§ 58. Римская община (XIV-XV вв.)
С XIV века Италия становится страной иммиграции для гонимой диаспоры. Все катастрофы той эпохи пригоняли большую или меньшую группу скитальцев к итальянским берегам. Сюда попадали группы французских изгнанников 1306 и 1394 годов, некоторые беженцы Германии после ужасов «черной смерти», временные выселенцы из Австрии 1421 года и, наконец, часть испанских изгнанников. Не всегда переселенцы обретали здесь полный покой, но в древней обители западной диаспоры, где в ночь позднего Средневековья засиял свет Ренессанса, еще удержалась «рах romana» в своеобразной форме, установленной цезарями церкви, и это обыкновенно спасало евреев от больших катастроф, хотя и не от повседневного гнета. Папский Рим по-прежнему «терпел» старинную еврейскую колонию на берегу Тибра и охранял от эксцессов толпы этот обломок вечного народа в «вечном городе». Городские республики и маленькие княжества Верхней и Средней Италии оказывали евреям терпимость лишь в меру своих экономических интересов, а южные королевства Неаполь и Сицилия давали приют еврейским общинам до того момента, когда испанское изгнание повлекло за собою выселение их из подвластных Испании итальянских областей.
Неопределенно было положение еврейской общины в обезглавленном Риме XIV века, когда папы ушли в «вавилонский плен» Авиньона (1308-1378). Во всей Италии положение было неопределенно и шатко в ту эпоху раннего Ренессанса, которая совмещала свободу с тиранией, демократию с олигархией, республиканскую строгость с анархией, в эпоху народных трибунов и продажных кондотьеров, в век Данте, Кола ди Риенци и Малатеста. После перенесения папской резиденции в Авиньон в Риме долгое время боролись за власть гвельфы и гибеллины, сторонники германского императора и папы, партия неаполитанского короля Роберта Анжуйского, аристократы из фамилий Колонна и Орсини и представители буржуазной демократии. Судя по смутным известиям еврейской летописи, римской общине грозила какая-то опасность в 1321 году, когда во Франции громили евреев по «навету прокаженных»[56]. От многовластия в Риме местная еврейская община страдала прежде всего материально, ибо приходилось платить дань нескольким властям, иногда только номинальным. Когда германский император Людвиг Баварец короновался в Риме и наложил на город чрезвычайную подать в размере 30 000 золотых гульденов, евреи уплатили одну треть этой суммы, остальное внеели в равных долях мещанство и духовенство. Мало радости принесло римским евреям и кратковременное демократическое управление народного трибуна Кола ди Риенци (1347-1354). Население шумно приветствовало его победу над аристократией и возвещенную им республиканскую свободу, но трибун не мог красивыми речами о возрождении величия древнего Рима устранить хозяйственную разруху и бедствия народных масс. Его постигла обычная судьба демагогов: толпа свергла свой кумир с пьедестала, куда сама его поставила. Среди евреев были, по-видимому, сторонники этого революционера, сына бедной римской водоноски, жившей близ синагоги. Во время одного вооруженного выступления враждебной партии против трибуна преданный ему еврей звонил целый день в набат, созывая народ на помощь своему ставленнику. Это, однако, не помешало Риенци, возвратившемуся в Рим после бегства в роли диктатора, отягощать реквизициями больше всего евреев. Когда римская толпа убила Риенци и по приказу патрициев из рода Колонна сжигала его труп на костре, евреев заставили подкладывать дрова в костер. Мы, однако, не имеем сведений об особых эксцессах против итальянских евреев в эти годы, когда их братьев в Германии яростно преследовали как мнимых виновников «черной смерти» (1348-1349), хотя эпидемия проникла и в Италию.
Возвращение пап в Рим после авиньонского плена должно было положить конец многовластию и промежуткам анархии в городе, но прошло еще полвека, прежде чем водворился прочный порядок. В самой церкви началась «великая схизма» (1378-1417), когда каждый римский папа имел своего авиньонского антипапу, а иногда и двух соперников во Франции и в Испании. Римские папы этой эпохи обыкновенно покровительствовали еврейской общине, которая имела влиятельных представителей при курии в лице евреев-врачей. Вопреки известным канонам и папским буллам, христиане в Риме и сами папы охотно лечились у популярных еврейских врачей. Римский сенат освободил от всяких податей жителей еврейского квартала Трастевере, медиков Мануэля и его сына Анджело с их семействами, за то, что они, «будучи весьма искусными в своей профессии, вседневно оказывают услуги римским гражданам и тем приносят большую пользу городу» (1376). Впоследствии сенат выдал обоим врачам почетный диплом на звание римских граждан. Эти привилегии подтвердил папа Бонифаций IX (1384-1404), который выдал Анджело особую грамоту на звание «семейного медика (familiaris) при римском апостольском престоле» и освободил его от всех канонических ограничений, установленных для евреев. Папа, имевший при своей особе еще одного еврея-врача, Соломона из Перуджии, освободил и самого себя от ига этих канонов, которым в других местах покорно подчинялась его паства. Преемник его Иннокентий VII (1404-1406) подтвердил дипломы на римское гражданство, выданные сенатом прославленному «врачу, физику и доктору медицины» Элии Саббато и еще двум еврейским медикам. В силу этих актов врачи освобождались не только от всяких податей, но и от обязанности носить отличительную еврейскую одежду; в знак гражданского равноправия им дозволялось даже носить оружие. Таким образом, привилегированные врачи, как в других странах финансисты и откупщики, могли исполнять роль посредников между еврейским обществом и римской курией. Тем не менее в резиденции главы церкви еще соблюдались старые церемонии, символизировавшие торжество церкви над синагогой, между прочим, чин чествования каждого нового папы. При короновании Иннокентия VII представители римской общины поднесли ему свиток Торы и выслушали обычный ответ: «Ваш закон хорош, но вы его не понимаете, ибо старое минуло и в силе осталось только новое», а затем папа возвратил депутатам свиток через левое плечо, в знак пренебрежения к Ветхому Завету. Иначе поступил его преемник Григорий XII (1406-1416): когда еврейская депутация приветствовала его с богато украшенным свитком Торы в руках, папе так понравились золотые украшения свитка, что он выпросил их себе в дар. Золотой покров «устарелой» Библии, очевидно, не так утратил свою ценность для главы церкви, как содержание этой книги.
При Григории XII церковная схизма дошла до скандальных крайностей: одновременно властвовали три папы, между ними и приобретший печальную славу в истории испанских евреев Бенедикт XIII. Констанцский собор низложил всех претендентов и положил конец схизме избранием Мартина V (1417). Сразу почувствовалось, что бразды правления взял в свои руки человек, призванный установить единство церкви. В это же время проявилось стремление к объединению еврейских общин Средней и Верхней Италии под главенством римской общины. В 1416 году состоялся в Болонье съезд раввинов и представителей общин из Рима, Феррары, Болоньи и Падуи и из провинций Тосканы и Романьи. Съезд утвердил представительство римской общины в деле защиты еврейских прав перед папской курией; было решено, что все общины Италии должны участвовать в расходах на это дело, а не взваливать всю тяжесть на римскую колонию. Через два года (май 1418) состоялось новое совещание общинных делегатов в городе Форли (Романья). Здесь был принят ряд постановлений, регулирующих внутренний быт (выборы в общинные советы, цензура нравов в смысле запрещения роскоши в одежде, азартных игр и внебрачных сношений), но главным предметом обсуждения был вопрос о посылке депутации от всех итальянских общин к новоизбранному папе Мартину V с целью добиться подтверждения старых привилегий и предоставления новых прав. Для покрытия «известных» издержек на это ходатайство был установлен особый сбор с каждой общины по числу ее семейств. Миссия этой депутации имела важное значение не только для итальянских евреев, но и для их соплеменников в других странах, особенно в Испании, где они еще не оправились от миссионерского террора католических монахов, сподвижников развенчанного антипапы Бенедикта XIII.
