение библейской истории, которое заключалось в классических трудах Иосифа Флавия: «Иудейские древности» и «Иудейская война». Написанные в Риме на греческом языке галилейским вождем, перешедшим во время великой национальной войны на сторону римлян, сочинения Иосифа затерялись в хаосе иудео-эллинской литературы, которой чуждались правоверные евреи, враги «греческой мудрости». Еврейские читатели были, таким образом, обречены на полное невежество по части истории последних веков иудейского государства, ибо талмудическая письменность сообщала об этой эпохе лишь скудные легенды. Это понял еврейский писатель, живший, по-видимому, в Риме во второй половине X века, и решил преподнести своему народу описание его же забытой национальной истории. Ввиду обширности и малодоступности греческого оригинала трудов Иосифа Флавия он воспользовался латинской переделкой «Иудейской войны», распространенной в раннее Средневековье под именем Гегезипповой Книги (Hegesippus — латинизированная форма имени Josephus). К этой переделке еврейский компилятор прибавил извлечения из «Древностей» Иосифа, из «Книги Маккавеев» и некоторых общеисторических источников и изложил все это на хорошем еврейском языке. Автором книги он назвал Иосифа бен-Гориона, вместо настоящего еврейского имени Флавия — «Иосиф бен-Мататия» (компилятор, очевидно, смешал имя историка с именем иерусалимского начальника, упомянутого в оригинале «Иудейской войны», кн. II, гл. 20, § 3). Так получилась книга, приобретшая вскоре большую популярность под именем «Иосиппон» («Малый Иосиф»). Анонимный составитель доверчиво следует древнему источнику даже в тенденциозных его частях, например в отрицательной характеристике патриотов — зелотов, которых он вслед за Иосифом называет бандитами (parizim). В своих многочисленных вставках автор иногда выдает новейшее происхождение своей компиляции. В первых главах, содержащих перечень народов и государств, бросаются в глаза названия новых европейских стран и народов (франки, бургунды, аллеманы, хазары, болгары, венгры, руссы и т.п.). Особенное внимание уделяется легендарной истории и топографии города Рима, причем составитель явно пользуется появившимся в то время «Описанием золотого города Рима» («Graphia аигеае urbis Romae»). Подробно описывается церемония коронования императоров в Риме в том виде, как она практиковалась при коронации германо-римского императора Оттона I (962). Для обозначения денежных единиц употребляются названия тогдашних итальянских монет. Прекрасное изложение, легкий язык, красивые речи и поучения, часто влагаемые компилятором в уста действующих лиц, независимо от риторики Иосифа Флавия, — все это делало чтение «Иосиппона» чрезвычайно увлекательным. Книга приобрела большую популярность. Уже в XI веке подвился арабский ее перевод в Испании. Тотчас после изобретения книгопечатания «Иосиппон» был напечатан в двух редакциях: краткой (Мантуя, 1480) и полной (Константинополь, 1510), а вскоре появились переводы книги на еврейско-немецкий и другие языки.
Составитель «Иосиппона» принадлежал, по-видимому, к небольшому в то время кругу образованных евреев Италии, хорошо знакомых с греческой и римской литературой и со светскими науками. Из этого круга вышел первый еврейский философ на почве Европы, Саббатай Донноло (ок. 913-982). Уроженец южноитальянского города Ория, он 12-летним мальчиком попал вместе с родителями в плен к арабам, во время набега их на этот город в 925 году. Родители были увезены в Палермо и оттуда в Африку, а Саббатай был выкуплен из плена в городе Отранто и остался в «государстве римлян» (византийцев). Здесь он предался изучению медицины, астрономии и астрологии. Донноло, по его собственному выражению, «изучал книги греков и арабов, мудрость халдеев и индийцев». Не найдя на родине людей, сведущих в науках, он скитался по разным местам и занимался под руководством ученых. Он состоял врачом при византийском наместнике в Калабрии и, матермально обеспеченный, мог отдаться литературной деятельности. Донноло написал медицинское сочинение о приготовлении лекарственных трав. Главным же его трудом признается религиозно-философский трактат «Хакмони», изложенный в виде комментария к мистической «Книге Творения». Здесь он развивает мысль, что человек есть мир в малом виде, микрокосм, и видит в устройстве человеческого организма подобие космоса: голова — подобие неба, череп — небесный свод, глаза — светила небесные, кости — скалы, оживляющая весь организм душа — подобие Бога. Человек есть в большей степени творение духа Божия (в этом смысле автор толкует известное выражение: «по образу и подобию Бога»), чем материи, или «праха земного», и эта духовность человеческого существа роднит его с невидимыми силами, управляющими Вселенной. Развивая учение старой физики о четырех элементах (огонь, воздух, вода и земля), Донноло показывает, как один элемент превращается в другой, как бы предвосхищая тем закон о сохранении или превращении энергии. Везде он старается сблизить теологию с естествознанием, но вместе с тем разделяет все астрологические предрассудки своего времени и весьма склонен к той мистике буквенных сочетаний, которая развита в каббалистической «Книге творения».
