Семен Маркович ДубновИстория евреев в Европе от начала их поселения до конца XVIII векаТом IIПозднее средневековье до изгнания из Испании (XIII-XV век)
Отдел первый. Французско-испанская гегемония до изгнания евреев из Франции (1215-1306)
§ 1. Общий обзор
В XIII веке окончательно сложился строй средневекового христианского общества и определилось положение в нем евреев. Короли, феодальные князья, христианская церковь, автономные города — вот четыре власти, от которых зависела судьба евреев в различных странах. Короли и феодальные князья усилили прежнюю систему опеки над еврейскими общинами. Евреям давали жить и защищали их от нападений христианской черни, но строго подчиняли их определенному хозяйственному режиму, прикрепляя их к ограниченному кругу промыслов, и при этом взимали такие тяжелые подати, которые часто превращали евреев в крепостных или батраков королей и князей. Во Франции и в Англии, где евреев прикрепили к торговле, в особенности к торговле деньгами, к кредитным операциям, правители-опекуны обращались с ними как со своими коммерческими агентами и требовали для себя значительную часть прибыли от их торговых предприятий. Во Франции эти крепостные торговли распределялись между королем и «сеньорами» на таких же основаниях, как их крепостные крестьяне-земледельцы: королевский еврей не мог переходить во владения сеньоров и обратно. В Англии короли позволяли себе от времени до времени производить простые реквизиции имущества своих еврейских торговых агентов. В Германии этой эпохи официально установилась система «камеркнехтства», отдававшая евреев в полное распоряжение императоров, которые делились своей властью с феодалами и городскими магистратами. В Испании эпохи «реконкисты» (реставрации христианских правителей в мусульманских владениях) социальное положение евреев было гораздо выше и круг их хозяйственной деятельности шире, но и здесь еврейские общины служили дойными коровами для арагонских и кастильских королей, строивших свой государственный бюджет преимущественно на еврейских доходах. Усилившийся с XIII века в разных странах рост автономных городов, то есть христианской буржуазии, значительно ухудшил и экономическое, и правовое положение евреев. Они не допускались ни в одну из хозяйственных организаций христианского города, ни в купеческие гильдии, ни в ремесленные цехи; они, конечно, не имели своих представителей в городском управлении и могли бы быть совершенно вытеснены из всех отраслей хозяйства, если бы не защита королей и князей. Но эта защита очень дорого стоила и вдобавок не всегда охраняла евреев от эксцессов городской черни. Кончилось тем, что из двух стран, где экономические отношения особенно обострились, евреи были изгнаны: в 1290 г. их изгнали из Англии навсегда, а в 1306 г. — из Франции на время, до окончательного их изгнания в 1394 году.
Над всем этим строем парил дух средневековой церкви, достигшей в XIII веке максимума влияния на внутреннюю политику европейских государств. Начало этого века ознаменовалось «внутренним крестовым походом» фанатической армии папы Иннокентия III против еретиков-альбигойцев в Провансе, учреждением церковной инквизиции и созывом Латеранского собора 1215 года, установившим особое клеймо (отличительную одежду) для евреев. Конец того же века отмечен разрушением еврейской колонии в Англии, за которым последовало спустя пятнадцать лет и разрушение ее французской метрополии. Церковная политика подготовляла везде почву для таких легальных расправ с евреями. Установленный ей Каинов знак на еврейской одежде должен был служить символом социальной отверженности еврея. Это был ловкий маневр, посредством которого еврейство из живой улики против догмы христианства превращалось в живое доказательство его торжества, победы Нового Завета над Ветхим. Публичные религиозные диспуты (в Париже в 1240 и в Барселоне в 1263 г.), инквизиционные процессы по поводу мнимых ритуальных убийств и осквернения церковных сакраментов должны были укрепить в умах убеждение в неисправимости отверженного Богом народа.
А между тем этот народ в области духовной культуры стоял в то время неизмеримо выше своих преследователей. Немало элементов еврейского свободомыслия в Испании и Провансе проникло в то реформаторское движение провансальских катаров или альбигойцев, которое могло бы привести к преобразованию католической церкви, если б оно не было потоплено в потоках крови. В самом еврействе в течение всего XIII века кипела культурная борьба, бой между традицией и свободомыслием, между ортодоксами и маймонистами, последователями Маймонидовой религии Разума. Франция и Испания, два гегемонических центра еврейства, охвачены этой столетней борьбой, которая лишь в начале XIV века кончается победой ортодоксии. Такой исход борьбы был неизбежен. В христианском государстве, превращенном в вооруженный лагерь для перманентной войны с иноверцами и свободомыслящими, осажденный еврейский лагерь не мог разоружиться, не мог снять с себя ту броню номократии, ту дисциплину Закона, которая охраняла не столько его религию, сколько его национальность. Именно в эту эпоху вожди нации особенно напрягают свои усилия для сохранения и расширения еврейской общинной автономии (широкая организация автономных Aljama в Испании, общинные конгрессы во Франции и Германии). Раввинизм строит все выше «ограду вокруг Торы», все глубже завлекает народный ум в свой темный лабиринт, откуда трудно выбраться на путь широкой, вольной мысли. На помощь ему приходит «тайная наука» каббалы, заслоняющая стан израильский облачным столбом мистицизма. Всеми способами духовной самозащиты еврейство готовится к борьбе с враждебным миром накануне последней, самой страшной эпохи Средневековья, XIV и XV столетий.
ГЛАВА I. ФРАНЦУЗСКИЙ ЦЕНТР И АНГЛИЙСКАЯ КОЛОНИЯ В XIII ВЕКЕ
§ 2 Внутренний крестовый поход и Латеранский собор 1215 года
Неорганизованная юдофобия XII века с ее массовыми эксцессами крестоносцев сменилась в XIII веке юдофобией организованной, планомерно проводимой под руководством католической церкви. Эта перемена совершилась в тот момент, когда воинствующая церковь, раньше гнавшая массу крестоносцев на Восток, стала призывать к внутреннему крестовому походу против еретиков, размножившихся в Европе, особенно в Южной Франции. Вдохновитель нового похода и будущей инквизиции, папа Иннокентий III (1198-1216) был и творцом той политики, в силу которой церковь стала систематически регулировать положение евреев в христианском обществе в смысле выделения их в особую касту отверженных.
Папа Иннокентий III постепенно, в своих посланиях к епископам и к разным государям Европы, устанавливал основы этой новой антиеврейской политики. Уже в одном из первых актов своего управления (1199), подтверждая известную буллу своих предшественников о запрещении насилий против евреев, папа предпосылает ей следующую оговорку: «Хотя превратная вера (perfidia) иудеев достойна всяческого осуждения, тем не менее верующие не должны чересчур притеснять их, ибо через них доказывается истинность нашей веры». Спустя десять лет юдофобское настроение Иннокентия III усиливается, и он требует жестоких репрессий против евреев. В послании к графу Невера, которого папа упрекал за излишнее покровительство евреям (1208), говорится: «Евреи осуждены, подобно братоубийце Каину, скитаться по земле как беглецы и бродяги, и лица их должны быть покрыты стыдом. Христианские государи не должны им покровительствовать ни в каком случае, а должны обречь их на рабство. Нехорошо поэтому поступают христианские правители, которые допускают евреев в свои города и деревни и пользуются ими как ростовщиками для извлечения денег из христиан. Они (правители) подвергают аресту христиан за неплатеж долгов евреям, позволяют евреям брать в залог замки и имения христиан, а что хуже всего — допускают, чтобы церковь из-за этого (перехода земель в еврейское владение) теряла свою десятину». С такими же упреками Иннокентий III обращается к французскому королю Филиппу-Августу, который вернул изгнанных евреев в свои владения для пополнения государственной казны (т. I, § 35). Папа возмущен тем, что евреи владеют во Франции церковными землями, заложенными у них или арендованными, и держат слуг-христиан в своих домах. Его взволновало известие, что в одном городе (Sens) они построили синагогу, крыша которой выше купола соседней церкви, и молятся в ней так громко, что мешают церковному богослужению; не может он мириться и с тем, что в Страстную неделю евреи расхаживают по улицам, как бы в насмешку над верующими в Распятого. Папа склонен даже верить молве о том, что евреи тайно убивают христиан. Он требует от короля суровых мер против евреев и еретиков во Франции (1205 г.).
Вражда к еврейству как значительной социальной и духовной силе росла в душе Иннокентия III по мере роста того еретического движения внутри христианства, с которым он боролся во все время своего управления церковью. На юге Франции и в других местах еще в XII веке распространилась ересь вальденцев, или «Лионских бедняков», требовавших возвращения к чистой евангельской вере и отвергавших весь церковный строй с римским папой во главе. К началу XIII века размножилась секта катаров, или альбигойцев (по имени провансальского города Альби). Сектанты относились враждебно к испорченному католическому духовенству, отрицали за ним право исповеди и отпущения грехов, а многие шли дальше: отвергали все церковные таинства, культ Богородицы, икон и мощей святых. В учении секты переплелись начала древнего гностицизма, манихейского дуализма и демонизма; многие из катаров находили, что Ветхий Завет был дан Сатаной-Иеговой, а Новый — настоящим Богом. С другой стороны появилась, в связи с ересью вальденцев, и группа иудействующих сектантов, под именем «странствующих», или «обрезанных» (Passagii Circumcisi), которые проповедовали необходимость возвращения к Ветхому Завету. Число сектантов различных толков, в особенности катаров, было так велико, что в начале XIII века христианское население в некоторых местах Прованса и Лангедока состояло почти сплошь из «еретиков». Главными гнездами ересей были города Безьер, Каркассона, Альби, Тулуза и их округа, густонаселенные евреями. Это близкое соседство альбигойских еретиков и иудеев наводило на мысль о непосредственном влиянии иудейства на некоторые разновидности ереси. Обстоятельства сложились так, что правитель Южной Франции тулузский граф Раймунд VI, самый могущественный вассал французского короля, слыл одновременно покровителем и еретиков, и евреев. Альбигойцев граф, вопреки требованиям епископов и папы, не преследовал, так как этим он восстановил бы против себя значительную часть своих подданных. Свое покровительство евреям он простирал до того, что назначал их в некоторых местах на должности чиновников, вопреки соборным канонам. Все это внушило папе Иннокентию решимость вести борьбу одновременно против еретиков и евреев.
Истребительная война против еретиков и их покровителей длилась с перерывами двадцать лет (1209-1229). Провозглашенный Иннокентием внутренний крестовый поход привлек на юг Франции армию фанатиков и авантюристов под предводительством епископов, монахов и таких жадных сеньоров, как Симон де-Монфор, которые за участие в священной войне искали себе награды в виде конфискованных у еретиков земель. Произошла страшная резня в Безьере (июль 1209): семь тысяч мужчин, женщин и детей было убито в церкви св. Магдалины, где несчастные искали убежища. Всего погибло во время этого похода около двадцати тысяч человек. Убивали без разбора и еретиков, и тех правоверных католиков, которые отказывались выдать своих сограждан-сектантов. Крылатое слово папского легата Арнольда, вождя фанатиков: «Бейте всех, а Бог на небе уж отберет своих!» — было законом для воинов церкви. Могли ли при этом щадить евреев? Лаконическое известие еврейского летописца гласит: «В год печали 4969-й (1209 г. хр. эры) вышли на войну мерзкие люди из Франции и в день 19-го Ава учинили там большую резню: было убито неевреев 20 000, а евреев 200; многие взяты в плен». Тот же летописец сообщает, что в 1217 г. жена истребителя еретиков Симона Монфора велела арестовать в Тулузе всех евреев с женами и детьми и потребовала, чтобы они «заменили живого Бога мертвым», т. е. приняли крещение. Из малолетних детей многие были розданы священникам и окрещены, взрослые от крещения отказались и готовились к смерти; но по приказу самого Монфора, который надеялся извлечь из живых евреев больше доходов, чем из мертвых, арестованных отпустили и возвратили им конфискованное имущество; однако окрещенных детей не вернули родителям, «ибо так повелел кардинал» (Бертран).
Католическое духовенство свирепствовало в Провансе во время этой «священной войны». Оно воскресило соборное законодательство времени Меровингов, направленное к унижению «врагов Христовых». Авиньонский собор 1209 года постановил обязать клятвой всех графов, кастелянов и горожан, чтобы они изгоняли еретиков, удаляли евреев от всех должностей и не позволяли им держать христианских слуг, открыто работать в христианские праздники и даже есть мясо в христианские постные дни (до последнего курьеза додумался провинциальный собор впервые). Съезд светских и духовных сановников в Памье (Pamiers, 1212) постановил не назначать на общественные должности еретиков, даже раскаявшихся, и евреев. Но венцом церковного законодательства являются постановления вселенского собора 1215 года, так называемого «четвертого Латеранского собора», выработавшего новую конституцию для евреев в христианских странах.