В самой Италии началась тогда миссионерская кампания доминиканцев, которые своими проповедями натравливали толпу на евреев. В этом отношении миссия еврейской депутации увенчалась успехом. Еще до въезда в Рим Мартин V издал буллу (январь 1419), в которой запрещалось всякое насилие в деле веры: нельзя беспокоить евреев в синагоге и насильственно крестить, нельзя мешать их праздникам, принуждать к соблюдению христианских праздников или к ношению новых отличительных знаков на одежде, кроме тех, к каким привыкли в былые времена, да и тут допускаются изъятия: странствующие торговцы освобождаются от ношения знака там, где это вредит их торговле. В 1429 г. итальянские евреи жаловались папе на монахов-проповедников, которые в своих речах к народу убеждают христиан не иметь никаких дел с евреями, не оказывать им и не принимать от них никаких услуг, что приводит к столкновениям и насилиям над евреями. Папа в новой булле запретил такие подстрекательства, но при этом делает благочестивые оговорки: «Хотя евреи, коих святая церковь терпит в различных частях света как свидетельство о Иисусе Христе, предпочитают оставаться в своем упорстве и ослеплении, не желая понять слова пророков и тайны Священного Писания и приобщиться к спасительной Христовой вере, — тем не менее мы не можем отказать им в нашем христианском милосердии, когда они в своей нужде просят нас о помощи»... Это «христианское милосердие» пап стоило евреям больших денег, которые подносились римской курии при всяком ходатайстве об издании охранительной буллы. Мартин V не был особенно стойким в деле защиты евреев. Однородная булла против подстрекательства монахов, изданная папой раньше (1422) по просьбе германских и богемских евреев, была отменена им через год по ходатайству местного католического духовенства, которое тогда спасало «апостольский престол» от гуситов.
На отношениях следующих пап к евреям отражались политические события той эпохи. Евгений IV (1431-1447), который из-за внутренних раздоров большей частью жил вне Рима, сначала шел по стопам своего предшественника и издал буллу в защиту евреев против «проповедников»-подстрекателей, но под влиянием испанских клерикалов, орудовавших в Базельском соборе, он издал в 1442 году ту юдофобскую буллу, которая вызвала большую тревогу в Испании. Папа попытался распространить действие этой буллы и на итальянских евреев, запрещая таким образом своей пастве делать то, что позволял самому себе, — лечиться у евреев-врачей (незадолго до того Евгений IV назначил своим лейб-медиком упомянутого выше врача Элию Саббата). Евреям грозили тяжелые стеснения в торговле и ремеслах и даже в духовной жизни, так как им хотели запретить изучение в школах их религиозной письменности кроме Пятикнижия. Эта опасность была предотвращена обычным способом: съехались представители общин (в Тиволи и Равенне), собрали значительную сумму денег и умилостивили церковных Юпитеров. Между папской курией и еврейской общиной в Риме был заключен письменный договор (1443), по которому евреям предоставлялись прежние права при условии уплаты добавочного налога за терпимость в размере 1130 гульденов ежегодно. Известный врач и поэт Моисей ди Риети был отправлен в разные города Италии в качестве уполномоченного для привлечения других общин к платежу этого налога, непосильного для одной римской общины.
Преемником Евгения IV был тот папа Николай V (1447-1455), с благословения которого фанатик Капистран поехал в Германию, где развил яростную юдофобскую агитацию. Этот францисканец с железной волей имел большое влияние на Николая V, ученого теолога и незлобивого человека, чем и объясняется переменчивое отношение папы к евреям. Придерживаясь в одних буллах либеральной политики, он в других настаивает на соблюдении старых канонов и дозволяет монахам-пропагандистам разных орденов терроризировать евреев «проповедью» христианства. У папы, впрочем, хватило здравого смысла, чтобы отклонить один дикий проект: соорудить большой корабль и вывезти на нем всех римских евреев в какую-нибудь заморскую страну. Следы различных влияний, просьб и подкупов римской курии видны в деятельности всех пап того времени. Обыкновенно строгие буллы и конфирмации решений церковных соборов издавались для исполнения формального долга главы церкви, а по ходатайствам еврейских общин выдавались льготные грамоты, соответствовавшие потребностям жизни, причем в Италии такие льготы давались охотнее, чем в других странах. Такой двойственной политики придерживался и папа Сикст IV. Он дает Фердинанду и Изабелле санкцию на введение особой инквизиции против марранов в Испании и в то же время благосклонно выслушивает жалобы марранов на это «святое учреждение» и протестует против его жестокого произвола. Испанские марраны, бежавшие от ужасов инквизиции в Рим, находили здесь приют, но их появление вызывало беспокойство в местной еврейской общине, для которой близость «нелегальных» братьев могла оказаться роковой. Следующий папа Иннокентий VIII (1484-1492) принял уже меры против «тайных иудеев»: двум кардиналам поручено было следить за их поведением, и в 1487 году восемь марранов в Риме были арестованы инквизицией и заключены в тюрьму.
§ 59. Общины Верхней и Средней Италии (XIV-XV вв.)
Религиозный мотив в отношениях к евреям, естественный в столице христианства, являлся только удобным прикрытием для мотивов экономических в торговых городах Верхней и Средней Италии, где сталкивались интересы еврейского и христианского населения. Раздробленная на множество городских республик и герцогств, Италия не имела единого регламента для евреев, и отношения к ним разнообразились в зависимости от степени их конкуренции с христианами в широко развитой товарной и денежной торговле.
Из двух соперничавших итальянских республик, ставших центрами морской торговли, была открыта для евреев только Венеция. В Геную евреев тогда не пускали на жительство, и жестокость властей дошла до того, что в 1492 г. они отказались впустить в город группу изгнанников из Испании, которая зимой прибыла в генуэзскую гавань. Венеция, ставшая царицей морей еще в эпоху крестовых походов, приобрела в XIII веке часть византийской территории: остров Крит или Кандию и некоторые другие острова Эгейского моря, что дало ей твердую точку опоры на Балканах, в центре левантийской торговли. После столетней борьбы со своей соперницей Генуей Венецианская республика расширила свою территорию в самой Италии. В состав республики вошли с начала XV века Падуя, Верона, Брешия и некоторые другие города Верхней Италии, где находились значительные еврейские общины. Сначала евреи занимались в Венеции не только кредитными операциями, но и товарной торговлей, преимущественно по части экспорта. За это право торговли они, по сенатскому декрету 1290 г., должны были уплачивать особую пошлину в размере пяти процентов стоимости всех вывозимых и ввозимых товаров. Но по мере увеличения числа евреев в Венеции усиливался в христианском купечестве страх перед их торговой конкуренцией, и их старались оттеснить в область денежной торговли. Вообще в Италии ссуда денег на проценты не считалась унизительным занятием: ссудные кассы или «банки» существовали во всех торговых городах, и содержали их христиане, которые издавна под именем «ломбардцев» занимались кредитными операциями в других странах Европы. Однако нужда в коммерческом и частном кредите была так велика, что оставалось еще широкое поле для деятельности еврейских «банков». Известная часть христианского мещанства, памятуя канонической запрет, стеснялась открыто торговать деньгами или пользоваться услугами ростовщиков-христиан, а потому прибегала к евреям; иногда и сами христианские капиталисты отдавали деньги в рост через еврейские ссудные кассы. Правительство республики и магистраты городов регулировали эту банковскую деятельность и устанавливали предельный размер процентов по ссудам: процент был ниже для ссуд под залог и выше для займа по векселю. Евреям обыкновенно разрешались только ссуды под залог.
