§ 62. Рост колоний в Польше при Казимире Великом
В последние два столетия Средневековья Польша является главным приемником еврейской эмиграции из Германии. Две причины вызывают это движение с запада на восток: а) общегерманская колонизация польских городов, увлекающая туда и евреев, б) специально еврейские бедствия: погромы «юденшлегеров», армледеров и мстителей за «черную смерть» в XIV веке, систематические изгнания целых общин из разных городов Германии и Австрии в XV веке. И добровольные, и невольные эмигранты находили приют в Польше, которая в ту эпоху политически окрепла и переходила в стадию более сложного хозяйства. Король Владислав Локетек (1306-1333) почти уничтожил систему удельных княжеств и положил начало государственному объединению Польши, а его миролюбивый сын Казимир Великий (1333-1370) ревностно заботился о том, чтобы в объединенном государстве упорядочить гражданскую и хозяйственную жизнь. Казимир поощрял колонизацию страны выходцами из Германии ради развития торговли и промышленности. Он радел одинаково об интересах всех сословий, не исключая и крестьян. Его называли «королем хлопов» и говорили, что «он застал Польшу деревянной и оставил ее каменной», так как при нем города застраивались каменными домами. В этой полосе строительства городов король не мог обойтись и без услуг еврейских промышленников и финансистов. Такими хозяйственными соображениями руководился Казимир, когда на второй год своего царствования (1334) подтвердил в Кракове грамоту Болеслава Калишского, данную евреям Великопольского княжества, и распространил ее действие на всю Польшу. Впоследствии Казимир дополнил грамоту Болеслава новыми законоположениями, которые вместе с прежними составили действующую конституцию польских евреев. Так как германские колонисты составляли в городах особые мещанские корпорации, управлявшиеся на основании «немецкого (магдебургского) права», то еврейские общины должны были обеспечить себя привилегией на особое управление. В общегражданском порядке эти общины управлялись королевскими воеводами, а в своих внутренних делах — выборными из своей среды. Освобождение от юрисдикции городских магистратов и корпоративных учреждений было особенно важно для евреев, которые в противном случае находились бы в зависимости от своих торговых соперников или от враждебного им католического духовенства. Этим желанием обеспечить права евреев как особого сословия были вызваны все акты Казимира Великого и его преемников.
Во вступлении к королевской грамоте 1364 года не говорится о евреях как «слугах королевской казны», по германскому образцу, но просто отмечается, что король «склонился на просьбу евреев, живущих во всех городах Польского государства», потому что «желает увеличить выгоды своей казны» (utilitates camerae nostrae augere cupientes) По смыслу этого основного закона, евреям предоставлялось право жительства и передвижения по всей стране, полная свобода торговли, ввоза и вывоза товаров, а также право заниматься ссудой денег на проценты под залог движимых или недвижимых имуществ. Закон повторяет почти буквально все пункты вышеупомянутой грамоты Болеслава относительно неприкосновенности личности и имущества евреев и юрисдикции над ними. Споры между евреями и христианами разбираются не городскими, а королевскими судьями: воеводой или подвоеводой, а в высшей инстанции — самим королем. «Судья для евреев» (judex judaeorum), обыкновенно подвоевода, обязан разбирать дела при синагоге или в другом месте, «где судятся все евреи». Тут, по-видимому, королевский суд по делам между евреями и христианами сближался с автономным судом по внутренним делам между членами еврейской общины, причем принималось во внимание обычное право обеих тяжущихся сторон. Грамота 1364 года, выданная Казимиром представителю евреев Великой Польши, Фальку из Калиша, предназначалась для всего государства. Тем не менее король счел нужным спустя три года (1367) выдать в Кракове новую грамоту в том же роде евреям Малой Польши, которые, по-видимому, особо об этом ходатайствовали. Здесь были усилены и принцип равноценности еврея (за поранение еврея положено наказание, какое полагается за поранение дворянина или шляхтича), и начало самоуправления (королевский судья по еврейским делам не может выносить решение без участия еврейских заседателей).
Все эти грамоты и привилегии были обнародованы Казимиром с одобрения высших чинов дворянства, составлявших совет короля.
Однако многие представители шляхты осуждали либеральные уставы о евреях. На Вислицком съезде 1347 года малопольская шляхта приняла закон об ограничении ссудных операций евреев: дозволялись только мелкие ссуды под залог вещей, а не займы под вексель или под заклад недвижимости; это ограничение сопровождалось одиозной мотивировкой: «так как коварное стремление иудеев направлено к разрушению веры и к присвоению имущества христиан». Тут выражались опасения той шляхты, имения которой, заложенные у евреев-заимодавцев, могли стать собственностью последних в случае неуплаты долга. Орудовало здесь и духовенство, которое еще в XIII веке противопоставило свои соборные каноны статутам Болеслава Калишского.
В страшную годину «черной смерти» польским евреям угрожала, по-видимому, большая опасность, так как вместе с чумой проникла из Германии и гнусная клевета об отравлении евреями рек и колодцев. В одной польской хронике сохранилось лаконическое известие, что в 1349 году «были истреблены евреи во всей Германии и почти во всей Польше: одни зарублены мечом, другие сожжены на костре». Нечто подобное сообщает мимоходом и одна итальянская хроника. Глухо упоминается о нескольких пострадавших общинах и в синагогальных элегиях. Можно допустить, что в пограничных с Германией местностях Польши, особенно в Силезии, были погромы на почве чумного обвинения, но едва ли они распространились на всю Польшу[57]. Напротив, в последние десятилетия царствования Казимира Великого положение евреев в Польше упрочилось, и беглецы из Германии могли там найти спокойное убежище.
Крепкие зародыши еврейских общин существовали тогда в главных городах трех провинций: в столице государства Кракове и в Сандомире (Малая Польша), в Познани и Калише (Великая Польша) и во Львове или Лемберге (Червонная Русь). В Кракове «еврейский квартал» (vicus judaeorum) упоминается в актах впервые под 1304, а синагога под 1356 годом, — что допускает возможность более раннего возникновения общины. Еврейский квартал не был еще замкнутым городом, и среди еврейских домов часто попадались христианские, принадлежавшие преимущественно немцам. В Кракове уже тогда появились богатые евреи, занимавшиеся покупкой и продажей земельных участков и домов и денежными операциями. Один из них, Левко, сделался банкиром Казимира Великого, который поручил ему заведование соляными копями в Величке и Бохнии и монетным двором в Кракове. Краковское мещанство завидовало влиянию и богатству Левки. Молва гласила, что он обладает волшебным кольцом, которым приковал к себе короля. Кредитные операции развились и в Познани. Здесь евреи ссужали шляхту деньгами под залог имений. Переход имений промотавшихся дворян в собственность кредиторов вызывал раздражение против евреев, которое позже приводило к печальным результатам. Со второй половины XIV века рядом с общинами Кракова и Познани становится община Львова. В этом городе, присоединенном со всей Червонной Русью к Польше в 1340 году, жили евреи еще раньше при русско-галицких князьях. В 1356 году Казимир Великий установил коммунальное право всех групп населения во Львове, предоставив немцам, армянам, евреям и татарам «судиться по своим собственным законам».
Отношения Казимира Великого к евреям соответствовали, таким образом, его общей политике по отношению к инородцам, которых он считал полезными для экономического роста страны. Тем не менее недоброжелатели евреев видели в этих актах государственного благоразумия проявление личных капризов и пристрастий короля. Польский летописец, епископ Длугош, рассказывает, будто Казимир благоволил к евреям только потому, что одной из его любовниц была красивая еврейка Эстерка: эта красавица, дочь еврейского портного из Опочно, овладела будто бы всецело сердцем короля, который поместил ее в своем дворце близ Кракова. От нее король имел двух дочерей, которых мать воспитывала в иудействе, и двух сыновей, Пелку и Немира, которые исповедовали христианскую веру и стали родоначальниками знатных польских фамилий. Эстерка была убита во время гонений, воздвигнутых на евреев преемником Казимира, Людовиком Венгерским. Весь этот романтический эпизод составляет, однако, смесь правды и вымысла, в которой трудно разобраться.