Этот большой собор, состоявшийся под руководством папы Иннокентия III в Латеранской церкви в Риме, занимался вопросами об искоренении ереси катаров и наказании их покровителя Раймунда VI, об улучшении нравов духовенства и об укреплении расшатанных устоев церкви. Еврейский вопрос рассматривался как нечто столь тесно связанное с этой основной задачей, что ему посвящены были пять из семидесяти принятых собором канонов. Этой церковной «канонадой» надеялись разрушить твердыню иудейства, выросшую среди христианского общества. Бомбардировке прежде всего подверглась экономическая позиция — кредитная деятельность евреев. Один канон гласил: «Чем больше христиане в силу своей религии воздерживаются от взимания роста при ссуде денег[1], тем больше предаются этим делам неверные евреи, которые в короткое время поглощают достояние христианское. Желая защитить христиан от угнетения со стороны евреев, мы соборным решением постановляем: если под каким-либо предлогом евреи вымогают у христиан тяжкие и неумеренные проценты, то им запрещается вести дела с христианами впредь до освобождения последних от непосильного бремени». Церковная власть должна следить за этим, светская должна поддерживать ее. Далее духовенство уже говорит pro domo sua: «Евреев следует принуждать к возмещению церквам десятинного налога и обязательных приношений, которые получались от христианских владельцев домов и прочих имений до перехода (недвижимости) в руки евреев, дабы церковь не терпела имущественного ущерба». Таким образом была узаконена обязанность евреев платить везде десятину в пользу церкви, к чему раньше принуждали их лишь в некоторых местах.
Но главное нововведение 4-го Латеранского собора заключалось в том пункте его антиеврейских канонов, которым для евреев устанавливалась особая форма одежды для отличия их от христиан. Какими-то путями дошло до вождей церкви старое изобретение фанатических мусульманских халифов, которые клеймили отличительными знаками и евреев, и христиан. Воинствующий папа Иннокентий III увлекся примером багдадского халифа Мутавакиля и египетского Хакима и нашел целесообразным метить особым знаком евреев и мусульман в христианских странах. Обе эти группы иноверцев были соединены в новом каноне, формулированном в следующих выражениях: «В некоторых областях иудеи и сарацины отличаются от христиан особой одеждой, но в других усиливается такое смешение, что их (иноверцев) нельзя распознать ни по какому признаку. Отсюда проистекает то, что по ошибке христиане имеют сношения с иудейскими и сарацинскими женщинами, а иудеи и сарацины — с христианскими. Чтобы впредь такие преступные сношения не оправдывались тем, что люди были введены в заблуждение, мы постановляем, чтобы таковые лица обоего пола (из иноверцев) во всех христианских землях всегда отличались в публичных местах особым свойством одежды (qualitate habitus) от прочего населения, тем более что даже по Моисееву закону это самое им (евреям) предписывается».
Папе Иннокентию III один смелый римлянин сказал: «Ты говоришь божественные слова и творишь дьявольские дела». Такое дьявольское дело было скрыто под этими словами соборного решения, принятого по внушению папы. В нарочито смягченных объяснениях нового акта старались замаскировать его жестокую сущность. Как неверно объяснение, будто Моисеев закон установил для евреев особую одежду, так явно выдуман и другой мотив: предупреждение сожительства между евреями и христианами разных полов «по ошибке» (per еггогет). Смешанные браки не допускались законом с обеих сторон, а для незаконного сожительства отличие одежды не могло бы служить препятствием. На самом деле намерения изобретателей наружного отличия шли гораздо дальше: им хотелось вообще обособить евреев в отдельную касту париев и клеймить их как людей, стоящих вне гражданского общества. Встречая такого клейменого человека, всякий ревностный христианин мог либо сторониться его, либо подойти с целью обидеть. Да и на самого еврея такой Каинов знак должен был действовать удручающе, усиливая в нем сознание своей отверженности. Собор 1215 г. установил принцип наружного отличия для иноверцев лишь в общей форме, а способы его применения предоставил будущему законодательству, которое найдет здесь обширное поле для упражнения в издевательстве над евреями. Будут изобретены и «желтый кружок» на верхней одежде, и шапки с рогами, и всякие иные Каиновы знаки для народа, обреченного скитаться по свету.
Кроме того, собор возобновил ряд старых канонов, сопровождая их более выразительной мотивировкой. В траурные дни Страстной недели евреям нельзя показываться на улице, «ибо многие из них в такие дни не стесняются гулять разряженными (вероятно, по случаю обычного совпадения еврейской Пасхи с христианской предпасхальной неделей) и смеются над христианами, несущими траурные знаки в память святейших страданий (Христа)». Нарушители этого постановления должны строго наказываться, «дабы они не осмеливались хулить распятого за нас». Далее, ссылаясь на решения толедских соборов вестготской эпохи, Латеранский собор запрещает назначение евреев на общественные должности; христианин, предоставивший такую должность еврею, подлежит церковному суду, а еврей «с позором» должен быть устранен, с запрещением иметь деловые сношения с христианами до тех пор, пока он не отдаст приобретенные на должности деньги в пользу бедных христиан по усмотрению местного епископа. Характерно по стилю следующее решение Собора: «Некоторые (евреи), добровольно прошедшие через купель святого крещения, как мы слышали, не совсем еще совлекли с себя ветхого человека; придерживаясь остатков прежней обрядности своей, они таким смешением портят красу христианской религии. Поэтому постановляем, чтобы прелаты церквей всячески препятствовали им соблюдать прежние обряды, дабы те, кого добрая воля привела к христианской религии, удерживались в ней силой спасительного принуждения» (salutiferae coactionis). Речь, вероятно, шла о евреях, принявших крещение под угрозой смерти во время погромов, сопровождавших поход против альбигойцев. Применение к таким апостатам «спасительного принуждения» предвещало уже режим инквизиции и будущих аутодафе. Последним актом Собора было одобрение папского декрета о новом крестовом походе на Восток, впоследствии неудавшемся. Собор распорядился, чтобы участники похода были освобождены от уплаты процентов по займам и получили отсрочку в уплате самого капитала, причем евреев-кредиторов следует принуждать к уступчивости, а непокорным запретить деловые сношения с христианами.
Евреи Южной Франции волновались еще перед созывом Собора, будучи осведомлены о намерениях папы Иннокентия. Летописец отмечает, что в 1215 году делегаты еврейских общин из округов Нарбонны и Марселя собрались в Сен-Жилле (Saint Gilles) и обсуждали вопрос, «кому идти в Рим, чтобы расстроить замысел папы в день собрания всех епископов». Поехала ли такая депутация, неизвестно; во всяком случае предотвратить опасность не удалось, и тот же летописец сообщает о введении определенного отличительного знака в следующем 1216 году: «В 4976 году злодейская власть приказала, чтобы все наши соплеменники, начиная с 12-летнего возраста, отмечали себя особым знаком: мужчины — на шляпах, а женщины — на чепцах. И еще обременили их, обязав каждого домовладельца давать местному священнику шесть «пешутов» ежегодно ко времени христианского праздника. В том самом году внезапно умер папа, говоривший дурное о нашем народе». Действительно, вдохновитель соборной конституции 1215 года Иннокентий III умер в следующем году. Посеянное им злое семя давало всходы: южно-французские соборы епископов подтверждали для своих епархий упомянутые римские каноны, указывая способы проведения их в жизни. Областной собор 1227 г. в Нарбонне определил, чтобы евреи носили круглый знак (signum rotae) в виде круглого куска материи, прикрепленного к верхней одежде на груди; каждая еврейская семья должна ежегодно к Пасхе уплачивать священнику данного прихода церковную подать в размере шести динариев (deniers, «пешутим» в еврейской летописи). Предписание о еврейской одежде или особом знаке и другие декреты Латеранского собора были повторены затем на соборах в Руане (1231), Нойоне (1233), Арле (1234 и 1236) и Безьере (1246). Безьерский собор присовокупил еще одно запрещение: христианам нельзя лечиться у еврейских врачей.
В Южной Франции евреи энергично боролись против применения позорного закона. В летописи сохранились смутные сведения о том, как один ренегат из Монпелье, желая мстить прежним единоверцам, добился в Риме распоряжения, обязывавшего евреев носить на одежде «печать» (клеймо) из красной или желтой ткани, но депутация от еврейских общин Авиньона и Тараскона отправилась к французскому королю и вернулась с радостной вестью, что исполнение папского распоряжения отсрочено. Вскоре, однако, говорит летописец, «на наших соплеменников легла тяжелая рука следователей», т.е. деятелей инквизиции, учрежденной тогда в Южной Франции; «они производили розыски во всем Провансе и вымогали большие деньги. Тогда многие именитые люди в Марселе и Авиньоне стали выходить с отличительными знаками на одежде, причем особенно страдали евреи Авиньона». По словам автора хроники, нашивка на одежде состояла из кружка желтой материи шириной в четыре пальца, с куском черного сукна в середине в форме серпа луны. Эти сведения относятся, по-видимому, к царствованию Людовика Святого, когда ренегаты причиняли немало зла своим соплеменникам. Папы Григорий IX и Иннокентий IV в то время напоминали светским правителям, чтобы они заставляли евреев носить отличительный знак. Иннокентий IV жаловался в 1248 г., что в некоторых местах евреи носят круглые широкополые шляпы наподобие священнических, так что христианское население по ошибке оказывает им иногда «неподобающее почтение». Отмечая этот курьез, папа требует, чтобы евреи носили одежду, которая отличала бы их «не только от клириков, но и от мирян».
Религиозная война на юге Франции оставила по себе тяжелое наследие в виде двух организаций: доминиканского ордена и трибунала «святой инквизиции». Участник этой войны, миссионер католицизма среди еретиков, суровый испанский монах Доминик основал в 1215 г. свой орден «братьев-проповедников» при содействии Иннокентия III. Первоначальная цель этого монашеского ордена состояла в проповедовании католического учения мирянам и обращении колеблющихся на путь веры, но впоследствии доминиканцы переходили от слова к делу и стали принимать самое деятельное участие в преследовании еретиков, а попутно и иноверцев. За короткое время орден доминиканцев и возникший тогда же орден францисканцев, или «нищенствующих братьев» (миноритов), достигли огромного влияния во Франции, Испании и других странах. Многие монастыри, школы и различные общественные учреждения находились в их ведении. Центром доминиканцев был Якобитский монастырь в Париже, вследствие чего в еврейских книгах члены ордена часто называются «якобитами»; они также прочно утвердились в Парижском университете, главной фабрике католических богословов. Монахи-доминиканцы являлись зачинщиками и участниками религиозных диспутов, в которые часто вовлекали и евреев. Они усердно выслеживали еретиков, свободомыслящих, иудействующих и их «совратителей» из евреев. Они вполне заслужили титул «сторожевых псов» церкви, данный им на основании пародированного толкования имени ордена (Domini-canes, псы Господни). Их участие было особенно заметно в деятельности церковной инквизиции. Духовный суд инквизиции, поддерживаемый папой Григорием IX, развил широкую деятельность во второй четверти XIII века, в царствование Людовика Святого. Папы и епископы назначали в разных местах следователей (inquisitores) из монахов, преимущественно доминиканцев и францисканцев, для обнаружения остатков альбигойских еретиков и вообще для расследования всяких случаев уклонения от правоверия. Следствие тайное, допрос под пыткой, приговор по усмотрению судьи-фанатика, передача осужденного в руки светской власти (brachium saeculare) для совершения казни путем сожжения на костре — все эти приемы инквизиционного суда, впоследствии высоко усовершенствованные в Испании, употреблялись уже в описываемую эпоху во Франции. Церковь только разыскивала и судила нераскаянных грешников, но, «гнушаясь кровью» («Ecclesia abhorret а sanguine»), поручала исполнение своего приговора мирянам. В течение XIII века папская и епископская инквизиция, руководимая монахами доминиканского и францисканского орденов, творила ужасы сначала на юге, а затем во всех других областях Франции. Предназначенный первоначально для еретиков-христиан, кровавый трибу нал постепенно втягивал в свои сети и евреев. Воинствующая церковь устраивала костры и для неугодных ей еврейских книг, и порой — для самих евреев, попадавшихся в расставленные монахами сети ритуальных процессов.
