§ 9. Кастилия в эпоху Реконкисты
Начало XIII века является поворотным пунктом в истории Пиренейского полуострова. После победы кастильцев и арагонцев над Альмохадами при Навас-де-Толоса (июль 1212) восстановление христианского господства в арабской Испании (Reconquista) совершается чрезвычайно быстро, в течение нескольких десятилетий. Победа при Толосе была достигнута усилиями испанцев в освободительной национальной войне при содействии участников религиозной войны — внутреннего крестового похода, организованного папой Иннокентием III. Из Южной Франции отряды крестоносцев, после истребления альбигойцев, переходили за Пиренеи для истребления иноверцев-мусульман. Национальной борьбе испанцев евреи вполне сочувствовали, так как успех ее мог принести и еврейскому населению избавление от фанатического режима Альмохадов, но внесенный в эту борьбу пришлыми крестоносцами религиозный элемент мог охладить патриотические чувства евреев, которым знамя креста обыкновенно приносило погромы. Не обошлось без попыток погрома и здесь. Еврейская община Толедо пережила тревожные дни летом 1212 года, когда в город вступили отряды папского легата Арнольда, опустошившие перед этим еретический Прованс. Фанатики-христиане, выступившие против фанатиков-мусульман, не могли равнодушно смотреть на благосостояние и высокую культуру евреев в Кастилии и решили ознаменовать свое пребывание здесь крупным погромом. Крестоносцы внезапно напали на евреев города Толедо и уже начали убивать и грабить, но за евреев вступились кастильские рыцари и приостановили бесчинства «загорных» воинов, «ультрамонтанов». Вернувшийся в столицу из победоносного боя при Толосе король Альфонс VIII выказал евреям свое полное расположение.
Вообще, кастильцы тогда еще не усвоили боевой программы церкви, провозглашенной Иннокентием III, и относились к евреям как к союзникам в борьбе против мусульман. Ряд победоносных сражений отдал в руки кастильского короля Фердинанда Святого (1217-1252) большую часть Андалузии, с Кордовой и Севильей, старыми центрами еврейской культуры. Мавры, потомки арабско-берберских завоевателей, были оттеснены на самую южную окраину Андалузии, в область Гранады, где они еще надолго сохранили независимость. Взятая кастильцами в 1236 году Кордова, родина Маймонида, вновь открылась для евреев и вскоре украсилась великолепной синагогой. Другая еврейская метрополия былых веков, Севилья, была взята в 1248 году. Евреи приветствовали Фердинанда при вступлении в город и поднесли ему (или его сыну Альфонсу) серебряный ключ с вырезанной на нем еврейской надписью: «Царь царей откроет, царь земли войдет» (Melech melachim iftach, melech haarez jabo). Более короткая надпись по-кастильски гласила: «Бог откроет, царь войдет» (Dios abrirä, Rey entrarä). Водворившись в своем прежнем обширном квартале, севильские евреи получили от короля в дар три мечети и обратили их в синагоги.
Воссоединившись с королевством Леон и затем завоевав Андалузию с суверенитетом над оставшейся в руках мавров Гранадой, Кастилия занимала весь центр Пиренейского полуострова. К востоку от нее находились меньшие королевства Арагония и Наварра, а к западу — приморская полоска Португалии. Упрочение христианского господства в Испании привело к более тесному культурному общению этой страны с остальной Европой, где в то время царила церковная реакция. Испанское духовенство, среди которого было много доминиканцев, стремилось ввести в жизнь папские и соборные законы, имевшие целью выделить иноверцев в низшую касту. На очереди стоял вопрос об осуществлении решений Латеранского собора 1215 года, которые в Испании приобретали особое значение, так как некоторые из них касались не только евреев, но и мавров, или «сарацинов». Главное нововведение собора, ношение отличительного знака на одежде, относилось к обеим иноверным группам населения. Перед героем освободительной войны Фердинандом Святым стояла трудная альтернатива: наложить клеймо на лояльное еврейское население, игравшее важную роль в хозяйственной жизни страны, или же оказаться ослушником церкви, именем которой он отвоевал страну у мавров. Григорий IX и Иннокентий IV напоминали королю об исполнении соборных решений, но при всем желании он не мог исполнить их: ни евреи, ни мавры не помирились бы с ношением отличительного клейма, а раздражать их было опасно, ибо для успешного окончания национальной войны нужны были еврейские финансы и спокойствие туземных мусульман. По той же причине Фердинанд вынужден был игнорировать и каноническое запрещение евреям строить новые синагоги. В завоеванных Кордове, Севилье и других городах Андалузии воздвигались тогда синагоги, которые по своему великолепию не уступали лучшим церквам.