Широкая финансовая деятельность евреев в Венецианской республике не гармонировала, однако, с их унизительным правовым положением. Пропитанная меркантилизмом республика не питала доверия к чужому, конкурирующему торговому сословию и поэтому держала евреев всегда в положении колонистов, временных жителей, допускаемых по мере надобности и могущих во всякое время быть удаленными. С еврейскими общинами или колониями заключалась «кондотта», т.е. договор, по которому венецианский сенат предоставлял им право жить и заниматься дозволенными промыслами в течение определенного срока, большей частью короткого, от пяти до десяти лет, с тем чтобы по истечении срока соглашение возобновлялось на тех же условиях или с различными изменениями. В 1385 г. сенат заключил договор с евреями, жившими в пригороде Венеции, Местре, дозволив им торговать в самом городе, под условием уплаты огульной подати в 4000 дукатов сверх обычных налогов. Но через десять лет сенат отказался возобновить договор, объясняя это тем, что евреи нарушают правила о кредитных сделках и вдобавок путем распродажи залогов неаккуратных плательщиков расширяют свою товарную торговлю. Еврейской колонии пришлось вернуться в Местре, но каждому еврею разрешалось приезжать по делам в город на две недели для пользы местного населения. Эти ограничения с течением времени перестали применяться, и многие евреи жили постоянно в самой Венеции, где сенат запрещал им только приобретать недвижимую собственность. С еврейской конкуренцией боролись еще иными способами: евреев заставляли носить на груди отличительный знак: сначала кружок из желтой материи, потом желтую шляпу, а позже красную шляпу. Так граждане могли отличать чужаков от своих. Прикрываясь авторитетом церковных канонов, сенат запрещал евреям близкое общение с христианами, особенно с женщинами, не допускал их к публичным должностям и свободным профессиям, кроме врачебной, которая дозволялась в самом Риме. Венецианские добрые католики не хотели быть набожнее папы.
Свободнее жилось евреям на присоединенных к Венецианской республике греческих островах, Крите или Кандии, Эвбее и Корфу. Древние общины на Крите, в городах Кандия, Ретимно и Канея, пользовались прежней автономией, только венецианский сенат следил, чтобы они не распространялись вне своих кварталов. Многие занимались здесь экспортом, отправляя преимущественно сахар в Австрию. На евреев часто жаловались, что они забрали в свои руки большую часть торговых заведений, но им прощали эту конкуренцию с туземными греками ради тех выгод, которые они приносили государству в виде постоянных и чрезвычайных налогов. Венецианский сенат часто делал у еврейских общин Кандии принудительные займы на государственные и военные нужды. Значительные общины в Кандии и Негропонте (на острове Эвбее) поддерживали оживленные сношения с общиной Рима и выдвинули в ту эпоху нескольких выдающихся писателей.
Во внутренних городах Италии усиление власти Венеции не приносило евреям ничего хорошего. Соседка торговой республики, университетская Падуя имела заметную еврейскую общину с середины XIV века. Община росла и крепла под покровительством правителей из дома Каррара. В Падую переселились многие из Рима и других городов: оживились торговля, индустрия, кредитные операции. Но с переходом города под власть Венецианской республики (1405) положение евреев сделалось таким же шатким, как в самой Венеции. Из постоянных оседлых жителей евреи превратились в пришельцев, временно живущих на основании определенной «кондотты». При всяком возобновлении договора повышались требования сената республики за «дарование» права жительства: увеличивались подати, ограничивались права по торговле, по приобретению недвижимости и т.п. Столкновения возникали особенно на почве денежных операций: городские власти преследовали кредиторов за взимание процентов сверх нормы, за продажу тех невыкупленных залогов, которыми еврей по договору не мог владеть (дома). Однако евреи не сдавались без борьбы. Когда однажды магистрат Падуи потребовал от венецианского сената репрессий против «нарушителей закона» и сенат готов был удовлетворить это требование, евреи заявили, что они не могут заниматься своим делом на стеснительных условиях, и закрыли свои ссудные кассы (1415). Тогда за них вступилась часть христианского населения; между прочим, правление университета заявило, что студенты, прибывающие в Падую из всех стран Европы, не могут обойтись без торговых и кредитных услуг евреев. Магистрат должен был уступить, но впоследствии такого рода столкновения не раз повторялись при возобновлении кондотты. Во второй же половине XV века положение евреев в Падуе еще более ухудшилось под влиянием юдофобской агитации монахов-проповедников, о которой будет рассказано дальше.
Гораздо лучше, чем купеческая республика, обращались с евреями герцоги различных династий, владевшие городами Верхней и Средней Италии. Еврейская община в Ферраре достигла процветания во второй половине XV века под покровительством герцогов из дома д’Эсте, которые особенно заботились о привлечении энергичных промышленников в свои владения и, кроме того, лично дорожили услугами еврейских финансистов. В 1448 году герцог Леоне д’Эсте получил от папы Николая V санкцию на свой договор с евреями, в силу которого последним разрешалось селиться, строить синагоги и заниматься банковскими операциями в Ферраре и ее округе («так как жители тех мест потерпели бы имущественный ущерб, если бы им не дозволяли занимать деньги у евреев»). Вместе с тем папа, по жалобе евреев, запретил монахам-пропагандистам и «инквизиторам» возбуждать народ против евреев и мешать деловым сношениям последних с христианами. Герцог Эрколе I объявил в декрете от 1473 г., что он высоко ценит деятельность еврейских банков, которая затруднялась каноническими законами, и обещал банкирам свою защиту. При слабой конкуренции со стороны христиан в Ферраре мог шире развернуться промышленный гений евреев, и они выступали здесь в роли не только банкиров, но и фабрикантов, оптовых и мелочных торговцев. Герцог Эрколе охотно допустил в Феррару одну группу изгнанников из Испании, которую отогнала от своего берега меркантильно-юдофобская Генуя (1493), и разрешил им заниматься всякого рода промыслами и профессиями, не исключая аптекарской и медицинской. Так же спокойно жили евреи в герцогстве Парма, под покровительством первых правителей из дома Сфорца. В числе условий, поставленных городским советом Пармы при сдаче города герцогу Франческо Сфорца (1449), был пункт о неприкосновенности прав и привилегий еврейского населения. Папа Николай V дал этому соглашению такую же санкцию, как в Ферраре (1451). Галеаццо Сфорца освободил евреев от ношения «желтого кружка» на одежде (1466) и боролся против юдофобской пропаганды монахов-проповедников.
Характерным для меркантильной Италии той эпохи является положение евреев во Флоренции, городе богатых христианских промышленников и банкиров, объединенных в цехи. Дорогой кредит банкирского цеха был недоступен бедному люду, и евреев призывали во Флоренцию для организации мелкого дешевого кредита. Так в 1430 году синьория Флорентийской республики издала декрет, которым разрешалось всякому еврею селиться в городе и заниматься ссудой денег, с условием взимать не более 20%. В декрете прямо говорится: «Мы желаем ввести евреев в наш город (judaeos in civitatem introducere) для того, чтобы бедные люди во Флоренции не погибали под бременем тяжелого роста, взимаемого ростовщиками (цеховыми)». Боясь, однако, торговой конкуренции евреев, синьория ограничивала их в праве жительства и выборе промысла. И здесь, как в Венеции, евреев пускали на жительство только по «кондотта», на определенный срок, обыкновенно десятилетний, для того чтобы при возобновлении договора можно было бы ставить более тяжелые условия или вовсе удалить их из города, если их услуги больше не понадобятся. Это положение еврейской общины во Флоренции продолжалось до тех пор, пока в республике не усилилась власть либеральных синьоров из дома Медичи, покровителей итальянского Ренессанса, которые с конца XV века сделались и покровителями евреев. Молодая еврейская община во Флоренции составляла колонию, выделившуюся из старого еврейского центра Пизы, прежней морской столицы Тосканы, у которой Венеция отняла гегемонию. Здесь славился банкирский дом семьи да Пиза, выдвинувшей крупных меценатов и филантропов (Иехиель да Пиза и др.). Наряду с банкирами и промышленниками в этих центрах итальянского Ренессанса занимали видное место и представители интеллигентских профессий, в особенности евреи-врачи. Они обучались в высших медицинских школах Падуй и Салерно, иногда под руководством еврейских же профессоров, и многие сделались виртуозами в медицинской практике, — что обеспечивало им успех и в христианском обществе.