§ 3. Королевские и феодальные евреи при Людовике Святом
Религиозная война на юге Франции привела к более тесному сближению юга с севером. Прованс и Лангедок, раньше почти независимые под управлением графов Раймундов и разных виконтов, подпали постепенно под власть французских королей. Филипп-Август и его сын Людовик VIII участвовали в альбигойской войне, и династии Капетингов впоследствии достались плоды завоеваний Симона Монфора. Но, усмирив еретический юг с благословения Иннокентия III, расчетливый Филипп-Август (1181-1223) вовсе не думал поощрять во Франции политику церкви, направленную к разорению евреев. С 1198 года, когда этот король вынужден был вернуть евреев в свои северные владения после временного их изгнания (том I, § 35), он очень бережно относился к ним как к дорогому финансовому аппарату, посредством которого можно было добывать деньги. Он регулирует кредитные операции евреев, охраняя интересы кредиторов и свои собственные: ведь король был участником в прибыли, поступавшей в его казну в виде высоких податей. В 1204 году он запрещает духовенству отлучать от церкви тех христиан, которые поддерживают коммерческие сношения с еврейскими финансистами или служат у них, — мера, прямо противоположная тем репрессиям, которые рекомендовались в пастырских посланиях папы Иннокентия III и вскоре были подтверждены Латеранским собором. Нет сведений, чтобы Филипп проводил в жизнь какое-либо из постановлений этого собора. Спустя три года после провозглашения соборных канонов он издает в дополненном виде регламент еврейской денежной торговли, установленный им раньше, по соглашению с некоторыми своими вассалами (статут 1206 года, дополненный в 1218-м). По этому регламенту евреи вправе брать по ссудам не более 43 процентов годовых; всякие письменные торговые договоры и долговые обязательства составляются официальным писцом и скрепляются печатью, хранящейся у двух почетных граждан, без чего сделка недействительна. Все это доставляло королю немалый доход. В 1202 г. этот доход («produit des Juifs») составлял 1200 ливров, а в 1217 г. возрос до 7550 ливров. Феодальные бароны и крупные помещики-сеньоры (Seigneurs) подражали королю и старались извлечь побольше доходов из еврейского населения в своих владениях. Отсюда территориальные споры между королем и феодалами или сеньорами из-за права владеть евреями, переходящими с места на место; эти споры улаживались путем соглашений и взаимных обязательств выдавать друг другу переселенцев (том I, § 35). Филипп-Август вынужден был, например, выдать графине провинции Шампань ее данника, богатого еврея Кресселена, поселившегося на королевской земле (1203), а затем подтверждено было соглашение о взаимной выдаче таких «беглых» вообще (1210). Такие же договоры заключались различными сеньорами между собой. Титул «королевский еврей» («judaeus regis», «juif du roi») c тех пор часто фигурирует в актах, для отличия от еврея-подданого какого-либо сеньора из графов или баронов.
Преемник Филиппа, набожный Людовик VIII (1223-1226), который, еще будучи принцем, жестоко расправлялся с еретиками на юге, пытался повернуть на путь репрессий и по отношению к евреям. Он аннулировал все причитавшиеся евреям долги, которым минула пятилетняя давность, и освободил должников от уплаты процентов по новым займам; капитал по новым займам подлежал погашению в течение трех лет через тех, «кому евреи подчинены», конечно, с вычетом комиссионного вознаграждения в пользу короля или баронов. Одновременно был возобновлен договор с баронами о взаимной выдаче еврейских переселенцев. На путь решительной репрессивной политики в церковном духе вступил король Людовик IX Святой (1226-1270), оставивший по себе печальную память в еврейской истории.
В этом короле церковь нашла свой идеал монарха, покорного слуги пап. Его дед, Филипп-Август, то гнал евреев, то покровительствовал им, в зависимости от своих материальных выгод; Людовик же, не дорожа земными благами, всегда был расположен угнетать евреев во славу христианства. Рыцарь церкви, он видел свое призвание в преследовании еретиков и иноверцев; крестовые походы, внешние и внутренние, были идеалом его жизни. Незлобивый по натуре, он, однако, не знал пощады, когда дело касалось веры. Он мечтал об обращении евреев в христианство и создал особый фонд для поддержки новообращенных. Больше всего боялся он влияния иудейства на христиан и поэтому советовал мирянам не рассуждать с евреями о делах веры. Друг Людовика и летописец его царствования Жоенвиль рассказывает о таком случае. В Клюнийском монастыре шел однажды диспут о вере между евреями и монахами. Гостивший в монастыре рыцарь спросил участвовавшего в диспуте раввина: верит ли он, что Дева Мария была матерью Бога? Раввин ответил: нет. «Тогда, — воскликнул рыцарь, — вы совершаете безумство, являясь в дом Святой Девы, в которую вы не верите и которую ненавидите», и тут же ударил раввина палкой по голове. Евреи удалились, унося с собою раненого раввина. Узнав об этом победном для христианства окончании диспута, король сказал: «Пусть спорят с евреями только добрые священники, мирянин же, слыша хулу на веру христианскую, должен защищать ее мечом, вонзая его в тело богохульника насколько влезет». Со своей стороны коронованный крестоносец пускал в ход меч закона для поражения еврейства как внушительной социально-экономической силы во Франции, но ему пришлось при этом бороться с общим хозяйственным укладом страны, и тут могущественный монарх оказался бессильным.
В статуте, выработанном в Мелене (Melun) на совещании государственных чинов (1230), было объявлено, что король, «ради спасения своей души, для прославления памяти своего отца и предшественников», решил вместе с баронами впредь не дозволять евреям отдавать деньги в рост под письменные обязательства и взыскивать их судом. Тут же Людовик и его феодалы завершили дело прикрепления евреев к их владельцам, установив, что ни король, ни бароны не вправе держать на своей территории «чужих евреев», подданных другого владельца, и всякий королевский чиновник или граф, который обнаружит в чужой вотчине «своего еврея» («judaeum suum»), может его задержать как своего раба («tamquam proprium servum suum»). Таким образом крайне затруднялось передвижение евреев из королевских земель в феодальные и обратно, а также из одной феодальной области в другую. Житейская необходимость разбивала все эти рогатки. Нуждавшиеся в кредите брали деньги взаймы у евреев не под запретные письменные обязательства, а под верный залог, обеспечивавший и капитал, и проценты. Все эти распоряжения вносили расстройство в торговый оборот и содействовали только размножению ростовщиков-христиан, которые, не смущаясь церковным запретом, отдавали деньги в рост рыцарям и торговцам. Готовясь к крестовому походу на Восток в 1247 году, король задумал перед отъездом совершить богоугодное дело: изгнать евреев из своих владений и конфисковать их имущество, но благочестивое желание короля не могло осуществиться вполне: были конфискованы только имения некоторых евреев. По возвращении из шестилетнего бедственного похода король опять принялся за евреев. Его религиозная совесть была неспокойна: ведь королевская казна получает пошлину со всех торговых сделок и кредитных операций евреев, а следовательно, он, христианнейший король, участвует в ростовщичестве — вывод совершенно верный. И вот Людовик издает декреты (1257-1258), чтобы всем христианским должникам или их наследникам были возвращены уже взысканные по займам проценты. Были назначены особые комиссары, которым поручалось рассматривать повсеместно такие долговые обязательства и удовлетворять претензии должников.
Как реагировали евреи на все эти эксперименты благочестивого короля, можно видеть из сохранившейся речи тогдашнего раввина, по всей вероятности апокрифической, но верно отражающей тогдашнее настроение французских евреев. Рассказывают, что в округе Нарбонны один из королевских декретов о частичном аннулировании еврейских займов вызвал большое волнение. В Нарбонне состоялось собрание представителей еврейских общин для обсуждения создавшегося положения. В собрании присутствовал и местный губернатор, по-видимому также недовольный вмешательством короля в дела автономной провинции. Здесь выступил с речью нарбоннский раввин Меир бен-Симон, известный апологет и полемист[2]. Оратор говорил о привилегиях, которые давались евреям предшествующими французскими королями со времени Карла Великого, и при этом напомнил об услугах, некогда оказанных евреями Карлу в войне за Нарбонну с арабами. Ныне же, продолжал раввин, евреи поставлены в тяжелое положение несправедливыми мерами короля Людовика. Евреям запрещают переселяться из земли одного сеньора в землю другого, но что же делать тем, которые не находят средств пропитания в месте своего жительства? При переезде из одного города в другой от них требуют уплаты особой пошлины у городских ворот. Король приказал губернаторам не оказывать евреям поддержки при взыскании долгов у христиан, между тем как евреев обязывают платить то, что они должны христианам. Евреям запрещают отдавать деньги взаймы на проценты или «с прибылью», не делая различия между чрезмерным «ростом» (usurae) и законной прибылью с капитала, которая не запрещена ни Библией, ни законами христианских императоров. А между тем без этих финансовых операций не могут жить ни евреи, не имеющие доступа к другим профессиям, ни христиане, от сеньора до крестьянина, которые часто вынуждены прибегать к займам. Сколько раз евреи-финансисты выручали в трудных случаях королей, сколько побед было одержано армиями, снаряженными на еврейские деньги!..
Красноречивые доводы раввина едва ли дошли до Людовика Святого, да и трудно было подействовать такими доводами на короля, который гораздо больше интересовался состоянием церквей в Святой Земле, чем благосостоянием Франции. Ведь даже борьба Людовика с денежной торговлей в обычных тогда формах кредита вытекала не из экономических мотивов, а из церковно-канонических требований. Мы увидим дальше, как он вторгался в религиозную жизнь евреев и поручал инквизиции сжигать их священные книги. Под конец своей жизни король все больше склонялся к непосредственным религиозным преследованиям. В 1269 г. он приказал своим чиновникам на юге заставлять евреев слушать проповеди известного миссионера, доминиканца Павла Христиани из Монпелье, который разъезжал по городам и вызывал евреев на диспут, причем их обязывали предъявлять миссионеру для проверки свои религиозные книги. В том же году король заметил, что плохо исполняется заповедь Латеранского собора об отличии в одежде для евреев, и повелел следить, чтобы они везде носили на верхней одежде особый знак в виде кружка из цветной материи.
В то время, когда Людовик Святой терзал евреев в Северной Франции, его брат, граф Альфонс де Пуатье, угнетал их в Лангедоке, особенно в округе Тулузы, который достался ему в удел после прежних либеральных графов Раймундов. В отличие от брата, Альфонс руководствовался более земными расчетами, чем небесными. Стремление обогатиться за счет евреев побуждало его к грубейшим насилиям. Он часто отдавал приказы о выселении евреев из разных городов в своих владениях и отменял приказы, когда обреченные на изгнание вносили ему большой выкуп. В 1268 г. Альфонс повелел арестовать всех состоятельных евреев в своих владениях и конфисковать их имущество. Узников держали до тех пор, пока они не дали точных сведений о состоянии своих финансов. После долгих переговоров их выпустили на свободу за выкуп в двадцать тысяч ливров, который обязались внести еврейские общины Тулузы и других городов. В следующем году граф Альфонс, в угоду христианскому духовенству, подтвердил для Лангедока приказ своего брата о ношении «еврейского знака», но потом давал возможность богатым людям откупаться деньгами от этого клеймения. Выходило и благочестиво, и прибыльно. Когда графа постигла тяжелая болезнь глаз, он обратился за помощью к еврею-врачу Ибрагиму, прославленному окулисту, хотя духовенство в своих соборах запрещало добрым христианам пользоваться услугами еврейских врачей. В лучшем положении находились евреи, жившие в феодальных владениях в тех областях Франции, которые еще не подпали под тяжелую руку Капетингов. Заинтересованные в получении «еврейских доходов» в виде подушных податей и торговых пошлин, феодальные графы и епископы охотно принимали гонимых евреев из королевских городов. На юге шла постоянная эмиграция евреев из Тулузы, Нима и других городов, управляемых королевским братом Альфонсом, в Нарбонну, где существовали две еврейские общины: одна — в принадлежавшем виконту квартале, а другая — в епископском квартале. Королевские чиновники, встревоженные уходом обоих данников, разыскивали их в новых местах жительства и требовали уплаты подушной подати как от «королевских евреев»; виконт и епископ оспаривали эти требования, считая переселенцев своими данниками. С другой стороны, каждый из владельцев Нарбонны, светский и духовный, старался разными льготами привлечь евреев в свой район, под свою юрисдикцию. Община в большом еврейском квартале (Grandes Juiveries) жила свободно под покровительством либеральных виконтов. Общиной управляли выборные старшины, или «консулы», из ее среды, которые в делах, касающихся внешнего благоустройства еврейского квартала, подчинялись городским консулам, или магистрату, но во внутренних делах были автономны. Во главе общины стоял «наси» из сановного рода Калонимосов, известный в народе под громким именем «roi juif» (еврейский король). Его подворье (cortada) — ряд высоких зданий красивой архитектуры — находилось в центре «Grandes Juiveries». Меньшая община устроилась в другой части города, на епископской земле. Нарбоннский епископ получал с нее все подати, а взамен оказывал ей покровительство против всякого рода притеснений, в том числе и стеснительных церковных канонов. Здесь не исполнялись не только предписания Латеранского собора относительно еврейской одежды, но и решения самого Нарбоннского собора 1227 года, который подтвердил римские каноны и определил форму «еврейского знака». Сам архиепископ Петр III, который председательствовал в этом соборе, не думал серьезно проводить в жизнь его унизительные для евреев решения, ибо опасался, что тогда его данники переселятся в другую часть города, находившуюся под юрисдикцией либерального виконта. Каноники местных церквей нередко упрекали архиепископов за нарушение церковных правил, но те продолжали свою двойственную политику: в соборах духовенство подтверждало разные запреты, направленные против кредитных операций евреев (напр., в Монпелье в 1258 г.), а у себя в метрополии не ставили этой денежной торговле никаких препятствий, от которых пострадали бы их личные интересы и местная торговля вообще. Желая привлечь переселенцев, нарбоннский архиепископ Петр IV даровал евреям новую хартию вольностей (1284 г.). Выговорив в свою пользу основную подать с каждого «очага» или дыма (feu), архиепископ гарантировал евреям-заимодавцам судебную поддержку в их справедливых претензиях к должникам и право распоряжаться залогами, причем запрещалось только брать в залог церковные вещи; он обязался отпускать всякого арестованного по гражданскому делу еврея накануне субботы и праздника, с тем чтобы тот после праздника сам возвращался в арестный дом. Духовный князь таким образом явно соперничал со светским своим соседом, виконтом Нарбонны, издавшим раньше свою хартию вольностей для евреев. Между этими соседями нередко происходили споры из-за юрисдикции над евреями двух общин Нарбонны, перемещавшимися из одного квартала в другой, — споры, которые улаживались письменными договорами между обоими соперниками. Евреи, конечно, только выигрывали от такого соперничества их покровителей.