Смутные известия дошли до нас о судьбе евреев в промежуточное царствование Людовика Венгерского из Анжуйской династии (1370-1382), заполнившее пустоту между двумя польскими династиями — Пястами и Ягеллонами. Король-иноземец, разрушавший то, что создал его предшественник, пытался изменить и положение евреев, следуя примеру худших правителей католического Запада. Он стремился обратить их в христианство и, по словам позднейшего летописца, даже изгонял упорствовавших. Фактов, подтверждающих последнее обстоятельство, нет. Из актов видно, что Людовик находился в финансовой зависимости от своего еврейского банкира и откупщика Левки, выдвинувшегося еще при Казимире, а при таких условиях короли не любили ссориться с евреями. Вероятно, польские клерикалы старались с помощью анжуйского принца насаждать в Польше западные порядки, но едва ли успели в этом деле. Для таких попыток наступит удобный момент только в следующую эпоху, когда усилится влияние духовенства на ход государственных дел.
§ 63. Польша и Литва при Ягелле и Витовте
На рубеже XIV и XV веков возникло большое Польско-Литовское государство, объединенное личной унией после брака литовского князя Ягелло с наследницей польского престола Ядвигой (1386). Своим переходом в католичество и крещением своих языческих подданных заплатил литовский князь за польскую корону, которая красовалась на его голове почти полвека (1386-1434). Король-неофит, озаренный славой крещения последнего языческого народа Европы, не мог не сделаться усердным слугой той церкви, которая подняла его на такую политическую высоту. Католическое духовенство получило при Владиславе Ягелле большое влияние на государственное управление. Несмотря на свою финансовую зависимость от еврейских откупщиков и банкиров, Ягелло отказался подтвердить либеральную еврейскую конституцию Казимира Великого[58]. Он, правда, не отказывал евреям в защите против насилий, но объяснял это так, что о его доброжелательности к ним не могло быть и речи: «Хотя мы признаем, что положение евреев многим внушает ненависть, тем не менее мы считаем долгом относиться с терпимостью к тем, которых терпит божественное правосудие, ибо если мы лишим их нашего покровительства, то христиане станут настолько опасными даже для их жизни, что евреям придется из-за разных притеснений, обид, клевет и оскорблений покинуть пределы нашего государства». Это писалось в те годы, когда «клевета» со стороны врагов приводила местами к грозным последствиям. Торжествующий клерикализм открыл свое шествие по Польше из германизованного города Познань.
Здесь к концу XIV века обострились отношения между евреями и мещанством. На этой почве мог дать кровавые всходы проникший из Германии навет об осквернении гостий. В 1399 году познанских евреев обвинили в том, что они купили у бедной христианки три похищенных из церкви гостии, прокололи их и бросили в яму. Поруганные гостии «явились» одному пастуху в образе трех бабочек и, когда их вынули из ямы, стали совершать обычные «чудеса». Познанский епископ предал суду раввина и 13 старшин еврейской общины, и после долгих пыток их всех, вместе с соучастницей-христианкой, привязали к столбам и сожгли на медленном огне. Через несколько лет король Владислав Ягелло особым актом возвестил, что «во славу всемогущего Бога и в честь святейшего тела Господа нашего Иисуса Христа основана церковь с монастырем на том месте, где найдено было тело Божие» (1406). К этому святому месту стекались толпы одураченных паломников с приношениями. Двоякая цель «благочестивого обмана» была достигнута: познанские мещане отомстили своим торговым конкурентам, а монастырское духовенство прославило догмат «Божьего тела» и надолго обеспечило себе обильные доходы. Оно знало, что культ «Божьего тела» особенно близок душе христианского короля из язычников.
Королю, однако, пришлось вступиться за евреев, когда вскоре их враги устроили уличный погром в столице. В Кракове благосостояние евреев давно кололо глаза юдофобам. Многие горожане были задолжены у еврейских кредиторов. Неисправные должники мечтали о возвращении своих залогов и уничтожении обязательств испытанным в Германии способом, путем погрома. Для этого распустили слух, что евреи подделывают монету; когда был пойман какой-то еврей с фальшивой монетой, ему надели на голову венок из таких монет и сожгли «виновного» на костре (1406). Через год священник Будек объявил с церковного амвона следующее: «Евреи, живущие в Кракове, убили в прошедшую ночь христианского младенца и надругались над его кровью; сверх того, они кидали камнями в священника, который шел к больному с распятием в руках». Услышав эти слова, народ мгновенно устремился на еврейскую улицу и начал громить дома. Королевские власти, в лице старосты и каштеляна, поспешили к евреям на выручку и при помощи вооруженной силы прекратили погром. Но через несколько часов на колокольне ратуши раздался звон, и в городе заговорили, что городской совет призывает христиан к новому нападению. Тут из всех улиц сбежались люди и принялись убивать и грабить евреев. Некоторые евреи заперлись в церкви св. Анны, но вынуждены были сдаться, так как толпа грозила поджечь церковь. Иные для спасения жизни приняли крещение. «Много богатств и ценностей, — говорит польский летописец (Длугош), — было найдено в домах евреев и разграблено, и многие христиане от этого разбогатели. После прекращения беспорядков в их (христианских) домах было найдено много ценных вещей, спрятанных в песке и помойных ямах». Возмущенный беспорядками в столице, король потребовал к ответу членов магистрата и обязал их разыскать виновных и отобрать награбленные вещи. Главными участниками погрома оказались ремесленники. Испугавшись ответственности, старшины ремесленных цехов, носившие немецкие фамилии (Ленц, Нейкирх и т.п.), обратились в городской совет с просьбой, чтобы он ограничился наказанием лишь нескольких зачинщиков, но магистрат по настоянию короля привлек к суду всех участников погрома. Судебный процесс тянулся долго, но чем он кончился — неизвестно.
Германское влияние проявилось и в той антиеврейской агитации, которая усилилась в Польше во время гуситского движения. В заседаниях антигуситского собора в Констанце участвовала и польская делегация под главенством гнезненского архиепископа Николая Тромбы. Вернувшись на родину, этот архиепископ руководил занятиями церковного собора в Калише, созванного также по случаю гуситского движения (1420). Калишский собор торжественно подтвердил все каноны Бреславского и Буденского соборов (§ 30), направленные против выданных евреям либеральных королевских хартий. В то же время предъявляла польскому королю свои требования шляхта, желавшая вернуть себе заложенные у еврейских кредиторов имения без уплаты долга. Под этим двойным давлением Владислав Ягелло на сословном сейме в Варте (1423) возобновил постановление Вислицкого сейма 1347 года, запрещавшее евреям отдавать деньги взаймы под письменные обязательства и под залог недвижимостей; разрешалось выдавать ссуды только под ручной залог. При этом повторена была еще в более резкой форме одиозная мотивировка Вислицкого сейма.