Тревожное время переживали итальянские евреи во второй половине XV века. Специфическая эпидемия этого века — юдофобская агитация монахов-проповедников — приняла в Италии местный колорит. Здесь клерикалы, встревоженные успехами итальянского «гуманизма» и возрождения античной культуры, старались создать реакцию путем возбуждения народа против неверующих и иноверцев. Еще в первые десятилетия XV века в Италии размножались странствующие проповедники обоих монашеских орденов, доминиканского и францисканского, которые по испанскому образцу совмещали в себе роли миссионеров и подстрекателей к погромам. Вследствие жалоб еврейских общин Венеции, Ломбардии и Тосканы папа Мартин V неоднократно запрещал эту преступную агитацию (в буллах 1419-1429 гг.), но это не останавливало фанатиков. В течение 40 лет громил евреев в своих проповедях монах Бернардин да Сиена (ум. в 1444 г.), причисленный потом церковью к лику святых. Этот демагог старался действовать на массу доводами, напоминающими идеи новейших антисемитов из партии «христианских социалистов».
Скопление богатств в руках немногих — говорил он — вообще вредно, но еще опаснее, когда они скопляются в руках евреев, «ибо тогда богатство, эта естественная теплота государственного организма, не согревает и не оздоровляет его, а, проходя через нечистый канал, отравляет организм и покрывает его язвами». Обогащающиеся евреи имеют злостную цель: порабощение христианского мира. Эти злодеи стремятся даже к физическому уничтожению христиан. «Евреи, убедившись в безуспешности своих попыток отнять у христиан их духовное добро, запускают руки в их материальное добро и разоряют страну ростовщичеством. И не только имущество отнимают они у христиан, но и здоровье и земную жизнь, являясь их лекарями, несмотря на то, что это запрещено законами нашей религии». Если обогащение ростовщиков-христиан можно считать еще естественным, то обогащение евреев ненормально уже потому, «что раб не может владеть имуществом». Отсюда вытекал прямой вывод, что все имущество евреев принадлежит по праву их господам, христианам, и что погром есть только законный способ отчуждения этого имущества в пользу настоящего хозяина. Для того чтобы демонстрировать «рабство» евреев, необходимо строго соблюдать соответствующие канонические законы, в особенности правило о ношении отличительного знака на одежде, а между тем Бернардин Сиенский должен был с горечью отметить факт, что это правило не соблюдается в Падуе, Вероне и других городах.
Другой францисканский монах, Бернардин да Фельтре (ум. в 1494 г.), добился своими проповедями большого практического успеха. Второй Бернардин, еще больше, чем первый, пользовался «христианским социализмом» как ширмой для своих юдофобских целей. В эпоху, когда венецианские и другие купцы прикрывали свои торгашеские интересы религиозным рвением, позволительно было монаху прикрывать свой религиозный фанатизм экономическими мотивами. В своих агитационных речах Бернардин да Фельтре яростно нападал на еврейских капиталистов, выставляя их виновниками бедности христианских масс. «Неужели, — восклицал этот демагог из «нищенствующей братии», — я, живущий подаянием, вкушающий хлеб бедности, должен быть молчаливым псом и не лаять, когда я вижу, что иудеи поедают мозг от костей бедных христиан? Неужели мне не лаять во имя Христа?» И цербер церкви усердно «лаял» во всех городах, где находились значительные еврейские общины, влиял на представителей власти, возбуждал страсти черни против отдельных групп и лиц. В Равенне и некоторых других городах Венецианской республики магистраты, под влиянием зажигательных речей фанатика, готовились изгнать евреев и ходатайствовали об этом перед сенатом. Венецианский сенат не сочувствовал таким насильственным мерам, но из нескольких небольших городов фанатикам удалось выжить евреев (Брешия, Виченца, Бергамо и Тревизо в 1463-1473 гг.). Флорентийская синьория поступила наоборот: она выслала из города самого агитатора, который едва не вызвал здесь погрома (1488). В проповеди Бернардина и его сподвижников был, впрочем, один пункт, которому могли сочувствовать и разумные люди: он везде предлагал, для вытеснения евреев-заимодавцев, учреждать общественные ссудные кассы или ломбарды (Monte di pieta), которые выдавали бы ссуды под залог на льготных условиях. В некоторых местах удалось тогда же устроить такие ломбарды. Но для монахов-агитаторов все это было только агитационным средством для возбуждения религиозной ненависти к евреям с целью добиться либо изгнания их из страны, либо насильственного их крещения, по примеру Испании. Для этой цели «пес церкви» Бернардин да Фельтре пускал в ход не только свой бешеный лай, но и свои острые зубы. Ему не удалось вызвать в Италии антиеврейские уличные погромы, но зато он успел создать чудовищный ритуальный процесс, получивший всемирную огласку.
На границе Венецианской республики, в той части Тироля, которой владели нижнеавстрийские герцоги, находилась в Триенте благоустроенная еврейская община. Одним из представителей ее был врач Тобиас, пользовавшийся доверием и христианского населения. В это мирное гнездо попал Бернардин да Фельтре. Заняв в Триенте должность настоятеля францисканского монастыря, фанатик повел агитацию против местной еврейской общины. После одной проповеди, произнесенной им перед Пасхой, монаху указали, что он напрасно осуждает всех евреев, среди которых есть много хороших людей вроде врача Тобиаса, но он гневно ответил: «Вы не знаете, сколько зла вам причиняют эти хорошие люди: не пройдет и Пасха Господня, как они вам представят доказательство своей доброты». Сказавший это постарался, чтобы его пророчество сбылось.
23 марта 1475 года, в четверг Страстной недели и первый день еврейской Пасхи, в Триенте пропал трехлетний христианский мальчик Симон, сын кожевника. Местный епископ Гиндербах, единомышленник Бернардина, сейчас объявил, что это — «дело врагов христианской веры», и местный подеста (префект) направил поиски на еврейские дома. Через три дня труп ребенка «случайно» был обнаружен в ручье при дворе еврея Самуила. Хотя об этой страшной находке немедленно заявили властям сам хозяин дома и врач Тобиас, тем не менее их арестовали вместе с еще пятью почетными членами общины по подозрению в убийстве мальчика. Когда заключенных поставили около трупа, случилось «чудо»: из ран потекла кровь, как должно быть, по народному поверию, при приближении убийцы к своей жертве. Это признано было достаточным для того, чтобы приступить к инквизиторскому допросу. Арестованные твердили, что труп ребенка, несомненно, подброшен во двор Самуила его соседом-христианином, который перед тем проиграл на суде тяжбу с Самуилом и поклялся ему отомстить. Это правдивое объяснение не удовлетворило судей-инквизиторов, задержанный сосед был после легкого допроса отпущен, а евреев принялись пытать. 15 дней продолжались ужасные пытки: Самуила и других заключенных вздергивали на дыбу, ломали кости, жгли раскаленным железом; когда пытаемые падали в обморок, их приводили в чувство и снова пытали. Главный обвиняемый, Самуил, боясь, что палачи вырвут у него сознание под дальнейшей пыткой, предупредил судей: «Если я под пыткой сознаюсь в преступлении, это будет ложь». Тем не менее, когда измученный узник сознался в подсказанной ему явной небылице, убийстве ребенка при участии еще восьми евреев «для поругания Христа», судьи приняли это всерьез. То же произошло с врачом Тобиасом и другими узниками, прежними и вновь арестованными. В июне шестеро из них были сожжены живьем на костре, двое перед смертью приняли крещение, ввиду обещанной более легкой казни, и были только обезглавлены, а один 80-летний старец Моисей был найден мертвым в тюрьме, и труп его был сожжен. Имущество казненных было конфисковано. Следствие об остальных обвиняемых продолжалось.