Благодаря этому покровительству часто предупреждались массовые нападения на евреев во владениях феодалов. В 1236 году какой-то еврей в Нарбонне, во время ссоры с христианским мальчиком-рыбаком, ударил его по голове деревянным сосудом и тяжело ранил. Приглашенный к раненому врач-христианин не мог или не хотел лечить его, и мальчик умер. Тотчас в городе начались волнения. Толпа, созванная церковным колоколом, бросилась на еврейские дома, стала ломать двери, бить обитателей и грабить имущество. Тем временем члены городского совета, консулы, подошли к дворцу виконта Эмери IV, требуя возмездия за убитого христианина. Но виконт, свободный от диких суеверий и видевший в убийстве рыбака только несчастную случайность, поспешил на помощь евреям. Он двинул военный отряд против громил, отогнал их от еврейских домов, а награбленное имущество вернул владельцам. Община избавилась от великой опасности, и по этому поводу был установлен местный праздник ежегодно в годовщину происшествия, 21 Адара (март), в неделю Пурима («Нарбоннский Пурим»).
Местные власти были, однако, бессильны против нападений отрядов крестоносцев, которые при Людовике IX неоднократно набирались во Франции для похода на Восток. Часто случалось, что задуманный далекий поход отменялся или откладывался, и собравшиеся отряды, прежде чем возвращаться домой, считали своим долгом расправляться с евреями. Летом того же 1286 года буйные шайки крестоносцев громили и убивали в Бордо, Анжу, Пуату и соседних городах. Немногие евреи спаслись притворным крещением, большинство же приняло мученическую смерть; иные сами убивали себя, по примеру рейнских мучеников первого крестового похода. Около 30 человек было убито и ранено в то ужасное лето[3]. Даже папа Григорий IX был тронут «слезной просьбою проживающих во Франции евреев» о защите их от носителей креста. В послании к епископам Бордо и других разгромленных городов он напомнил, что в программу борьбы с иудейством не входит ни истребление, ни насильственное крещение его последователей, которые ныне находятся «в новом египетском рабстве» («sub nova egyptiaca servitute») — признание весьма ценное в устах главы христианской церкви.
§ 4. Религиозные диспуты и сожжение Талмуда; жертвы инквизиции
Век глубокого религиозного брожения и смелых ересей в христианстве развил в обществе необычайную склонность к религиозным диспутам. Ересь вальденцев и альбигойцев, отвергавшая наиболее претившие евреям догматы христианства, отчасти была связана с теми страстными спорами, которые издавна велись между евреями и христианами. Во второй половине XII века, время наибольшего развития ересей в Южной Франции, эти диспуты стали обычным явлением в обществе и литературе. К ним готовились с обеих сторон: католические богословы писали полемические трактаты как руководства для христиан при спорах с евреями[4], а раввины сочиняли такие же пособия для опровержения догматов христианства и его неправильных толкований Библии. В это время жившие в Провансе грамматики и комментаторы Иосиф и Давид Кимхи писали свои антихристианские апологии. В предисловии к своей «Книге Завета» («Sefer habrit») Иосиф Кимхи говорит, что он писал ее по настоянию своих учеников как пособие для диспутирующих с иноверцами и крещеными евреями, которые извращают смысл Св. Писания символическими толкованиями в христианском духе.
Этот маленький трактат изложен в виде диалога между христианином и евреем («min u’maamin») о догматах Троицы и Богородицы, об искуплении первородного греха Христом и его мессианской роли. С богословской почвы спор иногда переносится на бытовую и социальную. Еврей в диалоге доказывает, что в нравственном отношении евреи стоят выше христиан. Заповеди «не убий», «не прелюбодействуй» они исполняют лучше, ибо среди них гораздо меньше убийц и развратников, чем среди христиан; любовь к ближнему больше развита среди евреев: они друг друга выручают в беде, заботятся о своих нищих, а бедным, стесняющимся протягивать руку, помогают тайно; они оказывают гостеприимство и никогда не берут у гостя платы, что редко встречается среди христиан. На щекотливый вопрос о еврейском ростовщичестве диспутант отвечает, что Тора запретила евреям отдавать деньги в рост соплеменникам, и это так строго соблюдается, что еврей даже не считает себя вправе прятать хлеб и другие продукты в ожидании повышения цен, ибо полученная таким образом прибыль рассматривается как рост; они берут проценты по ссудам с инородцев, но ведь и христиане ссужают деньги на проценты и своим, и евреям же. Вы говорите, возражает далее еврей, что между вами есть люди святые, отрекающиеся от всех благ земных, но таких один на тысячу или десять тысяч человек, а прочие погружены в житейскую грязь; даже ваши священники и епископы, обрекающие себя на безбрачие, предаются разврату, чего не найдете среди еврейского духовенства. С большею еще легкостью еврей оперирует в догматическом споре. Неужели, восклицает он, великому, непостижимому Творцу Вселенной понадобилось войти в чрево женщины, родиться, затем умереть, чтобы принести людям спасение? Что означает крик Иисуса на кресте: «Боже, зачем ты оставил меня?» Не к себе ли он взывал, раз он сам Бог? Если он явился для искупления греха Адама и Евы, зачем ждал он четыре тысячи лет? Ведь явись он раньше, он осчастливил бы сотни поколений, спасая их от адских мук за грех прародителей. Вы утверждаете, что евреи страдают, рассеянные по всему свету, за то, что их предки предали Иисуса мукам распятия. Но вы же верите, что Иисус сам сошел на землю, с тем чтобы претерпеть муки и смерть ради спасения человечества, — следовательно, ваши предки только помогли ему осуществить его волю, или же он, как Бог, внушил им такой образ действия. Разве за это благое дело их потомки должны страдать? Диалог кончается так: «Нашу Тору сравнивают с огнем, а у вас вода крещения, но ваша вода никогда не потушит нашего огня».
Сыну Иосифа Кимхи, Давиду, приходилось не раз лично вести диспуты с христианами. Отголоски этих споров слышатся в его комментариях к Псалмам и в особой апологии («Tešubat ha’Radak»). Между прочим, он указывает, что ссылки апостолов и отцов церкви на библейских пророков не подтверждают мессианства Иисуса, который не имеет ни одного из пророческих признаков Мессии: он является «сыном Давида» только со стороны матери, если даже верить евангельскому родословию; он не собрал рассеянного Израиля со всех концов земли и не восстановил Иерусалим; он не водворил мира на земле, ибо войны продолжаются и люди не превратили мечей в плуги.
Устная и письменная полемика особенно усилилась в XIII веке, когда появились миссионеры из ордена доминиканцев или «братьев-проповедников» (fratres praedicatores), которые навязывали евреям диспуты по вопросам веры. То в частной беседе между монахом и раввином, то в синагоге, куда миссионер-доминиканец иногда врывался со своей проповедью, разгорался вековечный спор двух религий. Многие ученые евреи так изощрились в искусстве диспутации, что считались виртуозами по части словесных турниров. Двое из таких диспутантов по профессии, Натан Оффициал и его сын Иосиф, жившие в Северной Франции в эпоху Людовика Святого, часто имели собеседования с епископами, учеными «якобитами» (доминиканцами) и францисканцами и с королевским духовником. Сохранившийся в рукописи сборник их ответов («Книга Иосифа Ревнителя», Sefer Josef Натекапе) свидетельствует, что собеседования велись с такой свободой и непринужденностью, какие трудно было предполагать в то время возбужденных религиозных страстей. В интимных беседах с церковными сановниками евреи-диспутанты позволяли себе необыкновенно смелые ответы. Многие из ответов поражают своим остроумием. Кто-то задал р. Натану коварный вопрос: почему после разрушения первого храма вавилонское пленение длилось 70 лет, а рассеяние Израиля после разрушения второго храма длится уже больше тысячи лет? Не за то ли, что они отвергли Христа? Натан ответил: «Во время первого храма иудейский народ грешил тем, что поклонялся жалким и скоропреходящим идолам, но в эпоху второго храма он выдвинул из своей среды Иисуса и его апостолов, которые прочно утвердили свою религию во всем мире, и за этот грех он обречен на рассеяние по всему миру до сих пор». Один священник спросил: почему у вас, евреев, нет колокольного звона в синагогах? Еврей повел его на рынок, и они услышали выкрики торговцев дешевой рыбой, зазывавших публику в свои лавочки. Затем они подошли к тому ряду, где продаются высшие сорта рыбы, и там никаких зазываний не было. «Вот видишь, — сказал еврей, — владельцы хорошего товара не зазывают к себе, ибо сам товар говорит за себя, поэтому у нас нет колокольного звона». Канцлер Парижского университета спросил раввина: почему Моисеев закон установил строгую изоляцию для лиц, прикоснувшихся к трупу? Тот ответил: «Потому что Бог предвидел, что позже появятся люди, которые прославят Иисуса за то, что он принял на себя смерть; поэтому он установил законы, напоминающие, что прикосновение к мертвецу оскверняет». Какой-то священник спросил: почему Бог открылся Моисею в кустарнике (неопалимая купина), а не под другим деревом? «Потому что, — последовал ответ, — из кустарника нельзя сделать крест». Еврейские оппоненты не щадили и национального самолюбия своих собеседников. На довод о порабощении евреев чужими народами по воле Бога Натан ответил: «Вы не носите ига чужого народа, и ни одна палка не бьет вас по спине, но вы сами — бьющая палка. Ваше орудие — меч, ваша профессия — кровавая война».
Нет сомнения, что доводы еврейских диспутантов смущали, а нередко возмущали христиан. Мирные религиозные собеседования кончались резкими возражениями с одной стороны, а иногда и «бьющими доказательствами», как в рассказанном выше случае с рыцарем, который избил раввина в монастыре. Людовик Святой, как мы видели, одобрил последний исход диспута и выразил желание, чтобы с евреями спорили о делах веры только ученые богословы, а не миряне. Здесь король имел, вероятно, в виду буллу папы Григория IX от 1233 года, которой христианам вообще запрещалось пускаться в споры с евреями о делах веры, так как при этих диспутах простодушные католики могут запутаться в сетях неверия. Между тем католическое духовенство, не имея успеха в частных диспутах с евреями, стало доискиваться того арсенала, откуда эти «враги Христовы» берут свое оружие. Многие ученые монахи из доминиканского ордена знали еврейский язык и при помощи своих товарищей из крещеных евреев могли добраться до чтения трудного текста Талмуда. Здесь-то и стали искать корень антихристианских идей, а перебежчики из еврейского лагеря предложили свои услуги церковным сыщикам. Был затеян процесс против Талмуда.
В 1239 году монах-доминиканец Николай Донен (Donin), крещеный еврей из Ла-Рошеля, желая доказать свое рвение к делам церкви, подал покровителю инквизиции папе Григорию IX донос, в котором утверждал, что в Талмуде содержатся выражения, оскорбительные для Христа и христиан, и вообще безнравственные мнения. Папа поручил епископам Испании, Франции и Англии и приорам доминиканского ордена в Париже забрать у евреев книги Талмуда и расследовать, сколько правды в доносе Донена. Розыск начался в Париже. У местных евреев отобрали книги Талмуда, а раввинов призвали для объяснений. Была назначена комиссия для выслушания обвинителя Донена и возражений раввинов. К участию в диспуте со стороны евреев явились рабби Иехиель из Парижа, р. Моисей из Куси и еще двое раввинов. 12 июня 1240 г. в Париже открылся публичный диспут в присутствии высших чинов двора и духовенства. Комиссия, в состав которой вошли парижский архиепископ, канцлер университета и один из членов «святой инквизиции», представила длинный обвинительный акт против Талмуда, выработанный при участии доносчика Донена и состоявший из 35 пунктов. Главные пункты обвинения заключались в том, что Талмуд содержит оскорбительные для Иисуса Христа выражения, вроде того, что он незаконный сын Марии и некоего Бен-Сотады, что за свое отступничество от иудейской веры он осужден на вечные муки в аду. Далее Талмуд будто бы содержит враждебные христианам изречения: дозволяется убивать «гоим» и обманывать их, смеяться над их «идолами» или иконами, проклинать их в молитвах; наконец, в Талмуде имеются выражения богохульные и противные нравственности, а также глупости и курьезы.