В то время как в Польше усиливалась католическая реакция, связанная с нею династически, но автономная Литва была свободна от этого тлетворного духа. В стране, недавно только приобщившейся к христианской Европе, еще крепко держался тот патриархальный строй, который в Польше уже приближался к концу. Средневековая культура еще не успела привиться к обитателям лесистых берегов Немана и Вилии, и евреи могли селиться здесь, не боясь насилий и гонений. Когда именно возникли первые еврейские поселения в Литве, трудно определить; достоверно только, что к концу XIV века существовали уже еврейские общины в более значительных городах Литовского княжества и соединенной с ним Волыни: в Бресте, Гродно, Троках, Луцке и Владимире. Тогда же могла возродиться и еврейская колония в старорусском Киеве, отошедшем от татар к Литве. Первый, кто официально узаконил существование этих общин, был великий князь Витовт, или Витольд (1388-1430), управлявший Литвой то самостоятельно, то от имени своего двоюродного брата, польского короля Ягеллы. В 1388 г. Витовт издал для брестских и других литовских евреев грамоту, сходную со статутами Болеслава Калишского и Казимира Великого, а в 1389 г. он даровал особую привилегию гродненским евреям. Литовский князь обнаружил в этих актах ту же разумную заботливость о мирной жизни евреев среди христиан, какую выказал в своих статутах Казимир Великий. Если в первой из грамот Витовта повторяются общие формулы польских привилегий («по лембергскому образцу»), то в грамоте для гродненских евреев, отступающей от обычного типа, выясняются некоторые конкретные черты еврейского быта в Литве. Из этого документа видно, что евреи в Гродне имели свои дома и «пляцы» (земельные участки) на определенных улицах, свою «божницу» (синагогу) и «копище» (кладбище). В своих домах они «шинковали», т.е. продавали спиртные напитки, уплачивая за эту особую повинность князю, а на рынке, в «клетках» (лавках) и на улицах торговали наравне со всеми мещанами. Они занимались также ремеслами. Они имели право владеть «грунтами», участками земли пахотной и луговой («сеножатной»), под условием уплаты поземельного налога князю. Таким образом, евреи в грамоте 1389 года выступают как торговцы товарами в лавках и напитками в домах, как ремесленники и землевладельцы. О ссудных операциях в этом документе совершенно не упоминается, из чего можно заключить, что в патриархальной Литве евреи тогда еще не занимались денежной торговлей. Немецкие мещанские организации еще не успели проникнуть в Литву. Из инородцев рядом с евреями жили русские и татары. Появились здесь и выходцы из татарского Крыма, караимы. Последние, по караимскому преданию, переселились из Крыма в Троки и Луцк по приглашению великого князя Витовта, который наделил переселенцев широкими привилегиями.
Таким образом, положение евреев в Великом Княжестве Литовском было благоприятнее, чем в Королевстве Польском. Еврейские переселенцы, направлявшиеся из Германии в Польшу, частью попадали в Литву и там приобретали оседлость. Кроме отдаленного Крыма, Литва была тогда предельным пунктом еврейской иммиграции, шедшей с Запада на Восток, так как Московская Русь была почти закрыта для евреев.
§ 64. Борьба клерикальной политики с либеральной при Ягеллонах
Политическое влияние, приобретенное духовенством в коронной Польше при Владиславе Ягелло, грозило печальными последствиями после его смерти, когда вследствие малолетства наследника престола страной управляло регентство с краковским епископом во главе (1434-1444). Глава регентства, епископ и впоследствии кардинал Збигнев Олесницкий, стоял в центре европейского клерикального движения и видел свое призвание в том, чтобы доставить ему торжество в Польше. Но надежды клерикалов рушились, когда королем Польши сделался великий князь Литовский Казимир Ягеллон (1447-1492), сторонник идей итальянских гуманистов, желавший освободиться от давления крупной шляхты и церковных сановников. К евреям Казимир Ягеллон относился хорошо еще в то время, когда был только великим князем Литвы. Он широко применял здесь либеральный еврейский статут Витовта, охранял права и автономию евреев и караимов (трокским караимам он дал привилегию на самоуправление, или «магдебургское право», в 1441 г.) и часто пользовался услугами предприимчивых еврейских финансистов и откупщиков пошлин для увеличения государственных доходов. Приняв польскую корону, Казимир начал покровительствовать евреям во всем объединенном государстве. В 1453 г. король, по ходатайству еврейских общин Великой и Малой Польши, выдал им грамоту, в которой демонстративно заявил: «Мы желаем, чтобы евреи, которых мы особенно охраняем ради интересов наших и государственной казны, почувствовали себя утешенными в наше благополучное царствование». Подтверждая все ранее дарованные евреям права и вольности, свободу жительства и торговли, автономию общинную и судебную, неприкосновенность личности и имущества, защиту против ложных обвинений и нападений, — грамота Казимира Ягеллона являлась прямым протестом против канонических законов, еще недавно возобновленных для Польши Калишским собором, а для всего христианского мира — вселенским Базельским собором.
Этот либерализм короля возбудил волнение в католическом духовенстве. Вождь клерикальной оппозиции Олесницкий, получивший тогда в Риме сан кардинала, пустил в ход все средства, чтобы добиться отмены льготной еврейской конституции. В это самое время в соседнем Бреславле вел свою яростную юдофобекую агитацию папский легат Капистран, зажегший там инквизиционный костер для жертв ритуального навета. К этому «бичу иудеев» отправился сподвижник Олесницкого, краковский каноник и польский историк Ян Длугош, и уговорил его приехать в Краков для воздействия на юдофильского короля. Капистран немедленно приехал и был торжественно встречен двором и духовенством. На площади около церкви этот фанатик произнес перед огромной толпой зажигательную проповедь, в которой выразил свое возмущение тем, что в столице католической Польши евреи так размножились и заняли высокое общественное положение. В личных беседах с королем Капистран старался увещаниями и угрозами склонить его к отмене еврейских привилегий. Не добившись успеха, он послал копию выданной евреям грамоты в Рим к папе Николаю V, жалуясь на упорство короля, заступающегося за врагов церкви. Одновременно выступал и Олесницкий. В мае 1454 г. он обратился к Казимиру с письмом, в котором резко упрекал его за то, что «в ущерб и обиду вере» король подтвердил в пользу евреев привилегии и льготы, «ложно носящие имя и титул государя Казимира Великого». Последней фразой Олесницкий хотел опорочить подлинность старой хартии XIV века и внушить королю мысль, что евреи подсунули ему для подтверждения поддельную грамоту (незадолго до того подлинная грамота Казимира Великого сгорела во время пожара в Познани, и еврейские депутаты представили ее королю только в копии). В этих привилегиях — писал кардинал — имеются «статьи, противные христианской религии» и могущие опозорить имя короля, «как уже объяснил достопочтенный патер Иоанн Капистран». Свое письмо Олесницкий кончает и угрозой, и мольбой: «Не думай, что в делах религии христианской ты волен постановлять все, что тебе вздумается. Никто не велик и не силен настолько, чтобы ему нельзя было воспротивиться, когда дело касается веры. Умоляю твое королевское величество отменить упомянутые привилегии и вольности. Покажи, что ты — государь католический, и удали всякий повод к бесславию для твоего имени и к могущим возникнуть худшим еще соблазнам». Казимир сначала не обратил внимания ни на просьбы, ни на угрозы. Только случайная катастрофа заставила его сделать формальную уступку. Польша в то время воевала с тевтонским орденом. Первое поражение польского войска в этой войне (сентябрь 1454) подало духовенству повод разглашать, что Бог карает страну за невнимание короля к интересам церкви. Шляхта требовала подтверждения своих сословных привилегий, угрожая в противном случае отказом от военных действий, причем одним из ее требований было возобновление Вартского статута 1420 года, направленного против землевладения еврейских капиталистов. Тут король вынужден был уступить. В ноябре 1454 г. был издан Нешавский статут, одним из пунктов которого были отменены прежние привилегии евреев, поскольку они противоречат «праву божескому и уставам земским», т.е. соборным канонам и Вартскому статуту. Королю пришлось подписать этот пункт дворянско-клерикальной конституции под диктовку кардинала Олесницкого[59]. Последнему принадлежит, несомненно, добавление, обязывающее евреев «носить одежду, которая давала бы возможность отличать их от христиан». Но не долго торжествовали клерикалы. Вырванная насильно уступка не могла морально связывать короля. Законы, противоречившие требованиям жизни, оставались мертвой буквой. В ту эпоху еврейское население Польши и Литвы снова уведичилось вследствие массовой иммиграции из Германии. В хозяйственную жизнь влилось много свежих сил. Евреи развили широкую деятельность на новых местах, в особенности по части откупа пошлин и аренды имений. Многочисленные официальные акты свидетельствуют, как охотно Казимир Ягеллон раздавал евреям в аренду населенные и ненаселенные имения в своих вотчинных литовских землях, с правом торговли различными статьями сельского хозяйства: зерном, хлебным вином, молочными продуктами. Зажиточные люди брали в откуп таможенные пошлины на границах между Польшей и Литвой и на внутренних заставах между разными округами. Эти откупщики («мытники») приносили огромный доход королевской казне и фактически являлись финансовыми чиновниками, вопреки каноническим запретам. Крупнейшие откупщики были привилегированными лицами, освобождались от всяких податей и находились под непосредственной защитой короля. Создавалось положение, напоминавшее лучшие времена еврейской Испании.