Двойственную политику вел преемник Фердинанда, Альфонс X Мудрый (1252-1281), как двойственна была и натура этого короля, в котором свободомыслие сочеталось с суеверием. В начале своего царствования он решил согласовать местные законы и привилегии («фуэрос») различных областей Кастилии с церковными канонами и для этой цели обнародовал новый свод законов на кастильском языке («Las siete partidas»), в котором ряд статей регулировал положение евреев. Законодатель здесь исходит из принципа Иннокентия III: евреев нужно терпеть в христианском государстве, но они должны находиться в состоянии «вечного пленения», дабы все помнили об их принадлежности к народу, осудившему Христа. Им строго запрещается, под страхом смертной казни, проповедовать свою веру и обращать в нее других. В пятницу Страстной недели еврею нельзя показываться на улицах. Смертная казнь грозит еврею, который в эту пятницу подвергнет распятию (?) христианского младенца или проделает такой акт над восковой фигурой для поношения Христа. Евреи не допускаются ни к каким почетным общественным должностям. Им запрещается жить, есть и купаться вместе с христианами, а также держать христианскую прислугу; христиане не должны принимать лекарств из рук еврея. Супружеское сожитие евреев с христианами запрещается. Нельзя строить новые синагоги без особого разрешения короля. Евреи обязаны носить на головном уборе особый знак, а нарушители этого правила уплачивают денежный штраф в размере десяти мараведи или подвергаются десяти ударам бича. Таков был закон, но иначе складывалась жизнь, и совершенно иными были действия короля, издавшего этот закон только для исполнения формального долга.
Все действия Альфонса X противоречили его законам. Ношение еврейского знака нигде не соблюдалось, и нет сведений, чтобы нарушители за это наказывались. Испанские евреи были слишком горды, чтобы позволить себя клеймить; они неоднократно заявляли об этом светским и духовным властям. Альфонс X не только не настаивал на соблюдении этого соборного канона, который тогда плохо соблюдался даже во Франции Людовика Святого, но открыто нарушал давнишний церковный запрет, им же подтвержденный, и назначал евреев на государственные должности там, где того требовали его интересы. Подобно своим предшественникам, он пользовался услугами евреев-финансистов в роли откупщиков налогов, альмохарифов (или альмоксарифов), которые фактически заведовали государственным казначейством. Еще при Фердинанде Святом альмохарифом состоял дон Меир де Малеа, которого вождь испанских раввинов того времени (Рамбан) называет «важным сановником и ученым»; он сохранил свою должность и при Альфонсе. Широкую финансовую деятельность развили его сыновья дон Саг (Исаак) и дон Иосиф. Своей финансовой изобретательностью эти альмохарифы облегчали Альфонсу ведение войн и осуществление других политических планов. В компании с двумя другими богачами они выплачивали королю ежегодно огромные откупные суммы. При взимании налогов в распоряжении этих сборщиков находились местные королевские чиновники, и таким образом сбылось опасение церковных деятелей, что евреи будут управлять христианами. Конечно, роль сборщиков податей, которые часто прибегали к принудительным мерам, часто возбуждала вражду населения к евреям вообще, но правители без этих финансовых агентов не могли обойтись, а потому не обращали внимания ни на церковные, ни на народные предубеждения. Вопреки канону, запрещавшему христианам лечиться у евреев, Альфонс X пользовался услугами еврейского врача Иегуды Когена, который одновременно состоял придворным астрологом. Будучи большим любителем астрологии, король приглашал к своему двору математиков и звездочетов разных наций. Первенствующее положение занимал между ними кантор толедской синагоги Исаак ибн-Сид, который составил по поручению короля знаменитые «астрономические таблицы», названные «Альфонсовыми». Эти таблицы внесли много поправок в древнюю планетную систему Птолемея и служили пособием для специалистов вплоть до научных открытий Нового времени. Упомянутый врач Иегуда Коген и другие еврейские ученые переводили для короля сочинения по астрономии и астрологии с арабского языка на испанский. Влияние, приобретенное евреями при королевском дворе, возмущало клерикальную партию. Посылались жалобы в Рим. Папа Николай III порицал Альфонса в пастырском послании за явное нарушение соборных постановлений и грозил Кастилии всякими бедствиями за «предоставление иудеям власти над христианами», но все эти внушения не действовали. Выработанная католическим Римом для евреев конституция бесправия часто так же плохо исполнялась в Средние века, как конституции равноправия в новейшее время.