Между тем монахи успели уже сделать из истории мнимого мученика выгодную аферу: они велели набальзамировать труп Симона и объявили трехлетнего малютку святым. В народе распускались слухи о чудесах, совершаемых останками Симона, и толпы верующих устремились в Триент для поклонения чудотворным мощам. В Италии нарастало грозное антиеврейское движение. Дож Венеции, Мочениго, предписал властям Падуи и Фриуля принять меры к защите евреев, которые не решаются переезжать с места на место из опасения быть убитыми или ограбленными. В своем декрете дож указал, что все дело создано агитацией «проповедников», и выразил уверенность, что ложность навета скоро обнаружится. Папа Сикст IV, вероятно по жалобе римских евреев, приказал триентскому епископу Гиндербаху приостановить дальнейшее следствие и поручил расследование дела особому комиссару из епископов. В октябре 1475 года папа разослал правителям Италии энциклику, в которой им внушалось принять меры к защите евреев ввиду того, что молва о чудесах над трупом мнимого «святого мученика», распространяемая в проповедях, через описания и картины, может привести к эксцессам. Между тем новое расследование папского комиссара выяснило, что труп Симона был подброшен на еврейский двор злонамеренными людьми, что чудеса над трупом еще не доказаны, что сознание подсудимых вырвано пыткой, что были арестованы именно наиболее состоятельные евреи ради конфискации их имущества. Комиссар потребовал от епископа Гиндербаха и триентского подесты, чтобы они прекратили процесс против остальных узников, еще ожидавших своей казни. Гиндербах в ответ на это написал окружное послание, в котором, оправдывая себя и инквизиторов, намекал на подкупленность папского следователя, защищавшего евреев (corrupta inquisitio). Эти палачи продолжали свое дело и, невзирая на протесты комиссара, казнили еще четырех евреев (декабрь 1475-январь 1476 г.).
Вернувшись в Рим, комиссар представил папе доклад о вопиющем нарушении правосудия в Триенте, о том, что суд сознательно прекратил следствие против действительных виновников-христиан и направил его против неповинных евреев, из ненависти к ним и из желания забрать в пользу епископа их конфискованные имущества. Таким образом, в Риме столкнулись результаты двух следствий, и для решения вопроса пришлось назначить новую ревизию. Сикст IV поручил эту ревизию комиссии из шести кардиналов (апрель 1476). Но выяснить истину в деле, запутанном изуверами церкви, не удалось. Комиссия возложила всю работу на одного из своих членов, дружившего с Бернардином да Фельтре, и исход ревизии этим был предрешен. Преступление творцов процесса не было раскрыто. После долгого промежутка (1478) Сикст IV признал судопроизводство по триентскому делу формально правильным (processum ipsum recte factum), но в той же булле запретил преследовать евреев и ограничивать их права. Несмотря на это, евреи были изгнаны из Триента, ставшего местом паломничества для суеверных христиан. От паломников, искавших чуда у «святого» гробика, монахи получали огромные доходы. Папа Сикст IV еще не решился канонизировать Симона в качестве святого мученика, и только спустя сто лет в Риме уступили народному суеверию: папа Григорий XIII разрешил чтить «Симона Тридентского» (Simon Tridentinus) как мученика, убитого «для поругания Христа».
Так на исходе Средневековья в Италии эпохи Ренессанса пронеслась черная тень инквизиции. Это было предвестником той католической реакции, которая через 70 лет придет на смену итальянскому Ренессансу.
§ 60. Южная Италия до изгнания из Сицилии (1492)
Особой жизнью жила Южная Италия с ее своеобразным политическим и экономическим строем. Она была в ту эпоху разделена между двумя династиями — французской и испанской. Неаполитанское королевство находилось под властью Анжуйцев, состоявших в то же время и графами Прованса, а Сицилия управлялась королями Арагонии. О судьбе неаполитанских евреев в XIV и XV веке сохранилось очень мало сведений. Первые короли из Анжуйской династии пытались насадить на юге Италии режим «христианнейших» французских королей, но церковная политика плохо прививалась на этой почве. От нее отступил король Роберт Анжуйский (1309-1343), любитель просвещения, воскресивший в Неаполе времена императора Фридриха II. Он привлекал к своему двору ученых и поэтов, среди которых были и еврейские писатели, выходцы из Рима и Прованса. Изгнание евреев из Франции в конце XIV века вызвало, вероятно, наплыв эмигрантов в Неаполитанское королевство, но нам неизвестно, как это отразилось во внутренней жизни тамошних еврейских общин. Центр южноитальянского еврейства находился тогда не здесь, а в Сицилии, где в ту эпоху сосредоточились большие еврейские массы, связанные торговыми сношениями со всеми портами Средиземного моря, в особенности с африканским берегом. И по своей численности, и по своей роли в хозяйственной жизни евреи занимали видное место на этом острове среди пестрого христианско-мусульманского населения: греков, итальянцев, испанцев и мавров. Еврейские общины в городах арагонской Сицилии: в Палермо, Мессине, Катании, Сиракузах, Марсале и других — были близки по своему социальному положению к общинам метрополии — Сарагосе или Барселоне, но были здесь и свои особенности, коренившиеся в прежней политической истории Сицилии.
В Сицилии XIV и XV веков мы видим комбинацию двух систем: камеркнехтства, насажденного здесь раньше германским императором Фридрихом Гогенштауфеном (§ 28), и арагонской системы Якова I и его преемников, превративших еврейские общины в свои финансовые агентуры (§ 10). В официальных актах обоих столетий все еще повторяется старый германский термин «слуги королевской казны» (servi regiae camerae) и ведется непрерывная переписка арагонских королей или вице-королей с еврейскими общинами о податных делах, авансах, недоимках, займах. В 1310 году арагонский король Фридрих III издает для сицилийских евреев статут, в котором приняты во внимание церковные каноны: запрещение держать христианских рабов, иметь семейное общение с христианами, занимать публичные должности, лечить христиан. Подобные же ограничения были установлены и для «сарацинов», сицилийских мавров, которым предписано носить особый знак на груди вроде того, какой носили евреи. Иноверцев, принявших крещение, запрещалось именовать «собачьими ренегатами» (canes renegados), к чему особенно привыкли евреи по отношению к своим отступникам. За нарушение всех этих запретов закон грозил большими карами, но они, по-видимому, не применялись, ибо в первую очередь им должен был бы подвергнуться сам король, лечившийся у еврейских врачей по примеру самого папы римского. Позднейшие короли, начиная со второй половины XIV века, выдавали многочисленным еврейским врачам разрешения на медицинскую практику «по всей Сицилии» (per totam Siciliam). Вообще, правителям Сицилии приходилось постоянно лавировать между требованиями церкви и интересами государства. Ради престижа господствующей церкви приходилось делать уступки духовенству: запрещалось строить синагоги с куполом выше церковного и с особенно яркими украшениями, евреев обязывали слушать миссионерские проповеди в церквах, где эти невольные слушатели подвергались оскорблениям со стороны прихожан. Но с другой стороны, короли и их наместники на острове, вице-короли, защищали евреев от массовых нападений, которые нередко грозили им со стороны христианской черни. Такие нападения обыкновенно происходили в дни Страстной недели, когда страсти католической толпы разжигались в церквах наглядными картинами распятия Христа. Весной 1339 г. в столице острова, Палермо, чернь громила еврейские дома, и король Педро II издал декрет о решительном подавлении таких беспорядков в будущем.