При всех своих мистических наклонностях еврейский ученый смотрел, однако, гораздо трезвее на вещи, чем современные христианские богословы. Донноло был знаком со своим ученым земляком, монахом Нилом Младшим, который вел отшельническую жизнь и был впоследствии причислен церковью к лику святых. Однажды Донноло посетил Нила и, найдя его в очень болезненном состоянии, вызвался лечить его, но строгий монах отверг услугу еврейского врача, не желая ввести в соблазн христиан, которые могли бы сказать, что иудей вылечил благочестивого пастыря церкви. Другой еврей, явившись однажды вместе с Донноло к Нилу, пожелал вступить с ним в религиозный диспут, но суровый монах предложил гостю простоять возле его кельи столько дней, сколько пробыл Моисей на горе Синай, и все это время читать книги Торы и Пророков, после чего он удостоится собеседования по вопросам веры с благочестивым христианином. Спутник Донноло, конечно, отверг это странное предложение.
Впрочем, немало суеверия было и среди евреев Италии и Византии. Написанная в середине XI века семейная хроника Ахимааца наполнена описанием деяний раввинов-чудотворцев. Один из героев хроники, Аарон из Багдада, совершает на каждом шагу чудеса силою «Schern hameforasch», тайного неизреченного имени Божия, употребляемого в заклинаниях. Прибыв из страны мистерий в Южную Италию, Аарон сразу обнаруживает в приморской Гаэте оборотня — еврейского мальчика, обращенного ведьмой в осла, преображает его в человека и возвращает отцу. В Беневенте, где Аарон был приветливо принят еврейской общиной, он во время богослужения в синагоге заметил, что молодой кантор при возглашении молитвы «Borchu» пропустил в ней имя Бога. Аарон понял, что стоявший у амвона кантор — мертвец, оживший путем чародейства и поэтому не могущий произнести Божье имя, ибо сказано: «Не мертвецам славить Бога». Он запретил кантору служение, подверг его допросу и узнал его тайну. В ранней юности этот кантор поехал со своим отцом на паломничество в Иерусалим, и там отец узнал от одного святого старца, что юноше суждено скоро умереть. Пораженный этим предсказанием, отец заявил старцу, что он не может вернуться домой без сына, так как перед отъездом из дома поклялся жене вернуть мальчика из путешествия невредимым. Старец уступил мольбам отца и даровал жизнь обреченному на смерть юноше таким образом: сделал надрез на его теле и вложил туда записку с начертанием «Шем», чудотворного имени Божия. Силой этого имени умерший молодой человек ходил по земле много лет, скрывая свою страшную тайну от окружающих. Обнаружив эту тайну, Аарон вскрыл давно зажившее место надреза под локтем, вынул оттуда записку, и тотчас перед собранием общины лежал бездыханный труп кантора.
Та же хроника рассказывает, что и глава общины в Ории, Шефатия, прославленный во время гонений императора Василия, силой тайного «имени» изгонял бесов из «одержимых», душевнобольных или эпилептиков, проходил в короткое время большие пространства («Kefizat haderech») и творил еще подобные чудеса. Достигший высокого положения при дворе Фатимидов в Египте, итальянский выходец Палтиель был обязан своей карьерой отчасти своим астрологическим познаниям и уменью предсказывать будущее по звездам. Недаром последний великий гаон Вавилонии, р. Гай, указал в одном из своих посланий, что «римские ученые», т. е. итальянские раввины, отличаются крайним суеверием, ибо убеждены в возможности совершения чудес силой Божьего имени и разных заклинаний. Здесь сказывалось действие христианской среды, где демонизм, заклинания и чародейство всякого рода составляли сущность народной веры, а предсказания придворных астрологов часто являлись решающими в вопросах внешней политики.