Все эти обвинения были построены на основании цитат из агадической части Талмуда, где среди многочисленных легенд и афоризмов сохранялись следы народного суеверия и вражды к гонителям-иноверцам. Рационалист из школы Маймонида сразу устранил бы такие упреки заявлением, что за эту вольную письменность Агады еврейская религия не отвечает, как не отвечает христианство за все писания отцов церкви и составителей житий святых, где суеверия и религиозной нетерпимости не меньше, чем в талмудической Агаде. Но парижский раввин Иехиель и его товарищи из школы тосафистов, принимавшие без критики всю легендарную письменность, оказались в затруднительном положении. Рабби Иехиель кое-как выпутался из затруднения, объявив некоторые выражения не относящимися к христианству, но он не пытался объяснять поэтические сказания, в которых обвинители усматривали богохульство (например, что Бог ежедневно плачет о том, что Он разрушил иерусалимский храм и рассеял евреев по свету, и т.п.). По поводу обидных для «гоим» талмудических выражений р. Иехиель привел противоположные максимы того же Талмуда, обязывающие заботиться о бедных и больных без различия исповедания, рекомендующие приветствовать нееврея при встрече и т.п. «Ты знаешь, — говорил он, обращаясь к обвинителю Донену, — как мы преданы нашему закону, сколько наших было убито, потоплено, сожжено, удавлено за нашу веру, и тем не менее мы поддерживаем с христианами те сношения, которые Талмуд запретил нам с язычниками. Талмуд говорит, например: «Три дня перед идами (праздниками) гоев нельзя иметь с ними никаких сношений», — а вот пройдись по еврейской улице и увидишь, как евреи делают дела с христианами даже в самые дни христианских праздников. Мы вступаем с ними в товарищество по торговым делам, поручаем своих детей их кормилицам, обучаем христиан Торе, ибо есть много священников, знающих еврейский язык». В том же духе отвечали товарищи Иехиеля на диспуте. Монахи же в протоколе заседаний записали, что раввины «признали» многие странные места Талмуда, то есть не отрицали, что они там имеются. Отсюда сделано было заключение, что Талмуд есть книга богохульная и вредная, подлежащая уничтожению. Комиссия духовных отцов постановила сжечь все собранные списки многотомного Талмуда.
Встревоженные решением парижской комиссии, евреи стали усиленно хлопотать перед высшими властями об его отмене или, по крайней мере, отсрочке исполнения. Современный монах-доминиканец рассказывает, что парижские евреи поднесли большую сумму денег одному придворному прелату и умоляли его спасти их книги от костра. Подкупленный прелат склонил короля к отмене решения комиссии, евреи получили обратно конфискованные книги и возрадовались, но напрасно: через год тот же прелат, явившись на аудиенцию к королю, вдруг почувствовал боль во внутренностях и тут же упал на пол мертвый; король увидел в этом кару за грех своего духовника, пощадившего еврейские книги, и приказал исполнить приговор над ними. Из этого рассказа можно извлечь только тот фактический вывод, что евреям удалось своими ходатайствами задержать на два года исполнение приговора комиссии. В 1242 г. роковое решение пришлось исполнить. В июне этого года книги Талмуда, нагруженные на 24 возах, были публично сожжены на одной из площадей Парижа. Весть о сожжении священных книг глубоко опечалила евреев всех стран. Германский главный раввин Меир из Ротенбурга сочинил по этому случаю свою известную синагогальную элегию, начинающуюся трогательными словами, обращенными к святой Торе: «Спроси, спаленная огнем, что сталось с теми, кто рыдает о страшном жребии твоем» («Saali serufa»). Во Франции и Италии также читались в синагогах элегии о сожжении Торы. В Риме установлен был пост по случаю парижской катастрофы.
Сменивший папу Григория IX Иннокентий IV сначала приветствовал начинание Людовика Святого в деле борьбы с «вредными книгами» евреев. В письме к королю (1244) папа просил его: «Повели, чтобы во всем твоем государстве, где только эти книги найдутся, они были сожжены огнем». Начались новые конфискации талмудических книг в еврейских общинах, и в провинции готовилось повторение парижского аутодафе. В то время папа приехал на продолжительное пребывание в Лион, и раввины разных общин явились к нему с жалобами на грубое вторжение в религиозную жизнь евреев. Без Талмуда, говорили раввины, мы не можем изучать Библию, которую он объясняет, и исполнять законы нашей веры. Тогда Иннокентий IV предписал кардиналу-легату Одону в Париже, бывшему канцлеру университета и члену комиссии, осудившей Талмуд: вновь пересмотреть талмудические книги, чтобы убедиться, какие из них можно без ущерба для церкви возвратить евреям (1247). Королю Людовику папа одновременно написал, что он считает своим долгом первосвященника церкви, которая терпит рядом с собой последователей Ветхого Завета, давать им возможность жить по законам их религии. Но указание папы на необходимость смягчения репрессий не понравилось парижским фанатикам. Легат в ответном письме доказывал, что Талмуд извращает смысл Библии, что раввины обманывают папу и кардиналов, уверяя их, будто Библия без Талмуда им непонятна, и что, наконец, было бы большим скандалом возвратить евреям уцелевшие списки недавно осужденной книги. Дурные книги надо уничтожать, как дурных людей, еретиков, хотя бы в них попадались и хорошие мысли: ведь осуждают же еретика, отвергающего один догмат веры, хотя бы он признавал все остальные. Тем не менее, прибавляет легат, он подчиняется повелению папы и обещает вновь пересмотреть доставленные ему евреями списки Талмуда. Пересмотр состоялся в новой цензурной комиссии, в которой участвовало много христианских богословов, в том числе и знаменитый доминиканец Альберт Магнус, который из философских сочинений Маймонида и Габироля заимствовал главные элементы своей теологической системы («Summa Theologiae»). Как и следовало ожидать, Талмуд был осужден и в новой комиссии. Руководитель ее, кардинал-легат Одон, объявил (май 1248 г.), что книги полны ужасающих заблуждений и богохульства и не могут быть терпимы в христианском государстве. Опять усилилась реквизиция еврейских книг в разных городах Франции. В актах 1250 года отмечен ряд подвигов «братьев-проповедников» (доминиканцев) по части розыска и уничтожения талмудических списков. Позже эти гонения прекратились. Евреи научились откупаться от новых репрессий, как от многих прежних. Светская власть оказывала им и здесь поддержку против вторжения католического духовенства в их внутреннюю жизнь. Пострадало только временно дело изучения Талмуда в раввинских школах Франции. Многие ученые и раввины эмигрировали. Участник парижского диспута р. Иехиель переселился в Палестину (1259 г.).
Доминиканская инквизиция, расправлявшаяся огнем с еврейскими книгами, иногда устраивала костры и для самих евреев. Потрясающее событие произошло весною 1288 года в городе Труа (Troyes), родине Раши и колыбели талмудической науки. В пятницу Страстной недели, 26 марта, которая совпала с предпоследним днем еврейской Пасхи, толпа христиан, распаленная церковной проповедью о муках распятого Христа, ворвалась в дом богатого и ученого еврея Исаака Шателена с целью «отомстить за смерть Спасителя». Судя по намекам в сочиненных по случаю катастрофы элегиях, подстрекатели из христиан еще раньше подбросили в дом Шателена труп христианина и теперь привели туда возбужденную толпу для обнаружения «еврейского преступления». Дом был разграблен, Шателен со всей семьей и еще восемь представителей общины были арестованы и переданы в распоряжение доминиканских инквизиторов. Суд инквизиции обвинил евреев в ритуальном убийстве и приговорил тринадцать человек к сожжению на костре. Инквизиторы предложили помиловать тех осужденных, которые примут крещение, но евреи отвергли это предложение. 24 апреля совершилась публичная казнь. Страшная картина мученичества изображена в четырех элегиях современников, из которых три написаны на еврейском языке, а четвертая на старофранцузском народном языке того времени еврейскими буквами. Первыми подошли к костру Исаак Шателен и его семья: беременная жена, два сына и невестка. Со связанными на спине руками они шли на смерть, распевая псалмы. Вот бросают в огонь Исаака, «богатого всяким добром, славного творца Тосафот и библейских толкований». Увидя это, его жена испустила пронзительный крик: «Я пойду вслед за моим другом!» — и беременную женщину бросили в костер. В муках смерти младший сын крикнул старшему: «Брат, я горю!» — а старший ему в ответ: «Ты идешь в рай». Когда дошла очередь до красавицы невестки, жены старшего сына, палачи стали ее уговаривать: «Крестись, мы тебе дадим хорошего кавалера»; она с негодованием воскликнула: «Я не оставлю своего Бога, сколько бы вы меня не истязали!» Один из нотаблей общины, Симсон, погиб как богатырь духа, ободряя товарищей. Барух Тоб-элем (Bendit Bonfils) крикнул долго мучившему его палачу: «Раздуй огонь, злодей!» Пал духом только Симон «Софер», писец и кантор, который «так прекрасно совершал богослужение в синагоге»; он плакал, говоря: «Не о себе плачу, но о детях моих». К Исааку Когену подошли «проповедники» (доминиканцы) и стали его склонять к крещению. Мученик ответил: «Я умру во имя Бога; как священник, я принесу ему в жертву свое собственное тело». На костре погиб еще хирург Хаим из Бриенона, «возвращавший зрение слепым».
Город Труа, где совершилось это страшное дело, находился в графстве Шампань, которое незадолго перед тем воссоединилось с коронными землями, так как графиня Шампань вышла замуж за французского короля Филиппа Красивого. Узнав о расправе инквизиции с членами еврейской общины, Филипп усмотрел в этом умаление своих прав и ущерб для своих доходов. Через три недели после казни в Труа он издал приказ, которым запрещалось монахам-инквизиторам судить евреев без разрешения местного королевского сенешаля, который должен установить чисто религиозный характер преступления.
Спустя два года после трагедии в Труа совершилось кровавое дело на почве народного суеверия в самом Париже. Здесь в 1290 году были сожжены на костре один еврей и его жена по обвинению в том, что они прокололи гостию, церковную хлебную лепешку для причастия. В народе пошла нелепая молва, будто из проколотой гостии брызнула кровь широкой струей, кровь тела Христова, символически скрытого в церковном хлебе. «Чудо» воспевалось в балладах, и церковь на Rue des Billetes, где оно произошло, привлекала много богомольцев с приношениями. Ради этого и был, вероятно, инсценирован весь процесс. А два еврея во славу догмата евхаристии погибли на костре.
§ 5. Филипп Красивый и изгнание 1306 года
Между двумя яркими юдофобскими царствованиями, набожного Людовика Святого и нечестивого Филиппа Красивого, недолгое царствование Филиппа III Смелого (1270-1285) представляло собой как бы «полосу безразличия» на магнитной пластинке. Личность короля не играет роли в политике по еврейскому вопросу: королевская власть кладет только свой штемпель на распоряжения духовных властей, которые в эти годы особенно успешно проводят в жизнь соборные каноны. По требованию духовенства Филипп III возобновил в 1271 г. декрет Людовика Святого об обязательном ношении отличительного еврейского знака, а через несколько лет напомнил о церковных канонах, запрещающих евреям держать христианских кормилиц, продавать мясо христианам, купаться с ними в общей бане и т.п. С благословения римских пап орден доминиканцев и суд инквизиции развили тогда во Франции интенсивную деятельность, которая все более давала себя чувствовать евреям. Еще в 1267 г. папа Климент IV издал буллу («Turbato corde»), в которой приказывал инквизиторам из «любимой братии орденов проповедников и миноритов» преследовать не только христиан, совращенных в иудейство, но и совратителей их из евреев. «Совращенными» были обыкновенно те крещеные евреи, которые вследствие тогдашних гонений притворно принимали христианскую веру и потом отрекались от нее. В 1273 году папа Григорий X постановил, что такие отпавшие от церкви вместе с их пособниками подлежат суду инквизиции наравне с еретиками. В следующем году монах Бертран Деларош был назначен «инквизитором против еретиков и иудействующих христиан» в Провансе. В 1277 году французские инквизиторы спрашивали папу Николая III, что делать с отпавшими от христианства евреями, которые томятся в тюрьме уже целый год и не желают вернуться в лоно церкви. Папа ответил, что с такими людьми надо поступить как с еретиками, а именно передать их в руки светской власти для сожжения на костре. В том же году в Тулузе был сожжен раввин Исаак Маль (Males) за то, что он одного крещеного еврея, раскаявшегося перед смертью, приобщил к вере отцов и похоронил на еврейском кладбище. Под влиянием папских агентов Филипп III перелагал соборные решения в королевские «ордонансы». Собор в Бурже (1276) выработал новое ограничение для евреев: евреи имеют право жить только в городах и значительных местечках, а не в деревнях, дабы они не совращали простодушных поселян с пути веры, — а через несколько лет этот канон появляется уже в виде королевского декрета (1283), вменяющего в обязанность дюкам, графам, баронам и всем чиновникам «заставлять евреев жить в больших городах, где они обыкновенно обитают». При этом приказано следить также, чтобы евреи не строили новых синагог и не хранили у себя книг Талмуда, осужденных в Париже и подлежащих сожжению.