Еврейский альмохариф Саг де Малеа, впрочем, печально кончил свою блестящую карьеру. Сын Альфонса Мудрого, инфант дон Санчо, находившийся во вражде с отцом, выманил у его еврейского казначея значительную сумму денег из податных сборов, назначенных на содержание флота в Алжезирасе, где шла война с маврами. Возмущенный этим, король велел бросить в тюрьму Сага и его компаньонов по откупу. Когда инфант вернулся из похода в Севилью, несчастного дона Сага волочили по улицам города мимо дома инфанта и казнили в его присутствии (1280). Не довольствуясь этим, Альфонс приказал арестовать многих представителей еврейских общин в одну из суббот, когда они молились в синагогах, и потребовал от них уплаты огромного штрафа. Вскоре инфанту Санчо удалось стать во главе враждебной Альфонсу партии, низложить отца и взять в свои руки бразды правления.
Через несколько лет после своего вступления на престол король Санчо IV созвал в Гуэте депутатов от еврейских общин Кастилии, Леона, Мурсии и Андалузии и поручил им распределить между общинами различные подати, поступавшие от евреев в королевскую казну (1290). Кроме обычного поголовного налога, от евреев потребовали уплаты дополнительной «служебной» подати (servicio), по три мараведи или 30 динаров с каждого лица, достигшего 20-летнего возраста. Размер нового налога был установлен в память евангельских тридцати сребреников, за которые Иуда Искариот предал Христа. До тех пор поголовная подать уплачивалась индивидуально, под ответственностью каждого главы семьи; теперь же король, по примеру соседних правителей, решил возложить обязанности по раскладке и сбору податей на еврейское общинное управление, так, чтобы каждая община несла круговую ответственность за правильное поступление податных сумм. Из росписи поголовной подати по отдельным округам можно заключить, что общая ее сумма достигала тогда почти трех миллионов мараведи (около 100 000 фунтов). Сверх того, на евреях лежало бремя специальных и чрезвычайных податей, как, например, «десятина» с недвижимости в пользу церкви, коронационный налог и другие. На съезде 1290 года подати были распределены между 120 еврейскими общинами Кастилии. Наиболее крупные общины находились в городах Толедо, Бургос, Каррион, Куэнка, Авила, Вальядолид, Гуэте, Сория, Мурсия, Сепульведа и некоторых других. Определить по податным росписям количество еврейского населения в Кастилии трудно даже приблизительно[9], но оно во всяком случае было весьма значительно для того времени. Это деятельное промышленное население составляло крупную хозяйственную силу, так как оно не было ограничено в выборе профессии, как во Франции или в Англии. Наряду с откупщиками-финансистами встречаются среди кастильских евреев землевладельцы и промышленники. Опасаясь могущества евреев, сословные собрания дворянства (кортесы) неоднократно просили короля воспретить евреям приобретение земли у христиан, а кортесы городов требовали уничтожения податных откупов вообще; король иногда обещал, но обещания плохо исполнялись. При тогдашнем экономическом строе не только правительство, но и значительная часть населения не могли обойтись без промышленной и финансовой деятельности евреев, которые в новой христианской Испании являлись такими же активными гражданами, как в прежней арабской Испании.
§ 10. Евреи в Арагонии при Якове I
Второе испанское королевство, Арагония, находилось в XIII веке в сфере влияния папства и монашеских орденов и больше приближалось к типу своей соседки, Франции. Между обеими странами существовала отчасти территориальная связь: арагонские короли владели на правах сюзеренов некоторыми землями в Южной Франции, и в описываемую эпоху им были подвластны округа Монпелье и Руссильон. Создателем новой и сильной Арагонии был король Яков I (Jaime, Хайме), долгое царствование которого (1213-1276) совпадает с самым блестящим периодом Реконкисты. Вместе с королями Кастилии Яков Завоеватель (Conquistador) делит добычу распавшейся мусульманской Испании. К своим коренным владениям, Арагонии и Каталонии, он присоединяет Балеарские острова и богатую Валенсию. Властвуя над большими массами евреев, издавна осевшими на этой территории, он рассматривает их, подобно французским королям, как свою собственность. «Евреи и сарацины, живущие в наших владениях, — гласит основной закон этого царствования, — принадлежат королю и состоят со всем своим имуществом под нашей опекой. Всякий, кто поставит себя под опеку какого-либо дворянина, лишается жизни, а имущество его конфискуется в пользу короля!» Тут нет деления на королевских и феодальных евреев, как во Франции: король — единственный опекун евреев, к которым еще прибавляются мавры покоренных провинций. При таких условиях Яков I, современник и отчасти единомышленник Людовика Святого, мог бы проделывать над «своими евреями» разные опыты в духе тогдашней воинствующей церкви, если бы он сам не был зависим от евреев в такой же мере, в какой они были зависимы от него. Постоянно нуждаясь в деньгах для своих войн с маврами и для организации расширенного государства, он в лице евреев имел сильный финансовый аппарат, без которого он не мог бы быть ни «конкистадором», ни просто правителем. Король выжимал из еврейского населения всевозможные подати, брал непрерывно займы на разные личные и государственные нужды у отдельных богачей и у целых общин, но за то давал всем возможность жить и заниматься разными промыслами. Вместе с тем он не забывал своих обязанностей христианского короля, слуги Рима и покровителя монашеских орденов, в особенности доминиканцев, чрезвычайно расплодившихся в Арагонии. Он позволял им делать опыты религиозной пропаганды среди евреев, сам пытался вводить в жизнь церковные каноны, но здесь покорно отступал перед неудачей, ибо что значила неудача в осуществлении заветов Рима в сравнении с финансовым кризисом, который мог стоить потери целой провинции?