Все это бесило клерикалов и усиливало экономическую зависть горожан и сельских хозяев. При Казимире Ягеллоне участились организованные нападения на евреев, приуроченные к чрезвычайным событиям. В 1464 г., по призыву папы Пия II, вербовались в Польше отряды добровольцев для крестового похода против турок, недавно завоевавших Константинополь. Беспорядочные толпы монахов, студентов, захудалых шляхтичей и всяких бездельников начинали «священную войну» по пути, у себя дома. Проходя через Червонную Русь, крестоносцы грабили православных русинов и евреев. Эти банды осадили город Львов и потребовали, чтобы им выдали еврейских жителей, но город отказался исполнить их требование, и грабители ушли, ограничившись выкупом. Когда же они появились перед стенами Кракова, мещане решили впустить их в город для расправы с местными евреями. Крестоносцы бросились на еврейские дома и товарные склады, награбили много добра и убили тридцать человек. Еврейская община пожаловалась королю на городской магистрат, допустивший разбойников в город, и Казимир наложил на магистрат штраф в 3000 злотых. Кроме того, он потребовал от мещан залога в 10 000 злотых в обеспечение того, что такие эксцессы не будут повторяться. В том же году устройли кровавый погром и юдофобы Познани: они объявили евреев виновниками пожара, истребившего доминиканский монастырь, и натравили на них толпу; несколько человек было убито, и некоторые еврейские дети были насильно окрещены. И здесь магистрат поплатился штрафом в пользу короля, а непосредственные виновники были привлечены к суду. В этих эксцессах главными подстрекателями были немецкие мещане. Они с завистью смотрели на широкую торговлю, которую познанские и краковские евреи вели с Данцигом (Гданьск) и восточнопрусскими городами, признававшими тогда протекторат Польши. Такие же оживленные торговые сношения завязались между евреями Львова, Волыни и Литвы с их соплеменниками в Крыму и Турции. Так как погромы оказались убыточным средством борьбы с еврейской конкуренцией, то магистраты больших городов с конца XV века начинают применять систему ограничения торговых прав евреев. В Кракове, Львове и Познани им то запрещают розничную торговлю на рынках, то ограничивают ее ярмарочными днями и определенными сортами товаров. В Кракове немецкие бюргеры довели еврейскую общину до того, что представители ее обязались письменно, «по доброй воле и без всякого принуждения» (mit gutem Willen und ohne allen Zwang) не торговать товарами в лавках, а лишь в своих домах и не больше двух раз в неделю на рынках (1485). Общее антиеврейское движение коснулось и молодой общины в Варшаве, столице Мазовии. Еврейская колония возникла там в начале XV века. В 1430 г. там существовала благоустроенная еврейская община на особой «Еврейской улице», имевшая свою синагогу и кладбище. В 1454 г., во время вышеупомянутой агитации Капистрана, варшавские мещане произвели нападение на евреев, а в 1483 г. князь Мазовии совсем изгнал евреев из Варшавы. Спустя три года они возвратились туда, но в 1527 г. евреям было окончательно запрещено жительство во всей Мазовии.
После смерти Казимира Ягеллона Польшей управлял его сын Ян-Альбрехт (1492-1501), а Литвой — другой сын, Александр Ягеллон (1492-1506). Отношения новых правителей к евреям не были дружелюбны: оба они были учениками историка Яна Длугоша, который наделил их частью своей юдофобии. В угоду клерикалам Ян-Альбрехт подтвердил в 1496 году в Петрокове вышеупомянутый Нешавский статут, который ставил правовое положение евреев под контроль церкви. Тот же король уступил требованиям краковского мещанства, стремившегося выжить евреев из города. В 1494 г. пожар истребил многие здания в Кракове, и вину, конечно, свалили на евреев. Напали на еврейские дома, разграбили склады товаров, избили сопротивлявшихся. Дело дошло до короля. И Ян-Альбрехт решил, чтобы навсегда устранить повод к столкновениям, разобщить враждующие лагери: евреям было приказано оставить Краков и поселиться в предместье города, Казимир (Kazimierz). Так создался рядом со столицей замкнутый еврейский городок, который в течение ряда веков (до XIX века) жил своей особой жизнью, связанный с «внешним миром» только экономическими отношениями.
Великий князь Литвы Александр не сразу обнаружил свою неприязнь к евреям. Сначала он довольно благосклонно относился к ним. В 1492 г. князь по ходатайству трокских караимов подтвердил грамоту на самоуправление, данную им Казимиром Ягеллоном, и даже дополнил ее некоторыми новыми льготами. По-прежнему литовским евреям отдавались на откуп разные доходные статьи великого княжества, в особенности таможенные пошлины. Александр аккуратно платил евреям-финансистам по займам, сделанным его отцом, и сам пользовался их кредитными услугами. При таких отношениях, основанных на взаимных выгодах, показался очень странным изданный в 1495 году великим князем декрет, в котором евреям повелевалось немедленно выселиться из его литовских владений. Неизвестно, была ли вызвана эта жестокая мера влиянием клерикальной партии или желанием задолжавших у евреев князя и магнатов избавиться от кредиторов и еще поживиться их добром. Тут могли повлиять и пример Испании 1492 года, и более близкие образцы выселений из различных городов Германии, откуда изгнанники массами шли в Польско-Литовское государство. Судя по результатам, главный мотив изгнания имел много общего с мотивами французских королей прежнего времени: выйти из временных финансовых затруднений путем аннулирования своих долгов и экспроприации имущества евреев, обогатиться сразу насчет своих кредиторов и зажиточных подданных. Князь Александр конфисковал все недвижимые имущества выселенных в Гродненском, Брестском, Луцком и Трокском округах, а часть добычи роздал местным христианам. Большинство изгнанников поселилось, с разрешения короля Яна-Альбрехта, в соседних городах; другие переселились в Крым, с торговым центром которого, Каффой, давно имели сношения. Но спустя несколько лет Александр, приняв по смерти брата и польскую корону (1501), получил в придачу тех самых евреев, которых раньше удалил из Литовского княжества. Не было смысла удерживать их в переполненных городах Польши, когда их ждали малонаселенные места Литвы. И вот Александр в 1503 году, посоветовавшись со своими сановниками, разрешил евреям возвратиться в Литву и водвориться на прежних местах. Всем им были возвращены дома, поместья, синагоги и кладбища, которыми они прежде владели.
К началу XVI века еврейство в Польше и Литве сделалось уже крупной экономической и общественной силой, с которой государство должно было считаться. Оно станет и самостоятельной культурной единицей после 4-вековой зависимости от германско-еврейского центра.