Иная система юдофобии установилась при Филиппе IV Красивом (1285-1314). Этот буйный король, который вел борьбу с папством и довел ее до кулачной расправы с Бонифацием VIII, стремился обуздать инквизицию и ослабить вмешательство духовенства в государственные дела, но он делал это не из либерализма, а лишь потому, что не терпел никакой власти рядом с собой, никаких соперников по части извлечения денег из подданных. Не жестокости инквизиции, а право ее конфисковать имущество осужденных делало для него ненавистным это учреждение, отнимавшее у него наследство подданных, которое он считал своей собственностью. Вот почему Филипп IV после описанной выше казни в Труа запретил инквизиторам впредь судить евреев без разрешения королевской власти, а затем неоднократно напоминал своим чиновникам, чтобы они не допускали ареста евреев по требованию монахов или даже важных церковных сановников, пока не убедятся, что это дело не подлежит рассмотрению в королевском совете (1288, 1291, 1302). Что король разделял самые грубые суеверия массы относительно евреев, видно из того, что при нем и несомненно с его одобрения были сожжены в Париже два еврея по вышеупомянутому делу осквернения гостии. Кроме того, он в особом декрете (1299) предписал своим чиновникам, чтобы они, по требованию «инквизиторов по делам еретической порчи», «арестовывали, заключали в тюрьму, таскали из тюрьмы в тюрьму и карали по законам апостольского престола» тех евреев, которые подозреваются в совращении христиан в иудейство или в осквернении «святейшего тела Христова» (гостии). В том же декрете король перечисляет другие «преступления» евреев: они скрывают у себя беглых еретиков, они воздвигают новые синагоги и поют там слишком громко, распространяют осужденные книги Талмуда с их «богохульными выражениями против Девы Марии». Вообще, у Филиппа IV были все данные, чтобы идти против евреев об руку с католическим духовенством и святой инквизицией, но только еврейской добычей он не мог поделиться с ними. Сребролюбивый король сумел обратить в источник дохода и закон об отличительном знаке: он предписал брать денежный штраф с тех, которые не носят знака (1288). Он возобновил декрет своего предшественника о запрещении евреям жить в местечках и селениях (1291), но не из опасения религиозного соблазна для «простодушных поселян», а потому, что там нет торговли и, следовательно, казна не извлечет тех выгод от торговых пошлин, что дают большие города.
Ни один французский король не занимался так много евреями, как Филипп IV, и в этом отношении он превосходит даже своего прадеда, Филиппа-Августа. Через все его декреты красной нитью проходит одно: торг евреями, как крепостными, и выколачивание из них прибыли. Еще будучи принцем, он, вступив во владение провинцией Шампань при женитьбе на графине Шампанской, взял с евреев этой провинции «приданое» в 25 000 ливров за утверждение их права жительства. Он постоянно спорил с баронами за юрисдикцию над евреями вассальных областей, ссылаясь на свои верховные королевские права. В 1297 г. состоялся третейский суд между королем и его братом Карлом, графом Валуа, Алансона и Анжу, по делу о 43 евреях, которых каждая сторона считала «своими»; суд решил, что только 12 евреев принадлежат графу, причем состоялось соглашение сторон о том, что переселение евреев из одной области в другую не освобождает их от прежнего подданства. Любопытно, что третейскими судьями в деле были по выбору сторон два еврея: Кало (Calot) из Руана, как представитель королевских евреев, и Жусе (Joucet) из Понтуаза, «еврей графа Д’Алансона». Через два года между братьями состоялась крупная торговая сделка: граф Карл де Валуа продал Филиппу IV всех евреев своих владений, в числе 2000 человек, за 20 000 ливров. Своим провинциальным чиновникам, сенешалям и бальи, король постоянно напоминал об аккуратном взимании специальной «еврейской подати» (taille des Juifs), предписывая арестовывать неисправных плательщиков и препровождать их в Париж. Ответственными сборщиками назначались состоятельные евреи.
Филипп IV зорко следил за кредитными операциями евреев для того, чтобы от него не ускользнула часть прибыли. В 1291 году сенешаль Каркассона, большого еврейского центра на юге, получил предписание короля: собрать сведения обо всех процентных ссудах евреев и выяснить путем рассмотрения заемных писем и опроса должников, какова в каждой сделке капитальная сумма долга и сумма наросших процентов, причем должникам сообщалось, что процентов они не обязаны платить. Но через год король решил, что и ему нужно на этом деле заработать, и приказал взыскать капитальную сумму долгов, по которым взимались лихвенные проценты, в пользу королевской казны. В 1295 г. богатые евреи сенешальства Бокер (Beaucaire) были арестованы и отправлены в Париж, где содержались в замке, пока они не указали точных цифр своих ссуд и не уступили королю всю «лихвенную» прибыль (usuraria) по этим ссудам. Таким образом под предлогом избавления должников от ростовщической кабалы король становился сам главным ростовщиком.
Путем таких частичных конфискаций он подготовлял акт всеобщей экспроприации евреев во Франции.
Было ясно, что Филипп Красивый, идя по пути Филиппа-Августа, дойдет до того же конца — до общего ограбления евреев и изгнания их из страны. Это и произошло в 1306 году. Королевская казна была пуста, нужны были сразу огромные деньги, и король, подобно жадному хозяину в сказке, решил зарезать курицу, несущую золотые яйца: изгнать евреев из Франции и завладеть их богатствами. Для проведения этого плана были назначены повсюду особые комиссары. По их распоряжению были предварительно арестованы представители еврейских общин на большей части французской территории, а все имущество и торговые книги евреев были опечатаны. Это было сделано не только в королевских владениях, куда теперь входили многие из прежних обширных графств (кроме Иль-де-Франс — Шампань, Нормандия, Анжу, Лангедок и др.), но и во владениях различных сеньоров, куда эксплуатируемые королевские евреи часто переселялись, за исключением некоторых провинций. Аресты евреев произошли повсюду, одновременно, 22 июля (10 Ава), на другой день после национального траура. Арестованным объявили, что они должны в месячный срок выселиться из Франции, оставив здесь свое имущество, кроме необходимой одежды и небольшой суммы денег на дорогу. Огромная масса евреев (число их не указано в источниках) лишилась одновременно родины и состояния. По истечении объявленного срока десятки тысяч людей покинули города Франции, где их предки жили еще со времен древнеримской империи. Все движимое и недвижимое имущество изгнанников досталось королю и было распродано им весьма выгодно с публичного торга. Когда разнесся слух, что изгнанники, надеясь на скорое возвращение, зарыли много ценностей в потайных местах своих дворов, Филипп объявил, что всякий, кто укажет комиссарам местонахождение спрятанных ценностей, получит пятую долю. Евреи, принявшие христианство, не подверглись изгнанию, хотя такое приращение паствы Христовой едва ли радовало Филиппа, ибо уменьшало его добычу. Впрочем, число таких перебежчиков было незначительно, за исключением Тулузы, где многие, не желая разориться, крестились притворно.
«То, что происходило в Тулузском округе после королевского захвата, — говорит новый французский историк (Langlois), — совершалось, вероятно, и в других местах[5]. Все движимое и недвижимое имущество евреев было быстро описано и пущено в продажу с публичного торга. Иные припрятали наиболее ценные вещи; начался розыск спрятанных сокровищ, и пятая часть находки была обещана доносителям. Приемщики отбирали деньги, вырученные от продажи вещей, а также драгоценности из золота и серебра — чаши, пояса, кольца; все это посылалось на монетный двор, кроме наиболее красивых вещей, которые оставлялись для короля. Продажа недвижимости была рассрочена в большинстве округов на несколько лет для того, чтобы не сбить цен, хотя комиссаров по еврейским делам постоянно торопили из Парижа, чтобы они действовали «быстрее и плодотворнее»... Архивы старой Расчетной Палаты содержат много описей и отчетов, доставленных этими чиновниками; сохранилось много судебных протоколов, из которых видно, что иные дома, сады, школы и кладбища евреев продавались по высокой цене. Так консулы (члены городской управы) в Нарбонне приобрели за 860 ливров знаменитую «Кортаду» — подворье семьи Калонимосов, глава которой был «князем» («наси») еврейской общины. Приемщики еврейского имущества в Тулузском сенешальстве собрали 75 264 ливра».
Филипп IV оправдывал свое ограбление евреев тем, что многие из них занимались кредитными операциями, но после изгнания евреев он взыскивал в свою пользу их деньги с христианских должников с необычайной строгостью, хотя довольствовался получением капитала без процентов. Те должники, векселя которых не были найдены в бумагах изгнанников, обязаны были сами заявлять королевским комиссарам о размере своего долга; не явившиеся разыскивались по записям в забранных у евреев счетных книгах. Путем принуждения король получал деньги даже по старым и спорным долгам. Он оказался кредитором гораздо более жестоким, чем изгнанные им «ростовщики». В тех же случаях, когда кредиторами евреев оказывались христиане и требовали от королевских чиновников уплаты долга из конфискованного еврейского имущества, их грубо прогоняли: король своих долгов не платил. Бароны и другие сеньоры, лишившиеся своих доходов с изгнанием евреев из их владений, заявляли королю свое право на получение части «еврейской добычи». Королевские комиссары не отрицали этого права, но нарочно оттягивали удовлетворение таких требований, чтобы вынудить сеньоров идти на уступки. И действительно, все сеньоры, настойчиво требовавшие компенсации, вынуждены были в конце концов удовлетвориться получением третьей части требуемых сумм, а иногда еще меньшей доли. В этой экспроприации евреев репетировались те грабительские приемы, какие в следующие годы практиковались бесчестным королем и достойными его агентами при конфискации имуществ ордена тамплиеров. Французский народ, при всех его предубеждениях против евреев, не одобрял жестокого акта короля по отношению к ним. Во французских народных песнях говорилось, что «евреи честнее вели свои дела, чем ныне христиане» и что страна обеднела с изгнанием их. Через девять лет новому королю Франции придется уступить «общему воплю народа» и вернуть евреев в страну, однако удар 1306 года окажется непоправимым[6].
Изгнанники из Северной Франции направились прежде всего в ближайшие местности Лотарингии, Бургундии и Дофинэ, феодальные владетели которых были менее зависимы от французской короны. Южане отправлялись в пограничные с Испанией части Прованса, которые временно находились под властью правителей из арагонской династии (город Перпиньян с округом и др.). Многие же, потеряв надежду на возвращение, поселились во внутренних городах Арагонии, где тогда процветали большие еврейские общины (Барселона, Сарагоса и др.), игравшие крупную роль в экономической жизни страны.
§ 6. Евреи в Англии при Иоанне Безземельном
История евреев в Англии в XIII веке представляет собой, в главных чертах, копию с истории их во Франции. Еврейская метрополия на континенте и ее колония на острове испытали в общем одну и ту же участь, а различия в частностях обусловливались только различием быта и политического строя обеих стран. В английской обстановке копия вышла гораздо грубее оригинала. Принцип «евреи — торговые крепостные короля» осуществлялся здесь в более упрощенной форме и проводился систематически, беспощадно.
Когда в 1194 году король Ричард I вернулся из крестового похода и узнал о происходившем в его отсутствии разгроме еврейского населения (том I, § 36), он велел произвести расследование с целью, главным образом, выяснить убытки, понесенные казной от уничтожения еврейской собственности и долговых обязательств. Так как король получал определенную дань с каждого кредитного расчета, то исчезновение векселей, по которым евреи-кредиторы не взыскали денег, причиняло ему прямой убыток. Для предупреждения таких случаев в будущем Ричард распорядился, чтобы чиновники регистрировали все финансовые сделки евреев. Всякие долговые обязательства или расчеты должны писаться в двух экземплярах, из коих один находится у кредитора-еврея, а другой хранится в государственном архиве, в особых ящиках[7]. Таким образом, на случай разгрома еврейского имущества и пропажи документов король был обеспечен копией последних, а главное — путем регистрации он мог быть всегда осведомлен о размере еврейских финансовых операций и о причитающейся ему доле прибыли. Отсюда через несколько лет развилось учреждение, известное под именем «Еврейское Казначейство» (Exchequer of the Jews), которое занималось не только регистрацией еврейских сделок, но и разбором денежных споров между кредиторами и должниками, если стороны принадлежали к разным исповеданиям. Среди судей были и христиане, и евреи, чиновниками же казначейства назначались только христиане из дворянских кругов. С течением времени в Еврейском Казначействе сосредоточились все дела по взысканию податей и сборов с евреев. Сюда шли королевские доходы из четырех источников: налог с наследства умерших евреев в размере до одной трети наследственной суммы; конфискованные имущества лиц, совершивших уголовное преступление; пошлины от судебных исков, кредитных сделок, долговых расчетов и договоров всякого рода; наконец, чрезвычайные сборы (tallages), взимавшиеся всякий раз, когда король нуждался в деньгах, в виде ли поголовной подати или в виде контрибуций, наложенных на отдельные общины по круговой поруке. Все эти орудия фиска для выкачивания денег из торговых крепостных превращались в руках жадных королей в орудия пытки, которые постепенно обескровили и разрушили еврейский экономический организм в Англии.