Особенную бдительность должна была проявить королевская власть после 1391 года, когда церковный террор перекинулся из Испании в Сицилию. В 1392 г. произошел погром с насильственными крещениями в городе Монте Сан-Джульяно, а в других городах шла пропаганда террора. По требованию еврейских общин Палермо и других мест правитель острова Мартин издал ряд декретов об охране еврейского населения и о недопустимости крещения против воли, но он не посмел дозволить уже окрещенным вернуться в иудейство. Когда епископ одной епархии потребовал поддержки светской власти для наказания неофитов, отпавших от христианства, Мартин обещал эту поддержку (brachium saeculare). Правительство часто колебалось между давлением католического духовенства и весом еврейских денег, которыми оплачивалась всякая льгота, и в декретах обнаруживаются результаты этих колебаний. Так в 1428 г. король Альфонс V обязал сицилийских евреев слушать миссионерские проповеди монаха Маттео из Агригента, а когда евреи послали к королю депутацию с просьбой избавить их от этой комедии, которая иногда кончалась трагедией, и подкрепили свою просьбу денежным подношением, приказ был отменен (1430). Арагонские правители не могли бы сохранить свою власть на острове без огромных доходов от еврейских податей, как «габелла» (налог с рождений и браков, торговых сделок и т.п.), «джезия» (поголовная подать) и другие. Поэтому, несмотря на густоту еврейского населения в городах Сицилии, Альфонс не допускал эмиграции евреев из страны, и, когда в 1455 году группа их из Палермо, Мессины и Катании приготовилась к переселению в Иерусалим, она была задержана и оштрафована за намерение вывезти деньги из государства, т.е. увезти королевские доходы.
При всей этой средневековой декорации сицилианские евреи жили в лучших условиях, чем их братья в прочих странах Европы.
Как и раньше, они не были прикреплены к определенной группе промыслов, и всего менее — к торговле деньгами, а занимались различными ремеслами, сельским хозяйством, в особенности садоводством, ввозом и вывозом товаров и крупной торговлей внутри страны. В некоторых местах (напр., в Сиракузах) еврейские общины запрещали своим членам заниматься ссудой денег в рост. На острове существовало не менее тридцати еврейских общин (иные насчитывают 52) с населением к концу XV века в сто тысяч душ. Самоуправляющиеся общины (universita, judeca, Kahal) имели общий устав, выработанный, по-видимому, съездом их представителей. В Палермо, Мессине, Сиракузах и других крупных городах совет еврейской общины стоял рядом с городским советом, и путем соглашений регулировались взаимные отношения между ними. Общинный совет состоял из следующих чинов: «главари» (proti, еврейское roshim) или члены правления, «выборные» (electi, berurim), «старшины» (majoranti), ревизоры, сборщики податей. К совету примыкала судебная коллегия, состоявшая из раввинов и «даянов». В начале XV века арагонские правители создали в Палермо еще чин «главного даяна» или официального раввина, в качестве посредника между общинами и правительством, но евреи усмотрели в этом ограничение своей автономии, и, после долгих стараний, им удалось избавиться от казенного раввина, как это было в те же годы в Германии (§ 48). В 60-х годах XV века делались попытки создать союз общин с центральным органом в форме «еврейского парламента», а также учредить высшую школу для евреев по типу общих университетов. Правительство отнеслось сочувственно к обоим этим проектам, но они едва ли осуществились, ибо вскоре наступило роковое царствование Фердинанда Католика. В это царствование еврейский парламент был созван королем только один раз, в 1489 году, когда правительству понадобились большие деньги на ведение войны с Гранадой. Делегаты собрались в Палермо по два от каждой общины, обсудили свои дела и передали свои резолюции вице-королю вместе с крупным пожертвованием на «гранадское предприятие». Король одобрил решения парламента, подтвердил привилегии еврейских общин и обещал им защиту от нападений черни, которые участились в то время в Сицилии. Это было в январе 1490 года, а через два года сам король произвел внезапное нападение на все еврейское население острова.
Фатальный декрет 31 марта 1492 года об изгнании евреев из Испании и «ее владений» распространялся и на Сицилию. Но если в Испании еврейское и христианское общества были подготовлены к такому акту предшествовавшим антимарранским движением и деятельностью инквизиции, то в Сицилии эдикт об изгнании явился полной неожиданностью. Трудно было сразу изъять из маленького государства такую хозяйственную силу, как сто тысяч трудового промышленного населения. Христианское общество было задето этим актом. Депутация от высших государственных чинов Сицилии обратилась к вице-королю с просьбой — ходатайствовать перед Фердинандом об отмене эдикта, а если это невозможно, то хоть об отсрочке выселения (20 июня). «Мы считаем своим долгом, — писали они в своей петиции, — сказать королю правду, необходимую для блага государства. Если бы было верно мнение, что пребывание евреев среди христиан вредно для католической веры, то мы бы сами просили короля не только об изгнании евреев, но и о сожжении их живьем. Но это неверно: евреи не совращают христиан в свою веру, а иные даже сами переходят в нашу веру. Кроме того, нельзя даже исчислить тот убыток, который понесет государство от изгнания евреев. Они расходуют на свое пропитание не менее миллиона флоринов в год, и эти деньги уйдут из страны с их изгнанием, не считая податей и сборов, уплачиваемых ими в государственную казну. Пропадут также долги, числящиеся за евреями по их торговым делам с христианами. Нас ждет еще одна беда: в нашем государстве почти все ремесленники — евреи, и если они все уйдут в назначенный срок (три месяца), то христиане лишатся многих рук, вырабатывающих металлическую посуду, железные изделия и в особенности подковы для лошадей, земледельческие орудия и все нужное для постройки кораблей. В короткое время мы не найдем достаточного числа христиан для замены их, а те, которые найдутся, потребуют за свою работу непомерно высокую плату. В результате будет крайняя нужда в необходимейших для жизни предметах. Когда же грянет беда и турки пойдут на нас войной, мы почувствуем отсутствие евреев. Хотя евреи не приучены к войне, но они могут производить нужные для войны работы: прокладывать дороги, делать насыпи, укреплять стены. Еще нужно обратить внимание на то, что число евреев-богачей не велико, и даже людей среднего достатка не особенно много среди них, а все прочие — люди бедные, и если правительство будет торопить их с выселением, то они перемрут с голоду».
Такой же протест против выселения евреев был подан вицекоролю магистратом города Палермо (11 июля). В петиции говорилось, что «счастливый город Палермо» будет разорен, если евреи будут изгнаны в трехмесячный срок, так как они связаны с христианским населением торговыми и кредитными делами. Все это, однако, не помогло. Изгнание евреев из всех владений Испании было для Фердинанда и Изабеллы святым обетом после взятия Гранады, и ни о какой отмене эдикта не могло быть речи. Умилостивительная жертва католическому Богу должна быть принесена: в Испании двести тысяч, в Сицилии сто тысяч евреев. Был только продлен срок выселения, до декабря 1492 года. В конце года все евреи, кроме принявших крещение, покинули Сицилию, взяв с собой лишь необходимейшие вещи; все остальное было конфисковано в пользу казны. Изгнанники направились сначала в Неаполь, Апулию и Калабрию, но вскоре туда вторглась соединенная испано-французская армия, а в 1505 г. сам Неаполь достался испанцам. Тогда эмигрантам пришлось совершенно покинуть Южную Италию. Часть их переселилась на север, а многие двинулись на Балканский полуостров, в новое турецкое государство. Они образовали значительные общины в Константинополе, Салониках, Адрианополе, Патрасе, Лариссе и других городах с преобладающим греческим населением, с которым они сжились еще на родине. Таким образом и Италия дала свою жертву Молоху конца Средневековья: древний сицилийский центр диаспоры был разрушен вплоть до XIX века.
§ 61. Литература эпохи итальянского Ренессанса
На заре итальянского литературного Ренессанса, в первой половине XIV века, еврейская литература в Италии имела свой ренессанс. Он был продуктом двух влияний: местного и провансальского. С одной стороны, в умственную жизнь итальянского еврейства было внесено оживление притоком литературных сил из Южной Франции, откуда после изгнания 1306 года шла непрерывная эмиграция в Италию; с другой стороны, сказались свежие веяния эпохи Данте, Петрарки и Боккаччо, атмосферное влияние вольной мысли, проникавшее даже за ограду еврейских кварталов. На время еврейская Италия превратилась в уголок Испании или Прованса былых веков. Какая-то струя поэтического и философского вольнодумства прорвалась в строго консервативную письменность раввинов, не образуя в ней широкого течения, но выявляя дерзания скованной мысли.