§ 65. Крым и Русь под владычеством татар
В последние столетия Средневековья пробудилась культурная жизнь в глухом углу Черноморья, на Крымском полуострове, где в первые века христианской эры процветали иудео-эллинские колонии, где потом находили убежище гонимые евреи Византии, где одно время господствовала полуиудейская Хазария, а с XIII века надолго утвердилась власть покорителей Руси, татар. С этого времени побережье Крыма становится культурным оазисом на окраине огромной пустыни отатаренной Восточной Европы. Итальянская республика Генуя расширяет свои торговые колонии на крымском берегу Черного моря (см. выше, § 31) в те самые годы, когда ее соперница Венеция овладевает малоазийским берегом и островами Архипелага. Посреди владений татарских ханов генуэзцы приобретают город Феодосию, или Каффу, и превращают его в первоклассный коммерческий порт. Здесь пролегает великий торговый путь из Италии через Константинополь на Кавказ и дальше в Среднюю Азию. Во время двухвекового существования генуэзской колонии в Каффе (1260-1475), которая по старой памяти называлась «Хазарией», там жило пестрое население, состоявшее из итальянцев, греков, евреев и армян. Если верить показаниям путешественника (Шильтенберга), в начале XV века в Каффе жили евреи «двух родов» (раббаниты и караимы), имевшие две синагоги и около 4000 домов[60]. То были, по-видимому, выходцы из Византии с некоторой примесью пришельцев из других стран. Крымская колония управлялась консулом, уполномоченным от центрального «Управления Хазарией» (Officium Gasariae) в Генуе. Правительство Генуэзской республики, которое у себя дома не терпело евреев, неоднократно предписывало своим консулам в Каффе соблюдать веротерпимость по отношению к разноплеменному населению колонии. В 1449 году в Генуе был издан устав для Каффы, в котором местному католическому епископу запрещалось вмешиваться в дела лиц других исповеданий, на что жаловались греки, евреи и армяне. Консулу и городскому совету Каффы вменялось в обязанность охранять иноверцев от посягательства на их имущество. Это было уже время упадка генуэзской колонии в Крыму. Турки, готовившиеся взять Константинополь, закрыли Дарданеллы для итальянских кораблей и крайне затрудняли сношения колонии с метрополией. После взятия Константинополя в Каффе совершился кризис власти: правительство Генуэзской республики уступило свою черноморскую колонию коммерческой компании, владевшей банком Св. Георгия в Генуе (1454). Директора банка поставили в Каффе своих чиновников, которые упорядочили управление в колонии и взяли под свою защиту евреев, притесняемых при прежних консулах. Но и новая генуэзская власть недолго удержалась в крае. В 1475 году турецкий султан Мухаммед II взял Каффу и затем покорил весь Крым. Полуостров сделался турецкой провинцией, управляемой вассальными татарскими ханами из династии Гиреев, столица которых находилась в Бахчисарае.
Этот политический переворот привел только к оживлению еврейских общин в Крыму, связав их с большим еврейским центром, быстро выросшим в Константинополе во второй половине XV века. Сильно оживились и те сношения, которые раньше установились между евреями Каффы и их братьями в Польше и Литве, Галицкой Руси и Киеве. Эмигранты из Крыма, которые при великом князе Витовте поселились в Литве, служили связующим звеном между обеими странами. Торговый обмен между Киевом, Львовом и Каффой поддерживался евреями и татарами, жившими в этих городах. Пробуждалась и духовная жизнь в общинах раббанитов и караимов. Из Константинополя приезжали в Каффу караимские ученые, а из Киева судьба загнала туда выдающегося писателя Моисея га’Голе («Странника»). В юности он учился в Константинополе, где сблизился с некоторыми талмудистами и караимскими учеными. Вернувшись в Киев, он в 1482 году пережил там татарский набег. Татары увели в плен в Крым часть киевских жителей, в том числе и детей Моисея. Несчастный отец разъезжал по городам Литвы, собирая деньги на выкуп пленных. Когда в 1495 г. последовало вышеупомянутое изгнание евреев из Литвы и Киева, странствующий ученый очутился в Крыму. Литературная его деятельность, протекавшая в Каффе в первые два десятилетия XVI века, свидетельствует об оживлении, которое внесли в еврейские общины Крыма переселенцы из Литвы. В Каффе, Сулхате и других городах Крыма образовались внутри общин земляческие группы из переселенцев различных стран; в синагогах выходцы из бывшей Византии молились по «руманской» или греческой литургии, а польско-литовские переселенцы — по «ашкеназской» или германской. Попав туда, Моисей га’Голе старался установить однообразный синагогальный чин. Караимы жили своими отдельными общинами, и отношения между ними и раббанитами были недружелюбны. Между Моисеем и караимскими учеными шла непрерывная литературная полемика.
Некоторые евреи в Крыму стояли близко к ханскому правительству в качестве финансовых агентов. Были между ними и дипломатические посредники, посылавшиеся ханами для переговоров с московскими царями. Такие поручения исполнял каффинский еврей Хоза Кокос, пользовавшийся доверием крымского хана Менгли-Гирея. Московский великий князь Иван III пользовался услугами этого дипломата во время переговоров с крымским ханом о военном союзе против общего врага, хана Золотой Орды (1474). По просьбе великого князя Кокос оказывал поддержку московским послам, приезжавшим к Менгли-Гирею с дипломатическими поручениями, старался сблизить их с ханом и выхлопотать льготные «ярлыки» (привилегии) для Москвы. Кроме дипломатических поручений, московский князь давал Кокосу поручения по личным и семейным делам (производить разные закупки и т.п.), щедро награждая за услуги. Иван III посылал каффинскому еврею через своих послов «поклоны» и ласковые «грамоты»; Кокос сначала отвечал на эти послания грамотами, писанными «жидовским письмом» (вероятно, на татарском или русском языке еврейскими буквами), но князь просил его писать «русским или бессерменским (латинским?) письмом». Эта переписка продолжалась до 1486 года. В следующие затем годы московский великий князь вел деловую переписку с другим агентом при дворе крымского хана, «таманским князем» Захарием, которого он звал на службу в Москву. Но принадлежность этого Захарии к еврейству еще подлежит сомнению (хотя московские дьяки именовали его «евреянин» или «жидовин»), ибо владельцем Тамани был генуэзец католик Гвизольфи, носивший тоже имя Захария.
Территория Московской Руси в эпоху татарского владычества, малодоступная для всех иностранцев, была вообще закрыта для евреев, но не исключена возможность, что отдельные лица из Польши, Литвы или Крыма приезжали туда по торговым делам. В актах следы еврейства в замкнутой Московии отмечены впервые в царствование того же великого князя Ивана III. В это время там появляются случайные еврейские выходцы из Литвы и Киевской области, а иногда из Западной Европы. С именем такого киевского выходца связано одно из крупных событий русской истории. В 1470 г., как повествуют русские летописцы, прибыл из Киева в Новгород, который тогда боролся за свою независимость от Москвы, посол литовского великого князя, князь Олелькович. Вместе с ним приехал киевский ученый еврей Схария, а затем явились из Литвы еще несколько евреев. Пользуясь господствовавшим тогда в Новгороде религиозным брожением, Схария сблизился с некоторыми особами из православного духовенства и склонил их к иудейской «ереси». Появилась секта «иудействующих», или «жидовствующих». Главари новгородских сектантов, священники Денис и Алексий, прибыли в 1480 г. в Москву и там «отвратили от православия» многих русских людей, причем некоторые из новообращенных допустили совершить над собой обряд обрезания. В большинстве случаев ересь проявлялась в форме рационализма: сектанты не признавали Христа Богом, отрицали Троицу, рубили и жгли иконы как идольские изображения. Ересь забралась и в высшие круги; сочувствовал ей и близкий к великому князю дьяк Феодор Курицын, а по мнению многих — и сам московский митрополит Зосима. В 1487 году сектантов стал разоблачать новгородский архиепископ Геннадий, пламенный ревнитель церкви. Воодушевленный примером «шпанского короля», который инквизицией «очистил свою землю» (это было в разгар деятельности испанской инквизиции), Геннадий жестокими мерами искоренял ересь иудействующих в своей епархии. В Москве борьба с сектантами оказалась более трудной. Однако, благодаря энергии Геннадия, игумена Иосифа Волоцкого и других ревнителей православия, сектантское движение и здесь было подавлено. По решению церковного собора 1504 г. и по приказу великого князя Ивана III главные вероотступники были сожжены, а прочие заточены в тюрьмах и монастырях.
С движением иудействующих в Московии совпало еще одно трагическое происшествие. При дворе великого князя Ивана III состоял в качестве врача ученый еврей Мистро (или Мессер) Леон, привезенный в Москву из Венеции. В начале 1490 года опасно заболел старший сын великого князя. Леон начал лечить больного прикладыванием горячих скляниц и разными зельями. На вопрос великого князя о шансах на выздоровление больного врач имел неосторожность ответить: «Я твоего сына непременно вылечу, иначе вели меня казнить!» Вскоре, однако, больной умер. По окончании сорокадневного траура Иван III приказал отрубить голову еврейскому врачу за неудачное лечение. Казнь совершилась публично, на площади в Москве.
Московские люди смотрели и на ученого богослова Схарию, и на врача Леона как на «чернокнижников» или чародеев. Ересь иудействующих внушила им какой-то суеверный страх перед евреями, которых они знали только понаслышке. При таких воззрениях и нравах евреи, конечно, не могли рассчитывать на хороший прием в Московском государстве. Еще долго спустя их не пускали в Московию, ссылаясь на то, что они «наших людей от христианства отводили».