Большим виртуозом в этом деле был Иоанн Безземельный (1199-1216). Этот алчный король пользовался евреями как губкой, которой дают напитаться для того, чтобы потом выжимать. Сначала он выдал евреям за деньги хартию (1201), в которой подтвердил их право повсеместно жить и торговать, свои тяжбы с христианами разбирать только в королевском, а не в юдофобском сословном суде, внутренние же тяжбы — в раввинском суде; в денежных спорах между евреем-кредитором и христианином-должником первый обязан показать капитальную сумму иска, а второй — свое право оспаривать проценты, причем допускались свидетели из евреев и христиан в равном числе. В своей хартии король призывал всех своих верноподданных защищать евреев и грозил карами за нарушение их прав. За эту хартию было заплачено королю 4000 марок. На первых порах Иоанн действительно защищал евреев. Когда в Лондоне были попытки погрома, король упрекнул мэров и баронов в том, что они не соблюдают дарованного евреям мира, и возложил на них ответственность за дальнейшее нарушение порядка. В самом начале своего царствования Иоанн назначил одного из еврейских нотаблей, Якова из Лондона, главным «пресвитером» евреев (presbyter judaeorum) и выдал ему охранную грамоту, в которой называет его «нашим дорогим и близким» (dilectus et familiaris noster). Общественная функция «пресвитера», как видно из позднейшей деятельности носителей этого титула, заключалась не в духовном представительстве, а в финансовом посредничестве между королем и еврейскими общинами ради более удобного извлечения доходов в пользу фиска.
Королевское покровительство дало евреям возможность оправиться от ударов недавнего крестового похода и вновь достигнуть благосостояния. Но тут проявилась хищная природа короля. Видя, что некоторые евреи нажили торговлей значительные капиталы, он стал вымогать у них деньги путем арестов и пыток. Нуждаясь в деньгах после потери Нормандии, он налагал контрибуции на церковные учреждения (это было в разгар борьбы с папой Иннокентием III) и на евреев. В 1210 г. он наложил на евреев огромную контрибуцию в 66 000 марок. От богача Авраама из Бристоля потребовали десять тысяч серебряных марок, но так как тот не мог или не хотел дать столько денег, то король приказал выдергивать ему ежедневно по одному зубу до тех пор, пока он не исполнит требования. Потеряв таким образом семь зубов, несчастный богач, чтобы спасти остальные, покорился и уплатил требуемую сумму.
Незавидна была участь евреев во время исторического восстания баронов и городов против Иоанна Безземельного, которое привело к созданию английской парламентской конституции. Войско баронов разрушило еврейские дома в Лондоне и употребляло их материал на укрепление городских стен, а деньги отнимались как королевская собственность. Когда восставшим удалось вырвать у Иоанна конституцию — «великую хартию вольностей» (1215), в нее были включены также льготы для баронов, задолжавших деньги у евреев.
При таком произволе со стороны правящих классов внутренний строй еврейских общин в Англии не мог окрепнуть. Раввины и ученые некоторых общин, не находя здесь почвы для своей деятельности, переселились в Палестину вместе с группой своих коллег из Франции, среди которых были и выдающиеся тосафисты (1211).
§ 7. Бедствия английских евреев при Генрихе III
Долгое царствование Генриха III (1216-1272) было очень тревожным в истории английского еврейства. Иначе и не могло быть при той непрерывной борьбе между королем и сословиями, которая наполняет собой эту эпоху. Королевское «покровительство» евреям, хотя оно выражалось в систематическом вымогательстве, ставило покровительствуемых в ненормальное положение среди других сословий. Враги короля не любили и этих «королевских людей». Городское население, защищая свою автономию от посягательств королевской власти, косо смотрело на жившую в его среде инородную группу горожан, всецело зависимую от этой власти и тем нарушающую цельность вольного города. Враждебное королю дворянство, в особенности мелкие землевладельцы, ненавидело евреев как финансовую силу, поддерживавшую короля против интересов дворянского сословия. Мелкие бароны больше всего пользовались услугами евреев-кредиторов, получая от них ссуды под залог своих земель; когда же наступал срок платежа, неисправный должник из расточительных помещиков видел за спиной своего смиренного кредитора грозную фигуру королевского чиновника, готового взыскать долг в интересах королевской казны. Часто такие долги, в случае смерти кредитора или конфискации его имущества, поступали в пользу короля, и тогда взыскание производилось особенно беспощадно. Вот почему бароны при эксцессах толпы против евреев стремились к уничтожению долговых обязательств в домах своих кредиторов. Что же касается католического духовенства, то оно по природе относилось враждебно к еврейству, особенно после того, как папа Иннокентий III и Латеранский собор 1215 года наложили на этот народ Каиново клеймо. Однако от всех этих враждебных сил евреи меньше страдали, чем от своего «покровителя» и опекуна — короля, который сдирал шкуру со своих опекаемых, выжимал оброк с этих крепостных денежной торговли, давал им нажиться, с тем чтобы потом постепенно или сразу их разорить, и не всегда защищал их в моменты народных эксцессов. Положение евреев между борющимися социальными силами было таково, что они могли сказать: «Избави нас Бог от друзей, от врагов мы сами убережемся». Корень англо-еврейской трагедии заключался именно в королевской опеке, в том, что стадо, окруженное волками, было поручено заботам пастуха-хищника, который сам пожирал своих овец.
В первые годы царствования Генриха III, когда вследствие его малолетства государство управлялось регентством, сделана была попытка прекратить насилия сверху по отношению к евреям. Были освобождены из заточения евреи, арестованные при Иоанне за неуплату контрибуции. Восстановлено было действие хартии 1201 года, нарушенной самим ее автором, предписано было охранять евреев от нападений толпы во время предполагавшегося крестового похода (1217). Чтобы нападающие не могли оправдываться незнанием закона о неприкосновенности евреев, велено было каждому еврею носить на видном месте своей одежды особый знак из двух полосок белого холста или пергамента (1218). То был действительно Каинов знак в библейском смысле: «дабы не убил его всякий встречный». С другой стороны, высшее английское духовенство делало свою политику в духе папы Иннокентия III. Креатура этого папы, архиепископ Кентерберийский Лангтон созвал в 1222 году в Оксфорде собор, который подтвердил все унизительные для евреев постановления Латеранского собора, прибавив к ним нечто от себя. Отличительный знак на верхней одежде еврея должен был состоять из шерстяной белой полосы на груди, длиной в четыре пальца и шириною в два. Запрещалось строить новые синагоги. Подтверждено было правило о строгом взимании церковной десятины с еврейских недвижимостей. Архиепископ Кентерберийский вместе с епископами Линкольна и Норвича попытались еще пригрозить церковным отлучением добрым христианам, ведущим дела с евреями, но король поспешил отменить этот вредный для казны запрет и только в одном уступил духовенству: с его одобрения был учрежден в 1232 г. приют для евреев, обращаемых в христианство (domus conversorum), заведение для ловли еврейских душ. Уступая желанию христианского населения Лондона, король также конфисковал вновь построенную великолепную синагогу и обратил ее в церковь имени Богородицы. Евреям приходилось молиться в незаметных помещениях, так как лондонские христиане не могли спокойно смотреть на соперницу-синагогу, возвышающуюся рядом с церковью.
По мере того как Генрих III рос и входил непосредственно в дела управления, росли и его финансовые аппетиты. Чрезвычайные налоги (tallages) с евреев назначались совершенно произвольно: в 1226 г. они составляли огульно 4000 марок, в 1230-м — 6000, с 1232 года — 18 000, а с 1239 г. каждый должен был отдавать треть своего состояния. Многое прилипало к рукам чиновников, заведовавших сборами и уличенных в злоупотреблениях. Для удобства взыскания податей евреи прикреплялись к определенным городам. Из некоторых городов их выселяли по настоянию христианского населения, ссылавшегося на свою автономию: из Ньюкастля (1234), Соутгемптона (1236), Ньюбери (1244) и других. В 1253 году было решено оставить евреев только в тех городах, где имеются казначейства для регистрации и хранения долговых обязательств и торговых документов (archa). Вследствие этого черта оседлости евреев сосредоточилась в двадцати пяти городах Англии. Здесь промышленная деятельность и денежные операции евреев поощрялись, но переезжать в другие места, а тем более эмигрировать из Англии и вывозить капиталы запрещалось, дабы казне королевской не было убытка. Верховный «пресвитер» англо-еврейских общин, назначавшийся королем, должен был иметь попечение о правильном взимании казенных податей, для чего ему дозволялось употреблять и принудительные меры. Общинная организация евреев была узаконена: делами управляли «парнасим» и «габаим», а коллегия из трех «даяним» разбирала судебные споры. Эти автономные ячейки также втягивались в интересы королевского фиска. В 1241 году Генрих III созвал в Ворчестере еврейский «парламент», в котором участвовало больше ста депутатов от всех общин. В разосланных приглашениях говорилось, что представители еврейства должны «обсуждать с королем все, что касается его и их интересов». Евреи ждали от этого парламента улучшения своего положения, в особенности облегчения податного бремени, но они обманулись в своих ожиданиях. Как только открылось заседание, депутатам объявили, что король требует от них единовременного сбора в 20 000 марок и делает их лично ответственными за доставку этой суммы в казну к определенному сроку. Таким образом все депутаты были превращены в сборщиков казенной подати. Вопреки их усилиям, многие общины не могли уплатить своей доли сбора, и в таких случаях местных депутатов, их жен и детей держали в тюрьме, пока они не вносили требуемого из собственных средств. Поплатился и главный «еврейский пресвитер», ответственный за правильное поступление податей: у злосчастного сановника, Арона из Йорка, король забрал крупную сумму в 32 000 марок.
Новое горе постигло английских евреев в это время: участились религиозные и «ритуальные» обвинения. В 1230 г. евреев в Норвиче обвинили в том, что они похитили пятилетнего мальчика, сына христианского врача Бенедикта, и совершили над ним обряд обрезания. Евреи оправдывались тем, что они считали мальчика своим (может быть потому, что он был потомком насильственно окрещенных). Были преданы суду 13 почетных членов норвичской общины. Дело считалось настолько важным, что подсудимых решили перевезти в Лондон, и там дело рассматривалось коллегией при участии короля, архиепископа Кентерберийского, епископов и баронов. Подсудимые томились в тюрьме десять лет, и наконец некоторые из них были повешены, причем их от тюрьмы до виселицы волочили по земле привязанными к хвостам лошадей. В 1244 году в самом Лондоне была сделана попытка затеять ритуальный процесс. Из могилы, по чьему-то доносу, выкопали труп христианского ребенка и нашли на нем странные знаки. Полагая, что это буквы еврейской надписи, пригласили крещеных евреев, но разобрать надпись не удалось. На основании сомнительных показаний было установлено, что ребенок был продан евреям и, следовательно, может считаться мучеником. Труп превратился в «святые мощи», которые были перевезены с кладбища и похоронены в кафедральном соборе св. Павла. Король воспользовался счастливым случаем и наложил по этому поводу штраф на еврейские общины в размере 60 000 марок (около 40 000 нынешних английских фунтов).
Более трагические последствия имел для евреев ритуальный процесс в Линкольне (1255), волновавший все суеверные души в Англии и оставивший след в народных сказаниях. В Линкольне пропал восьмилетний христианский мальчик Гугон (Hugh). После долгих поисков его труп был найден в колодце во дворе одного еврея. Вместо того чтобы расследовать, была ли тут несчастная случайность (мальчик играл с еврейскими сверстниками и мог нечаянно упасть в колодец) или труп был подброшен убийцами во двор еврея с целью сокрытия следов, — судебные власти направили следствие в сторону обнаружения ритуального убийства, о котором кричала суеверная христианская улица. У арестованного владельца дома, где найден был труп, путем угроз и обещаний вырвали ложное показание, что евреи убили мальчика и что они вообще «ежегодно распинают младенца для поношения имени Иисуса». Все было сочинено для подготовки легенды о мученике, и священники линкольнской церкви поспешили перевести «святые останки» и похоронить их внутри церковной ограды. Король Генрих III, веривший в ритуальную басню как самый темный из его подданных, приказал судить и примерно наказать виновных, а так как настоящего убийцу найти не удалось, то «виновными» оказались 92 человека, то есть все видные члены еврейской общины в Линкольне. Их схватили, отвезли в Лондон и бросили в тюрьму. 18 человек были немедленно осуждены на смерть и повешены. Остальные содержались в Тауэре, и их ожидала та же участь, но за несчастных заступился брат короля, граф Корнваллийский, и Генрих III отпустил их. На этом деле хорошо заработали сребролюбивый король, получивший по закону конфискованное имущество казненных евреев, и клир линкольнской церкви, которая благодаря покоившимся в ней «чудотворным мощам» святого младенца привлекала массы паломников с дарами из всей страны.
На почве кровавых религиозных преследований развилось религиозное помешательство. В университетском городе Оксфорде одержимый таким психозом еврей ворвался однажды в церковную процессию, вырвал распятие из рук священника и стал топтать его ногами (1268). Это могло послужить поводом для нового судебного или уличного погрома, но тут даже король понял, что нет основания карать многих за выходку безумца, и наказание было назначено весьма умеренное. Оксфордская еврейская община получила приказ поднести университету серебряный крест и, кроме того, поставить на месте преступления большой крест из мрамора.