Литературным феноменом в этом отношении является поэт, которого принято называть «средневековым Гейне». Иммануил га’Роми (Иммануил бен-Соломон га-Цифрони, ок. 1270-1335) был одним из образованнейших людей в Риме. Он знал не только еврейскую литературу, но и арабскую, латинскую и новую итальянскую, интересуясь больше всего философией и поэзией. В философии Иммануил находился под влиянием «царственной мысли» Маймонида и в духе рационализма писал комментарии к библейским книгам. В поэзии он следовал испанско-провансальским образцам классической эпохи Галеви и Алхаризи, соединяя их с новой формой сонета, заимствованною из тогдашней итальянской литературы. Из его морально-философских комментариев к Библии опубликованы немногие (к «Соломоновым Притчам», Песни Песней и части Псалмов), но стихи Иммануила прошли сквозь ряд веков, как нечто своеобразное в еврейской поэзии. Они писались поэтом в молодые годы в Риме и других городах, где он жил в качестве домашнего учителя в домах богатых людей, а собирались и обрабатывались в старости, когда он обеднел и нуждался в помощи меценатов. Последние годы жизни Иммануил провел в доме еврейского мецената в Фермо. Здесь он мог предаваться своим поэтическим мечтам и собирать прежние плоды своей музы. Все это изложено в форме «макам» (рифмованная проза, перемешанная со стихами) в сборнике «Махбарот», составленном по образцу «Такхемони» Алхаризи.
Смесь лирики и юмора составляет характерную черту творчества Иммануила. Для него романтическая любовь не религия, как для певца «небесной Лауры» Петрарки, не дантовский культ Мадонны в лице Беатриче, а только житейская трагикомедия. В юности он позволял себе поэтические шалости вроде следующей:
Раю ад я предпочел бы:
скучно до смерти в раю,
где царит лишь добродетель
вместе с скукою-сестрой...
Нет, уж лучше в ад попасть:
там толпа премилых грешниц,
рой красавиц молодых...
С ними ад мне будет раем,
без них рай есть сущий ад.
Позже он увидел черты ада в своем поэтическом раю. В лирике Иммануила есть нечто сродное творчеству Гейне: песня любви и страсти чередуется с горькой иронией, с насмешкой над нежными излияниями, которым поэт только что предавался. Свой крупный талант Иммануил часто разменивал на мелочи. Подобно большинству тогдашних поэтов, он писал многое для забавы меценатов. Его сборник «Махбарот» состоит из самых разнообразных элементов: тут лирические сонеты и бытовые картинки, легкомысленная болтовня и серьезные нравоучения, пикантные анекдоты во вкусе Боккаччо и философские размышления. Стихотворения связаны между собой прозаическим рассказом, составляющим смесь действительности и вымысла. В конце сборника помещена поэма «Ад и рай» («Га’тофет ве-га’эден»), сходная по сюжету с «Божественной комедией» Данте. В «Аде и рае» Иммануил дает волю своему сатирическому таланту. Он помещает в аду, наряду с неверующими греческими и арабскими философами, закоренелых талмудистов, презирающих светское знание, ханжей, скупых богачей, врачей-шарлатанов, писателей-плагиаторов. Но добродетельным иноверцам, признающим догмат единобожия, он отводит место в раю, между тем как Данте исключает из рая всех нехристиан.
Иммануил га’Роми, по мнению некоторых историков, был лично знаком с великим флорентийским поэтом; во всяком случае, у них был общий друг, итальянский писатель Босоно да Губбио. Когда после смерти обоих поэтов один из их противников написал, что они будут мучиться в аду за свое вольнодумство, Босоно ответил, что и Данте, и «Маноэлло» пройдут только через чистилище и затем попадут в рай. Иммануил написал на итальянском языке несколько сонетов, из которых два характеризируют его политический индифферентизм, в отличие от Данте, стоявшего в водовороте политических страстей: «Я ничего не люблю и ничего не презираю. В Риме я друг и Колоннов, и Орсини (двух соперничавших за власть патрицианских родов), выбирая то одного, то другого. Я рад успехам гвельфов, а когда они проваливаются, я примыкаю к гибеллинам». В одном сонете он изображает из себя религиозно-индифферентного человека и говорит, что, если б к нему явились Моисей и Арон, апостолы Петр и Павел и Мухаммед, каждый со своей проповедью, он не знал бы, за кем идти, «где путь святости и путь мирской». Это, конечно, только поэтическая шутка: в действительности Иммануил всегда оставался верен традиционному иудаизму, как это видно из его библейских комментариев и даже многих мест его поэтического сборника. Что он лично и в нравственном отношении был далек от типа кутилы и салонного героя, каким можно себе представить автора легких рассказов, видно из многочисленных нравоучительных стихотворений, чередующихся в его сборнике макам с фривольной эротикой. Там попадаются и глубоко-прочувствованные синагогальные гимны в стиле псалмов. Для строгой ортодоксии Иммануил, однако, являлся «неприличным» поэтом, и позднейшие раввины осуждали его писания.
Общественная сатира выступает яснее в прозаических произведениях провансальца Калонимоса бен-Калонимос (1286-1340). Уроженец Арля, обреченный гонениями 1306 года на скитальческую жизнь, высокообразованный Калонимос сблизился в Авиньоне с неаполитанским королем и любителем наук Робертом Анжуйским. По предложению короля-мецената он поехал в Рим с научной миссией и вскоре сделался там душой образованного общества. Калонимоса ценили как знатока арабской научно-философской литературы и переводчика многих ее произведений на еврейский язык. Он перевел с арабского около тридцати сочинений Аверроэса, Альфараби, Галена, Эвклида и других писателей. На латинский язык он переложил сочинение Аверроэса «Разрушение разрушения» («Destructio destructionis»), написанное в ответ на книгу консерватора Алгаззали «Разрушение философии». Калонимос не ограничивался переводной работой, а проявил способность к оригинальному творчеству. Плодом его житейских наблюдений была морально-сатирическая книга «Пробный камень» («Эвен-бохан»), где автор то серьезным, то юмористическим тоном обличает пороки, глупости и модные увлечения своих современников. Особенно достается богатым ханжам, прикрывающим набожностью свои скверные житейские дела, и раввинам, «торгующим наукой». Порой Калонимос иронизирует даже над талмудическим иудаизмом. Он жалеет, что не родился женщиной, ибо тогда он был бы свободен от многих талмудических предписаний и запретов и не должен был бы ломать себе голову над раввинской премудростью. Другое юмористическое произведение Калонимоса, небольшой «Трактат о Пуриме» («Masechet Purim»), представляет собою игривую пародию на Талмуд. Здесь с притворной академической серьезностью, под которой слышится подавленный смех, обсуждается вопрос, как следует напиваться в «праздник Гамана». Основные положения по этому вопросу излагаются в форме Мишны, а прения — в форме Гемары со всеми ее казуистическими тонкостями, которые тем больше смешат читателя, чем курьезнее предмет обсуждения. Эта с виду невинная пародия задевает слабые стороны талмудизма, и не даром позднейшие строгие раввины порицали автора за его обидную шутку.