§ 66. Новый центр в Турции
В эту эпоху, когда одно за другим разрушались старые гнезда еврейства в христианских странах, для одной части гонимой нации готовилось убежище в новом мусульманском государстве, возникшем к концу Средних веков на развалинах одряхлевшей Византии. Греческая империя давно распадалась. Династия Палеологов, восстановившая греческую Византию после промежутка Латинской империи (§ 31), не могла остановить этот процесс распада. Экономически зависимая от двух итальянских торговых республик, Венеции и Генуи, внутренне раздираемая борьбой греков и славян Балканского полуострова, с востока потрясаемая напором воинственных османских турок, Византия не устояла. Уступив в XIII веке Венеции острова Архипелага, она с XIV века отдавала туркам одну провинцию за другой. Уже при султане Орхане (1326-1360) турки заняли Малую Азию и устроили свою столицу в Бруссе. Исконная юдофобия греческих правителей сделала евреев друзьями новых завоевателей, и турки в, свою очередь, относились к еврейскому населению как к союзникам. При султане Мураде I (1360-1389) турки стали уже твердою ногой в Европе. Взятие Адрианополя и победа над сербами при Коссове сделали турок хозяевами большей части Балканского полуострова, получившей имя Румелия. Растущая еврейская община Адрианополя с раввином и талмудической школой становилась духовным центром для еврейского населения Румелии. Местные евреи, говорившие раньше по-гречески, все более усваивали турецкий язык в житейском обиходе.
Сближение с турками привело некоторых евреев к участию в одном странном религиозно-политическом движении: в восстании дервишей против султана Мухаммеда I (1418). Турецкий богослов и кади (судья) Бедреддин проповедовал тогда в Малой Азии и Румелии какое-то сектантское учение — смесь христианских, мусульманских и коммунистических элементов. Примкнувшие к секте Бедреддина мусульманские дервиши стали по обычаю ислама распространять новое учение мечом и возбуждали население против существующей власти. Во главе одного отряда из 3000 дервишей стоял перешедший в ислам еврей Торлак Кемаль, который горячо проповедовал в мечетях и на площадях идею коммунизма: «Я буду пользоваться твоим домом, одеждой и оружием, а ты будешь пользоваться моими, только чужих жен нельзя трогать». Мятежные вожди «коммунистов» Бедреддин, Торлак Кемаль и другие были схвачены и повешены по приказанию султана. Еврей-революционер был, конечно, редким исключением среди евреев лояльных, поддерживавших власть султанов. В царствование султана Мурада II (1421-1451) еврей-врач Исаак Паша приобрел влияние при адрианопольском дворе в качестве лейб-медика; он был освобожден с потомством от всяких налогов. Уплата специальной дани являлась, в силу известной заповеди Корана, основной обязанностью евреев, как и иноверцев вообще. Поголовная подать «харадж» взималась в различных размерах с богачей, людей среднего достатка и бедняков. Те, которые не были в состоянии платить налоги, забирались на военную службу и вступали в состав особого отряда, состоявшего из немусульман (ghariba).
В 1453 году пала наконец столица Византии. Взяв Константинополь и утвердив свою власть на всем Балканском полуострове, султан Мухаммед II (1451-1481) предоставил евреям, как и христианам, все гражданские права, допустимые для иноверцев в мусульманском государстве. Еврейский летописец из выдвинувшейся тогда семьи Капсали изображает это событие в библейском стиле: «Султан кликнул клич и разослал письма по всему своему царству: Бог повелел мне позаботиться о его народе, потомстве Авраама и Якова. Кто из вас желает, пусть с Божией помощью подымется и придет в Константину (Константинополь), мой престольный город. Селитесь в этой стране, торгуйте в ней и владейте землей. И собрались евреи из всех городов Тогармы (Турции), близких и далеких, и увеличилась община в Константине на тысячи и десятки тысяч... И поставил султан три кресла в царском диване (государственном совете): одно для исмаелитского муфтия, другое для греческого патрика (патриарха), третье для еврейского раввина, чтобы каждая народность управлялась своими вождями. Над евреями поставлен был главой старый раввин Моисей Капсали. Его кресло стояло в царском диване рядом с креслом муфтия, и он был любимцем султана». Это признание еврейского представительства в высшем государственном учреждении является особенностью нового строя Оттоманской империи. Десятью веками раньше из христианского Константинополя исходил декрет об упразднении еврейского патриархата в Палестине, а в кодексе, носившем имя автора этого декрета (Феодосия II), были увековечены все тяжелые ограничения гражданских прав евреев. Теперь совершилось обратное. Снова, как некогда арабы в Испании, мусульмане дали свободу порабощенным евреям. Еврейские общины в Константинополе и других городах Турции быстро пополнялись притоком переселенцев из западных стран, где тогда шли сплошные гонения на евреев.
Те выходцы из христианской Европы, которые раньше поселились в Адрианополе и Константинополе, звали теперь своих земляков в новое государство. Один из германских выходцев, р. Исаак Царфати, обратился к своим соплеменникам в Германии и Австрии с воззванием, в котором предлагал им эмигрировать в турецкие владения (ок. 1470-1480). Это воззвание было написано по предложению двух прибывших из Германии евреев, сообщивших Царфати об усиливающихся там бедствиях еврейских общин. Обращаясь к «остатку Израиля в городах Швабии, Рейна, Штирии, Моравии и Венгрии», Царфати писал: «Мне рассказали о страшных бедствиях, постигших и постигающих наших братьев в Германии, о насилиях и выселениях, которые совершаются ежедневно в разных городах и которым не видно конца... И вот я, заброшенный судьбой в Турцию, страну изобилия, думаю, что Бог послал меня сюда, чтобы доставить вам спасение. Через Турцию лежит удобнейший путь по суше в Иерусалим с небольшим переездом по морю, и ежедневно по нему ездят группы купцов — мусульман и евреев. Не ленитесь и не медлите! Гораздо легче жить здесь, чем в Германии и соседних странах. Там на вас взводят постоянно ложные наветы. Еврею там нельзя заниматься ремеслом, торговцу нельзя открывать лавку в дни их праздников. Что же вы спите? Идите и наследуйте Богом вам данную землю. Ибо будет некогда день: Израиль расцветет, и придут гибнущие в стране германской и заброшенные в земле французской, чтобы поклониться Богу на святой горе в Иерусалиме». Мессианская окраска этого послания в связи с упоминанием о Палестине (которая тогда была еще под властью Египта) должна была служить лишней приманкой к переселению в Турцию. И многие последовали этому призыву. Во второй половине XV века в Константинополе наряду с туземной общиной выросла значительная община «ашкеназов», прибывших из Германии и Австрии.
Во главе всех еврейских общин Турции стоял вышеупомянутый Моисей Капсали, занимавший пост раввина в Константинополе еще до завоевания города турками. Султан Мухаммед II назначил его верховным раввином турецких евреев. Это был первый «хахам-баши», исполнявший функции былых восточных экзилархов и равный по сану христианскому патриарху. Неся ответственность перед султаном за правильное поступление податей с евреев, Моисей Капсали во внутренних делах общин имел неограниченную власть: назначал раввинов, разбирал важнейшие судебные дела и налагал взыскания. Из рассказа его потомка, летописца XVI века, видно, что султан иногда совещался с раввином и о государственных делах. Однажды султан спросил его, что делать для прекращения чумы, которая тогда свирепствовала в Константинополе. Капсали ответил, что чума есть кара Божия за разврат в столице. Султан приказал разыскать всех развратников в городе и наказать их, а раввину поручил сделать то же среди евреев. Капсали велел арестовать группу молодых евреев, которые вели дружбу с распущенной султанской гвардией, янычарами, и наказать их палочными ударами. Озлобленные янычары решили отомстить раввину. Во время буйства, устроенного ими по случаю смерти султана Мухаммеда (1481), они ворвались в дом Капсали с целью убить его, но он успел скрыться, предупрежденный об опасности соседями-турками.