Все эти преследования и вымогательства довели евреев до такого состояния, что многие решили покинуть Англию и переселиться в другие страны. Но эмиграция евреев, как крепостных короля, запрещалась законом, и надо было просить о разрешении на выезд как о милости. В 1254 году, когда Генрих III наложил на евреев особенно тяжелую чрезвычайную подать и поручил взыскание ее своему брату, графу Ричарду Корнваллийскому, евреи выступили с коллективным заявлением о желании эмигрировать. Явившись к Ричарду во главе депутации, пресвитер Илия обратился к нему с речью, которая, если не была сказана им в этой форме, могла быть сказана английским евреем. «Мы видим воочию, что наш государь, король, намерен стереть нас с лица земли. Мы умоляем его, ради Бога, дать нам разрешение и охранный лист для выезда из его королевства, дабы мы могли искать приют в другом месте, под властью правителя, проникнутого хоть сколько-нибудь чувством жалости и справедливости. Мы хотим уйти, чтобы никогда не возвратиться сюда, оставляя здесь наши дома и вещи. Может ли король любить или щадить нас, несчастных евреев, расстраивающих его естественный английский порядок? У него есть свой народ, свои купцы — не скажу ростовщики, но такие, которые лихвенными сделками накопляют кучи денег. Пусть король рассчитывает на них и собирает с них доходы. Ведь они выживают и разоряют нас. Король не может не знать, что он требует от нас того, что мы не можем ему дать, хотя бы он выколол нам глаза, перерезал нам горло и содрал с нас кожу». Выслушав эту речь, граф Ричард, более расположенный к евреям, чем другие люди его круга, ответил, что выселение из страны не может быть допущено королем, да и евреям оно не поможет, ибо недавно и французский король (Людовик Святой) издал декрет против евреев и всякое другое христианское государство не впустит их. Сейчас король примет столько податных денег, сколько евреи могут дать. Однако на следующий год Генрих III опять потребовал от евреев огромную сумму и на новые жалобы обложенных ответил, что ему надоело возиться со «своими негодными евреями», что он поэтому решил «продать» их на определенный срок за 5000 фунтов своему брату Ричарду, к которому отныне переходят подати с евреев и опека над ними (1255). По замечанию христианского летописца, король «содрал шкуру с евреев и предоставил графу выпотрошить их» (quos тех excoriaverat comes evisceraverat), но на деле перемена опекуна все-таки оказалась выгодной для евреев: Ричард на правах откупщика налогов не обирал их так безжалостно, как его алчный брат.
Скоро срок «откупа» кончился, и евреи опять поступили в распоряжение короля. Возобновилась прежняя эксплуатация, а с нею и стремление евреев к эмиграции из Англии. Тогда Генрих III отдал доходы с евреев в распоряжение своего сына, будущего короля Эдуарда I. Принц Эдуард, в свою очередь, передал эти доходы в откуп итальянским менялам или «папским ростовщикам»», кагорсинам (Cahorsins, по имени южнофранцузского города Cahors, где находился один из их банков). Эти христианские купцы делали в Англии то же, что их земляки «ломбардцы» во Франции: несмотря на церковное запрещение роста, они ухитрялись путем разных фикций получать по займам большие проценты, чем евреи. У них брали деньги взаймы король, принцы и высшее дворянство. Им-то отдано было, в виде гарантии по королевскому займу, право сбора податей с евреев, их конкурентов по денежной торговле, и ловкие итальянцы, конечно, сумели извлечь отсюда всевозможные выгоды (1265). Следует прибавить, что от податного грабежа немало страдали тогда и христианские средние сословия. В Англии шла непрестанная борьба за власть между королевским деспотизмом и «парламентской» олигархией аристократии, а средства для этого должны были давать податные сословия.
Борьба Генриха III против аристократии привела в последнее десятилетие его царствования к открытому восстанию баронов под предводительством Симона Монфора II (сына одноименного усмирителя альбигойских еретиков). Гражданская война, отдавшая страну на несколько лет (1262-1265) в руки баронской олигархии, стоила многих жертв и евреям. Задолжавшие у евреев бароны громили их дома, уничтожая там и в казначействах свои долговые обязательства. В Лондоне, взятом баронской армией в 1262 г., погибло во время погрома около 700 евреев. Такие же погромы с человеческими жертвами происходили затем в Ворчестере, Нортгемптоне, Линкольне (1263-1266). Вождь восставших Монфор объявил баронов свободными от уплаты долгов евреям-кредиторам. После подавления мятежа права евреев по части кредита были восстановлены, но с весьма существенным ограничением: законы 1269 и 1271 годов лишили их права брать в залог имения, взыскивать прежние долги с заложенных имений и вообще приобретать путем заклада или аренды земельную собственность. Все эти меры принимались с одобрения принца Эдуарда, управлявшего государством в последние годы жизни отца. Ярый приверженец церкви, сподвижник Людовика Святого по крестовому походу, он с финансовой жадностью отца соединял религиозную нетерпимость. Смерть Генриха III (1272) освободила престол для этого принца, сыгравшего роковую роль в истории английского еврейства.
§ 8. Эдуард I и изгнание евреев из Англии (1290)
Вступив в управление страной, Эдуард I решил осчастливить «своих евреев» новой конституцией. В 1275 г. парламент одобрил этот новый «статут о еврействе» (Statutum de judaismo). Статут начинается торжественным заявлением, что отныне, «ради славы Божией и общего блага народа», запрещается евреям отдавать деньги в рост; все такие сделки признаются впредь недействительными, все ссуды — беспроцентными; по иску еврея с христианина может быть наложен арест только на половину имущества должника, а другая половина оставляется собственнику на пропитание. Далее было установлено, что все евреи должны проживать в городах и местечках, принадлежащих королю, «где находится общее хранилище их документов (торговых)». Всякий еврей, начиная с семилетнего возраста, обязан носить на верхней одежде особый знак в виде двух полосок желтой тафты в шесть пальцев длиной и три пальца шириной. Начиная с 12-летнего возраста евреи обоего пола должны платить ежегодно к Пасхе поголовную подать в размере трех пенсов. Без разрешения короля еврей не имеет права отчуждать свой дом или доходы, даже освободить христианина от долга, — вообще распоряжаться своим имуществом. Король дозволяет евреям заниматься торговлей (товарною) или ремеслом и по этим делам иметь сношения с христианами, но домашнее сближение между лицами обоих исповеданий запрещается. Неспособные к торговле и ремеслу могут арендовать землю на срок не более десяти лет, если с этим не связано право пользоваться трудом христиан или церковным имуществом.
Новая конституция не могла, конечно, улучшить положение евреев. Уничтожив кредитные операции евреев запрещением ссуд даже на умеренные проценты, статут 1275 года разрушил главную экономическую базу среднего класса. Кредитору не гарантировалась даже целость капитальной суммы долга, поскольку она обеспечивалась только половиной имущества несостоятельного должника. Дозволение евреям заниматься товарной торговлей, ремесленным трудом и земельной арендой было бы истинным благодеянием, если бы оно не было при тогдашних обстоятельствах мертвой буквой. В Англии еще в большей степени, чем в других странах, ремесленный труд и торговля регулировались цехами и гильдиями, замкнутыми христианскими корпорациями, не допускавшими евреев в свою среду; аренда же земельных угодий была невозможна для людей, которые не были гарантированы от произвола в форме конфискаций или выселений и всегда находились в положении потенциальных эмигрантов. Чтобы кое-как жить при новых ограничениях, евреям-кредиторам приходилось обходить закон и прибегать к тем же хитростям, которые давали возможность итальянским менялам практиковать свою профессию: давались займы «без процентов», но с крупной прибылью, включенной в капитальную сумму долга. Однако, не имея таких могущественных покровителей, как «папские банкиры», евреи не могли конкурировать с ними. А между тем требования королевского фиска не прекращались: король требовал своей доли в той прибыли, которую его закон запрещал. Справедливо заметил один английский писатель, что евреев в Англии подвергали тогда всем притеснениям, какие некогда претерпели предки их в Египте, с той разницей, что вместо кирпичей от них требовали слитков золота. К этому можно прибавить, что английские евреи, подобно египетским, имели основание жаловаться, что «соломы им не дают, а кирпичи велят делать». Многих нужда доводила до того, что они стали заниматься темным промыслом «обрезывания монет», распространенным тогда в Англии среди итальянских менял и фламандских купцов, экспортеров шерсти. В 1278 г. масса евреев была арестована по обвинению в порче монет; в одном Лондоне было казнено 293 человека. Хотя к этому преступлению оказались причастными и многие христиане, тем не менее гнев обрушился главным образом на евреев.
Сохраняя за собою право распоряжаться евреями по части материальной, король отдавал души евреев в полное распоряжение католического духовенства, поощряя его миссионерскую деятельность. «Братья-проповедники» развили в то время широкую миссионерскую пропаганду среда гонимых, разоренных евреев и, по-видимому, имели некоторый успех. «Дом новообращенных» наполнялся несчастными, искавшими там не спасения души, а приюта от преследований, от нужды и голода. Миссионеры, убежденные в магическом влиянии своих проповедей, часто привлекали слушателей способами, малодостойными апостолов веры. По их настоянию Эдуард I разослал шерифам приказ: заставлять евреев слушать проповеди доминиканцев, разоблачающих заблуждения иудейства (1279). Современный теолог-схоластик, член францисканского ордена Дунс Скот вполне одобрял эту систему насильственного привлечения евреев к истинной вере. Он предлагал отнимать у евреев малолетних детей и воспитывать их в христианской вере, а также склонять к крещению самих родителей увещаниями и даже угрозами. В то же время архиепископ Кентерберийский Джон Пекхам велел закрыть в Лондоне все еврейские молельни, скромные места богослужения, уцелевшие после отнятия главных синагог при Генрихе III (1282). Несмотря на усердие английского духовенства, папа Гонорий IV счел нужным еще подогревать этот церковный фанатизм своими посланиями. В 1286 г. он в послании к архиепископам Кентерберийскому и Йоркскому жалуется, что «вероломные иудеи» возвращают в свою веру своих крестившихся соплеменников, что они заманивают христиан в свои синагоги в субботние и праздничные дни и заставляют их кланяться пергаментному свитку Торы, «так что многие христиане иудействуют вместе с иудеями». Жалобы эти, конечно преувеличенные, имели целью напомнить властям о необходимости соблюдать канон, требующий разобщения евреев и христиан. Духовенство вняло призыву первосвященника: собор епископов в Эксетере (1287) поспешил подтвердить церковные каноны о запрещении евреям занимать общественные должности, иметь слуг христиан, строить новые синагоги и т.п.
Но в это время Эдуард I уже готовился разрубить гордиев узел еврейского вопроса в Англии. Весной 1287 года, в виде прелюдии к готовящемуся акту, вышло распоряжение об аресте всех глав еврейских семейств в стране и о содержании их под стражей, пока они не внесут в государственную казну двенадцать тысяч фунтов. А через три года король окончательно решился на тот шаг, к которому фатально вела вся английская политика по еврейскому вопросу: на изгнание всех евреев из Англии[8]. Эдуард I находился тогда в своих французских владениях, и тут он решил начать свое богоугодное дело: он издал указ об изгнании евреев из южнофранцузской провинции Гасконь. Прибыв затем в Лондон, король был приветливо встречен теми слоями населения, которые относились враждебно к евреям. Парламент и духовенство постановили поднести королю значительную дань под условием, чтобы он поступил с английскими евреями, как с гасконскими. Дело было уже предрешено. 18 июля 1290 года король издал декрет о выселении всех евреев из Англии. Эмигрантам дан срок до 1 ноября, праздника «Всех Святых», для ликвидации своих дел. Им разрешалось продавать или брать с собой движимое имущество, дома же и синагоги должны были поступить в королевский фиск; только немногим было дозволено продать свои дома. Смертная казнь грозила тому, кто останется на английской территории позже данного срока. Но евреи, давно мечтавшие об эмиграции, не стали дожидаться последнего срока. Еще до его наступления (октябрь 1290) 16 000 английских евреев сели на корабли и навсегда покинули свою жестокую родину. Изгнанники направились главным образом во Францию. Король Филипп Красивый сначала разрешил им временное жительство в своих владениях, но затем потребовал выселения их из некоторых мест (напр., из Каркассоны в 1291 г.). Тем не менее масса английских изгнанников осталась во Франции. Через 16 лет им пришлось снова взять в руки страннический посох, вместе с туземными евреями, изгнанными из Франции в 1306 г. Часть выселенцев отправилась из Англии во Фландрию, отдельные группы попали в Германию и Испанию.
Так повторилась в двух странах Европы, в конце XIII и начале XIV века, история исхода из Египта. Фараоны обоих государств создали для евреев новое рабство, в форме торгового крепостничества и гражданского бесправия, и угнетенным, после долгой бесплодной борьбы, осталось только одно: исход. Но то был исход не в обетованную страну свободы, а в ту же мрачную средневековую пустыню, где очень редко попадались более спокойные убежища для народа-странника. Не вполне одинаковы были последствия двух актов изгнания — 1290 и 1306 годов: английские евреи были изгнаны окончательно, и новая еврейская колония могла легально образоваться в Британии только спустя четыре столетия; французским же евреям было суждено вскоре снова вернуться на родину для того, чтобы быть окончательно изгнанными в конце XIV века. Более глубокое различие заключается в культурно-духовной роли евреев обеих стран до изгнания: еврейская метрополия во Франции, несмотря на все бедствия, была крупным духовным центром нации, где именно в XIII веке кипела борьба разнородных умственных течений (см. дальше, глава III), между тем как англо-еврейская колония, никогда не проявлявшая способности самостоятельного творчества, исчезла без заметных следов во внутренней истории народа.