Среди современников Иммануила и Калонимоса пользовался славой знатока философии Иегуда (Леон) Романо. Он переводил с латинского языка на еврейский сочинения христианских схоластиков Томаса Аквината, Альберта Магнуса и других богословов. В одном из переведенных им сочинений («Liber de causis») говорится, что перевод сделан по поручению короля Роберта. Иегуда Романо написал также комментарий к «Книге познания» Маймонида. Из писателей, пользовавшихся поддержкой неаполитанского короля-мецената, следует еще упомянуть о Шемарии Икрети (из острова Крита), уроженца Негропонта, находившегося тогда под властью Венеции. Первую часть своего обширного библейского комментария он посвятил королю Роберту, «носящему венец мудрости вместе с венцом царским, подобно царю Соломону» (1328). В этом комментарии автор поставил себе целью защищать Св. Писание против философской критики и вместе с тем объяснять текст по его грамматическому и логическому смыслу. Шемария внушил себе, что он свыше призван своими толкованиями Торы примирить раббанитов и караимов и устранить старый раскол в иудаизме. Как уроженец Негропонта, он, вероятно, сблизился с караимами Малой Азии и Византии и стремился примирить давних врагов. На старости Шемария предпринял для этой цели путешествие по Испании, но там его осмеяли, а местами преследовали, так как из его слов делали заключение, что он считает себя пророком или мессией (1352-1358).
Непродолжителен был еврейский литературный ренессанс в Италии. В XV веке, под влиянием растущей клерикальной агитации, ум обращается в сторону религиозной апологии. Пишутся книги, которые должны служить руководством для еврейских диспутантов при защите догматов иудаизма, и много таких писаний похоронено в пыли итальянских архивов. Редко выступает оригинальная литературная сила. Единственный поэт этого века, раввин и медик в Перуджии Моисей да Риети (ум. ок. 1460 г.), был искусным версификатором, излагавшим в стихах религиозно-философские идеи и историко-литературные сведения. Его поэма «Малый храм» («Микдаш меат») написана терцинами по итальянскому образцу, а по плану она также имеет некоторое сходство с «Божественной комедией» Данте. Поэма содержит ряд видений в небесных чертогах. В той части, где перечислены имена выдающихся писателей, Моисей да Риети опустил имена вольнодумных мыслителей Албалага, Ралбага (Герсонида) и Моисея Нарбони, объяснив, что исключил этих «мудрецов» из-за несогласия с их философскими воззрениями. Исключил он также своего предшественника Иммануила Роми «из-за его стиля и выражений в его эротическом сборнике». Консерватизм в Италии усиливался, как и в Испании той эпохи. Религиозная апологетика не мирилась со свободомыслием. Моисею да Риети пришлось участвовать в диспуте с «известным братом (монахом), врагом еврейства, который в своих проповедях в Риме поносил стан Божий, желая его разрушить». То был, вероятно, один из компании двух Бернардинов, являвшихся одновременно миссионерами и подстрекателями к погромам.
На месте оскудевшей свободной литературы утверждается во второй половине XV века раввинская письменность в ее узкой германской форме. Эмиграция из Германии и Австрии, где тогда шли массовые выселения, приносила в Италию умственные течения, противоположные тем, которые когда-то шли с провансальской эмиграцией. Среди выходцев из Германии были выдающиеся талмудисты, которые на новом месте старались насаждать раввинскую схоластику своей родины. Один из них, р. Иегуда Менц (или Минц), занимал пост раввина и ректора талмудической академии в Падуе (1460-1508); из этого рассадника вышло много талмудистов, «германизировавших» еврейскую школу в Италии. Другой выдающийся раввин, Иосиф Колон (литературное имя Maharik, умер около 1490 г.), был уроженец Савои, но свое образование получил в талмудических школах Австрии. Заняв пост раввина в Мантуе, он фактически сделался верховным раввином Италии. Его «решения» («Tešubot») по вопросам ритуала, гражданского и семейного права считались авторитетными для обращавшихся к нему общин. Строгие охранители правоверия, оба раввина, Менц и Колон, не могли мириться с проявлениями свободомыслия среди еврейской интеллигенции Италии. В Падуе и Мантуе они имели столкновения с двумя мыслителями, которые стояли на высшем уровне образования своего века и не хотели уступить дорогу умственному рабству, шедшему из германских гетто.
В Падуанском университете читал в то время лекции еврейский философ Илия Дельмедиго (1460-1497). Уроженец города Кандии на острове Крите, Илия Дельмедиго получил солидное общее образование, которое он расширил после переселения в университетский город Падую. Здесь и в Венеции писал он полатыни сочинения по метафизике в духе Аристотеля («De primo motore», «De creatione mundi» и др.), а также переводил на латинский язык произведения арабско-еврейской философии, делая их доступными любознательным христианам. Когда в Падуанском университете возгорелся спор по некоторым философским вопросам, расколовший профессоров и студентов на два лагеря, молодого еврейского ученого пригласили в заседание коллегии, назначенной венецианским сенатом для разрешения спора. Илия Дельмедиго получил право читать лекции по философии и затем неоднократно выступал в качестве лектора в Падуе, Флоренции и Венеции. Среди его учеников был знаменитый гуманист Пико де Мирандола, который в особенности заинтересовался новой каббалой, ища в ней подтверждения христианской догмы. В еврейской литературе Дельмедиго увековечил свое имя небольшим трактатом, написанным в 1491 году, под заглавием «Бехинат га’дат» («Испытание веры»), где изложил основы философии иудаизма. Здесь автор, далекий от радикальных тенденций, силится доказать, что результаты философских умозрений не должны ничего изменять в области религии, представляющей собой независимое царство, управляемое своими законами. Иудаизм есть по преимуществу религия дел, а не только веры или созерцания. Здесь авторитетной для нас является талмудическая галаха, занимающаяся толкованием библейских законов. Агада же, вторгающаяся со своими легендами и разноречивыми мнениями в область веры и догматики, для нас не более обязательна, чем всякое другое творение человеческого ума, и там, где агадическое толкование расходится с прямым смыслом Торы и Пророков, оно не имеет никакого значения. Тем более не может иметь значения мистическая каббала и ее священная книга «Зогар», мнимое откровение рабби Симона бен-Иохаи, о которой в Талмуде совершенно не упоминается. Каббалистическое учение о «сефирах», как силах с божественной природой, противоречит простой догме единобожия. Каббалисты материализуют Божество, а рационалисты превращают библейские представления о Боге в отвлеченные идеи — обе эти крайности должны быть устранены. Дельмедиго придерживается среднего пути, проложенного Маймонидом, однако он гораздо умереннее своего учителя и советует, например, быть осторожными в исследовании мотивов религиозных заповедей («taame mizwot») во избежание раскола при разногласии в понимании мотивов и целей тех или других законов. Эта осторожность не избавила, однако, философа от столкновения с падуанским раввином Иегудой Менцом, который считал еретическим его мнение о необязательности агадических толкований. Консервативный раввин и лектор философии в христианском университете не могли ужиться в одной общине, и Дельмедиго должен был уехать из Падуи на родину, в Кандию, где вскоре умер во цвете лет.
Подобной участи подвергся и его современник Иегуда бен-Иехиель, более известный под именем Мессер Леон (ок. 1440-1490), врач и раввин в Мантуе. Увлекшись итальянским гуманизмом, Леон хотел ввести и в еврейскую литературу образцы античной риторики. Он написал сочинение по риторике («Нофет цуфим») по образцам Квинтилиана и Цицерона, а также два руководства по логике и грамматике. С прибытием в Мантую раввина Иосифа Колона между ним и Леоном завязалась ожесточенная борьба, вызванная не только профессиональным соперничеством, но и различием мнений. Спор двух раввинов вызвал такую междоусобицу в еврейской общине, что мантуанский герцог, для прекращения волнений, вынужден был удалить обоих противников из города (1475). Иосиф Колон переселился в Павию. Направление Мессер Леона, однако, не заглохло. Итальянский гуманизм делал тогда большие успехи, особенно на филологической почве, и в начале XVI века увлек многих еврейских ученых.
Оживлению в умственной сфере много содействовало изобретенное в середине XV века книгопечатание. Итальянские евреи первые воспользовались этим великим изобретением. Уже в 1470-х и 1480-х годах печатались еврейские книги в типографиях Мантуи, Феррары, Болоньи и Неаполя. С начала XVI века итальянские типографии становятся главными умственными житницами еврейства.