Лояльное отношение к государственной власти привело однажды Капсали к столкновению и с некоторыми представителями еврейства. Около 1488 г. какой-то приезжий раввин, посланный из Иерусалима для сбора пожертвований в пользу тамошних евреев, получил от Капсали отказ в просьбе производить такой сбор в Турции. Официальный глава турецкого еврейства руководствовался при этом политическими соображениями. Палестина находилась под властью династии Мамелюков в Египте, с которой султан вел войну, и сбор денег для палестинцев мог быть принят за государственную измену. Тогда против константинопольского раввина началась агитация не только на месте, но и в Италии. Мантуанский раввин Иосиф Колон выступил против Капсали, упрекая его в незнании Талмуда и в нарушении закона при разборе некоторых бракоразводных дел. Однако другие раввины опровергли эти обвинения и отозвались о Капсали как о солидном ученом и истинном друге народа, и после двухлетней борьбы репутация Капсали была восстановлена.
В это время замечалось оживление и в старой караимской общине Константинополя. Представители ее начали сближаться с местными талмудистами, некоторые изучали даже Талмуд и готовы были идти на уступки раввинам в деле толкования Торы. Выдающимися учителями караимов были в то время Илия Башици, автор караимского свода законов «Адерет Элиягу», и его ученик Калеб Афендополо, образованный теолог и стихотворец. Башици находился в дружеских сношениях с раввином Мардохаем Коматьяно (ум. ок. 1487 г.), известным математиком, который комментировал Библию в духе свободного исследования, по методу Авраама ибн-Эзры. Либеральные наклонности некоторых вождей раббанитов и караимов внушили многим мысль о возможности примирения двух давно расколовшихся частей еврейства, но попытки в этом направлении не имели успеха, как не увенчалась успехом попытка Шемарии Икрети за сто лет до того (§ 61). Консервативный Моисей Капсали решительно высказался против общения талмудистов с раскольниками. Турецкие караимы также не надеялись на примирение. Они теснее связывались в то время со своими единоверцами в Крыму и Литве, и этот союз караимов Восточной Европы давал секте возможность противостоять влиянию раввинизма.
1492 год открыл новую эру в истории евреев Оттоманской империи. Огромная волна переселенцев, хлынувшая в Турцию из Испании, а спустя несколько лет — и из Португалии, удвоила и утроила здесь численность прежних общин и создала новые общины «сефардов». Главный раввин Моисей Капсали еще дожил до прибытия в Турцию первых партий испанских изгнанников. Он принял горячее участие в судьбе эмигрантов и собирал в общинах деньги для выкупа из плена тех из них, которые во время плавания по Средиземному морю попали в руки пиратов и работорговцев. Он умер около 1495 года.
§ 67. Египет и Палестина перед турецким завоеванием
В позднее Средневековье еврейский Восток — Египет с подвластной ему Палестиной — стоял под знаком турецкого завоевания. Набег турок-сельджуков в конце XI века вызвал крестовые походы и создание Иерусалимского королевства крестоносцев. Это королевство пало в конце XII века от рук Саладина, основателя курдской династии Эюбидов в Египте. Династия Эюбидов была, в свою очередь, сметена бурей татарского нашествия, опустошившей Сирию и Палестину в середине XIII века. В это время власть над Египтом и Палестиной оказалась в руках турецких Мамелюков, которые удержали ее в течение двух с половиной столетий (1260-1517), вплоть до завоевания Египта и Передней Азии османскими турками.
Мамелюки достигли власти в Египте и создали там свою династию тем же способом, каким этого добились некогда Сельджуки в Багдадском халифате. Телохранители каирских султанов-эюбидов, солдаты из купленных в Азии рабов («Мамелюк» означает «крепостной», купленный раб), свергли тех, кого охраняли, и посадили на престол султанов из своей среды. Первые султаны новой династии отвратили от Египта опасность монгольского набега, выгнали из Палестины уже вторгшиеся туда орды монголов, и к 1260 году мамелюкская династия утвердилась в Каире. Ее «второй Саладин», султан Бибарс (1260-1277), одновременно воевавший с остатком крестоносцев на палестинском побережье и сдерживавший напор монголов с берегов Евфрата, хотел превратить Каир в духовную столицу ислама. Для этой цели он пригласил из Багдада потомка Аббасидов и предоставил ему титул духовного «халифа», мусульманского первосвященника. Новые халифы начали во славу ислама притеснять иноверцев. Они пытались воскресить «Омаровы законы» и проводить систему позорных отличительных знаков, как во времена багдадского халифа Мутавакиля и египетского Хакима. Эта тенденция ярко проявилась в начале XIV века, в царствование султана Ал-Насира. Торжеству египетских клерикалов содействовали их единомышленники из М а греб а, этого темного гнезда фанатиков, которое после падения Альмохадов сблизилось с Египтом. Вот что рассказывают об этом египетские хронисты[61]:
В 1301 г. приехал в Каир визирь из Магриба, совершавший паломничество в Мекку. Он имел совещание с султаном Насиром и его эмирами и выразил свое удивление по поводу того, что в Египте евреи и христиане живут совершенно свободно, одеваются как господа, ездят на конях и даже занимают государственные должности, имея таким образом власть над мусульманами. Визирь прибавил, что в Магрибе такие отступления от Омаровых законов не допускаются, что иноверцы там живут в «унижении и презрении». Эти слова произвели впечатление. Эмиры решили, что нужно последовать примеру Магриба для того, чтобы «придать блеск правой вере в Египте». В Каирской медресе (мусульманской высшей школе) было созвано собрание представителей трех религий, и тут христианам и евреям объявили, что отныне их будут клеймить особыми знаками для отличия от правоверных. И мусульманский хронист с радостью отмечает, что все это было в точности исполнено как в Каире, так и в сирийской столице Дамаске: «Все евреи стали носить желтые чалмы, а христиане — синие. Если кто из них садился на коня, то должен был подогнуть под себя одну ногу. Были уволены все иноверцы, состоявшие на государственной службе, вследствие чего некоторые из них обратились в мусульманскую веру. Были разосланы приказы, чтобы дома христиан и евреев не были выше домов их соседей-мусульман». В Дамаске был установлен еще особый цвет головного убора для третьей группы населения, самаритян: они должны были носить красную чалму. Любуясь пестрыми каиновыми знаками на головах иноверцев, мусульманский писатель восклицает: «Воистину это было чудесное зрелище! Хвала Аллаху и слава ему!»
Выраженный мусульманским фанатиком восторг свидетельствует, что такие зрелища были редки и что они так заманчиво разрисовывались, чтобы приохотить современников к подражанию. В действительности в царстве Мамелюков, как и раньше в разных халифатах, могли быть только временные пароксизмы мусульманской нетерпимости. Обыкновенно же наиболее унизительные каноны ислама об иноверцах так же мало соблюдались, как и соответствующие каноны христианской церкви — в европейских государствах. Строго и порой жестоко исполнялся только завет Корана о взимании исключительной поголовной дани с иноверцев. По обычаю, установившемуся еще в Багдадском халифате, подати взимались в разных ставках, в зависимости от зажиточности плательщиков. Власти зорко следили за ростом доходов тех или других евреев и часто увеличивали их налоговые ставки произвольно или облагали их такими чрезвычайными налогами, которые равнялись реквизиции. Как везде, главари еврейских общин отвечали за правильное поступление государственных податей, но в своей внутренней жизни общины были свободны. Самая большая община находилась в Каире. В этом городе с его пригородом Фостат (старый Каир) египетский историк Макризий насчитал в первой половине XV века двенадцать синагог, из которых две принадлежали караимам, а одна самаритянам. К концу XV века один еврейский путешественник из Италии (Мешулам из Вольтерра) нашел там около 800 еврейских семейств, не считая караимов и самаритян. В Александрии он нашел только 60 семейств, но отметил, что многие еще помнят о той поре, когда в этом портовом городе жило 4000 еврейских семейств. Былой блеск еврейской автономии в Египте давно потускнел. Институт «нагидов», озаренный славным именем Моисея Маймонида, оставался на прежней высоте только в XIII веке, когда нагидами были сын и внук великого мыслителя: Авраам и Давид. До них еще доносились отголоски великой культурной борьбы из-за маймонизма, которая волновала испанские и французские общины в XIII веке[62]. С их авторитетом считались и вне Египта. Но о нагидах XIV и XV веков очень мало известно; они, по-видимому, имели только местное значение. Не слышно и о духовном творчестве в эту глухую пору, в темную ночь Востока. Естественным духовным центром здесь должна была служить египетская провинция Палестина, но и ее охватила летаргия позднего Средневековья.
Палестина особенно жестоко пострадала от политических переворотов на Востоке. После того как Саладин положил конец существованию Иерусалимского Королевства, борьба между Египтом и крестоносцами не прекращалась в течение целого столетия. Несколько крестовых походов были организованы в Европе с целью отвоевать святые места у мусульман. Восстановить Иерусалимское Королевство христианам не удалось, но временный успех иногда отдавал в их руки часть палестинского побережья, а в 1229 году египетский султан Камиль уступил императору Фридриху II самый город Иерусалим. В 1244 г. город был захвачен и разграблен татарами-ховарезмийцами. Возвращенный три года спустя Египту, Иерусалим вскоре пережил ужасы монгольского нашествия, опустошившего Палестину и Сирию. Когда пилигрим с Запада, знаменитый Рамбан (Нахманид), посетил Иерусалим в 1267 г., он увидел там развалины. «Велико запустение, — писал он своему сыну в Испанию, — и чем святее место, тем больше оно разорено. Иерусалим более всего опустошен, Иудея более разорена, чем Галилея». Среди остатков христианского и мусульманского населения святого города Рамбан нашел только двух евреев, арендаторов красильного заведения, принадлежавшего египетскому эмиру. По субботам эти два иерусалимца собирали из окрестностей десять человек («Minjan») для общей молитвы. В Иерусалим шли пилигримы из Алеппо и других мест, чтобы поплакать на дорогих развалинах. Глубоко взволнованный всем виденным, Рамбан решил создать хоть маленькую общину в святом городе. Он созвал из других городов разбежавшихся во время татарского нашествия евреев, возобновил богослужение в одной полуразрушенной синагоге и открыл при ней талмудическую школу. Рамбан не дожил до возрождения иерусалимской общины: он умер около 1270 года и был похоронен в Хайфе.
Так в двух городах Галилеи покоился прах представителей двух направлений в иудаизме: великого рационалиста Рамбама, похороненного в Тивериаде, и традиционалиста Рамбана, которого считают отцом каббалы. Вскоре после смерти Рамбана у могилы Маймонида разыгралась безобразная сцена. Из Европы прибыл в Палестину антимаймонист Соломон Петит, ярый фанатик, проповедовавший во Франции, Германии и Италии о пагубности изучения книг Маймонида. В Святой Земле он хотел добиться санкции на запрещение этих книг. Ему уже удалось склонить на свою сторону группу раввинов и ученых в городе Акко: был провозглашен херем против изучающих творения Маймонида, а «Путеводитель» был признан достойным сожжения. Нашлись фанатики, которые начертали на надгробном памятнике Маймонида в Тивериаде дерзкие слова: «Моисей, сын Маймона, еретик и отлученный». Узнав об этом, нагид египетских евреев Давид, внук Маймонида, и потомок экзилархов Ишай бен-Хизкия из Дамаска, вместе с другими представителями восточных общин, объявили контрхерем против хулителей личности и книг Маймонида (1289). Это авторитетное решение было разослано и европейским общинам.
Палестинские общины вне Иерусалима оживились после периода крестовых походов. Еврейское население побережья было втянуто в сеть международной торговли, раскинутой Венецией по всему Востоку. В оживленных портах Яффы и Акко многие занимались экспортом товаров. Во внутренних городах Рамле и Хевроне евреи занимались фабрикацией и окраской тканей для местного употребления и для вывоза. В Тивериаде, Сафеде и других галилейских городах процветали виноделие и маслоделие, рассчитанные преимущественно на вывоз. При хорошем управлении страна могла бы ожить после двухвековой религиозной борьбы между христианами и мусульманами. Но управление Мамелюков, разорявшее Египет, было еще более хищническим в Палестине, где управление выражалось в систематическом обирании населения.
Особенно страдала от произвола властей бедная Иерусалимская община, медленно поднимавшаяся из вековых руин. Это был город христианских и еврейских пилигримов, стекавшихся туда из всех стран. Малочисленные постоянные жители были очень бедны. Переселившийся из Южной Франции в Палестину ученый Эст ори Фархи в своем трактате о законах Святой Земли («Kaftor wa’ferach», написан ок. 1322 г.) пишет о Иерусалиме в очень грустном тоне: «Мы и наши братья из Тарабула (Триполи на сирийском побережье), Хамата, Дамаска, Алеппо, Каира и Александрии обыкновенно посещаем Иерусалим в дни праздников, но это только усиливает нашу скорбь». До сих пор нет сведений о размерах еврейского пилигримства из Европы в XIV и XV веках. Надо полагать, что оно было незначительно. Венецианские корабли, привозившие ежегодно на берег Яффы тысячи христианских пилигримов, доставляли очень мало еврейских пассажиров. В XV веке судовладельцы часто совсем отказывались перевозить евреев в их страну. Это было вызвано конфликтом между христианами и евреями в Иерусалиме. На «Сионской горе», близ древних гробниц царей из рода Давида, стояла капелла монахов-францисканцев. Один приехавший из Германии богатый еврей хотел откупить у египетского султана площадь царских гробниц и долго тягался с монахами, пока мусульманские власти сами не решили взять спорное место в свои руки. Главари ордена францисканцев пожаловались папе на «обиды и притеснения», чинимые евреями братьям-миноритам при «Давидовой капелле». Папа издал буллу, которой запрещалось всем судовладельцам-христианам возить евреев в Святую Землю. Венецианский дож запретил местным корабельщикам возить евреев из Венеции в Палестину, закрыв для них таким образом прямой морской путь (через Кандию и Кипр в Яффу). Этот запрет, объявленный в 1428 году, еще долго оставался в силе и заставлял евреев ездить кружным путем (через Сицилию в Александрию и затем сухим путем в Иерусалим). Двое итальянских ученых, посетивших Иерусалим в 80-х годах XV века, вынесли оттуда очень тяжелое впечатление. Мешулам да Волтерра писал: «В 5241 (1481) году прибыли мы в Иерусалим. Когда я увидел разрушенный город, я разорвал край своей одежды и произнес установленную молитву. В городе живет десять тысяч мусульманских семейств и около 250 еврейских». А когда в 1488 году приехал в Иерусалим известный комментатор Мишны Обадия да Бертинора, он нашел там только 70 семейств, так как многие разбежались вследствие непосильных налогов, взимавшихся с крайней жестокостью. В своих письмах Обадия рисует состояние иерусалимской общины в самых мрачных красках. Для уплаты государственных податей старшины вынуждены были продать еврейскую больницу и даже утварь синагог и священные книги, которые охотно скупались христианами и увозились в Европу для продажи тамошним евреям как реликвии Святой Земли. Состоятельный еврейский пилигрим из Европы не мог приехать в святой город без риска быть ограбленным жестокими сборщиками податей из общинных «старшин», деморализованных агентов султанского фиска.
При таких условиях в Иерусалиме не мог сложиться еврейский духовный центр, каким желала бы его видеть диаспора. Прибывшие в Святую Землю одинокие еврейские пилигримы желали на древней родине отдохнуть от мук и унижений, испытываемых в христианских государствах, но и здесь находили они униженных, бедствующих братьев. Только к началу XVI века, после изгнания евреев из Пиренейского полуострова, в Палестину направились большие еврейские массы. Это было уже к концу египетского владычества в Палестине. В трех частях света ширилась империя Османских турок, поглотившая и христианскую Византию, и мусульманский Восток. В 1517 году Египет вместе с Палестиной вошли в состав Оттоманской империи. В пределах европейско-азиатской Турции воссоединение разнородных частей еврейства разбудит Восток от его многовековой летаргии.