Сохранившиеся в архивах многочисленные акты царствования Якова I дают ясное представление о социальном положении арагонских евреев. Центральные еврейские общины находились в арагонской столице Сарагосе и каталонской — Барселоне, но значительные общины существовали также в городах Калатаюд, Дарока, Гуэска, Барбастро, Лерида, Валенсия, Тортоза, Герона, Бесалу, Перпиньян, Монпелье, в старых и вновь присоединенных провинциях. Отвоевывая у мусульман новые территории, Яков I старался заселить там города преимущественно евреями. После взятия Валенсии (1238) он раздает много мавританских домов своим солдатам и евреям; вне городов евреям раздаются земли для обработки, сады и виноградники. В 1247 г. король предлагает полную натурализацию всем евреям, которые переселятся на жительство в Майорку, Каталонию и Валенсию. Он вызывает туда евреев даже из Феца и других мест Марокко. В Майорке он отводит новым поселенцам квартал близ своего дворца и предоставляет им разные привилегии. В городе Монпелье, где евреи жили в двух кварталах, из коих один принадлежал королю, а другой — епископу, Яков I освобождал от домового налога тех евреев, которые переселялись из епископского квартала в королевский. Без дозволения короля нельзя было переселяться из одного города в другой в пределах королевства; отъезд же за границу был обставлен чрезвычайными трудностями. Еврейских эмигрантов из Франции, уходивших от суровой опеки Людовика Святого, весьма охотно принимали в Арагонии. В хартии, данной евреям в Монпелье, Яков I с гордостью говорит, что, хотя евреи несут иго рабства в христианских странах, он, однако, в своих владениях не позволит, чтобы их унижали и обижали (1258). В начале его царствования евреям удалось временно освободиться от ношения отличительного знака (эту льготу исходатайствовал у папы Гонория III влиятельный при арагонском дворе врач Бенвенисте), но впоследствии король не мог противиться требованию духовенства и в 1228 году обязал евреев носить на одежде круглый желтый лоскут (rota) или плащ с круглым капюшоном (сара rotunda). Однако и после того разные общины по особому ходатайству освобождались от ношения знака (в Барселоне в 1268 г. и др.). Король разрешал евреям, едущим из одного города в другой, вместо особого плаща носить обыкновенный, во избежание неприятностей в дороге. Вовсе освобождались от ношения знака придворные финансовые агенты. В Монпелье давались в этом отношении льготы еврейским жителям королевской «Juiverie», дабы отвлечь их от епископского квартала, где евреев заставляли носить «более позорящие знаки». Король заботился о безопасности евреев в тревожные для них дни Страстной недели, когда возбужденные церковным чином «пассий» христиане бросали камни в прохожих евреев и в окна их домов. Этот народный обычай практиковался в особенности в предпасхальную пятницу, и король в этот день приказывал охранять еврейские кварталы. Но иногда король поддавался влиянию духовенства: он заставлял евреев слушать миссионерские проповеди доминиканцев и публично диспутировать с ними по вопросам веры; он также пытался преследовать еврейские религиозные книги по примеру Людовика Святого.
Противоречие закона и жизни вообще сказалось в действиях этого монарха. Принципиально он держался правила — не назначать евреев на общественные должности, а на деле часто допускал исключения из правила и назначал евреев не только агентами по сбору податей, но иногда и на ответственную должность баюля (bajulus), то есть королевского судьи и фискала в городах. Иегуда де Каваллерия состоял долгое время королевским баюлем в Сарагосе, Видаль Соломон и Бенвенисте де Порта — в Барселоне, Аструг Яков — в Тортозе. При короле и его сыне, инфанте Педро, евреи состояли в должности «алфакимов», или переводчиков с арабского и других языков на кастильский, и вместе с тем исполняли дипломатические поручения. Церковное запрещение лечиться у евреев не помешало и Якову I, как многим царствующим особам того времени, вверять здоровье свое и своей семьи попечению еврейских врачей.
Финансовое влияние давало силу и власть тем, которых церковь стремилась обратить в рабов. Вот почему арагонские евреи, занимаясь торговлей, ремеслом и кое-где сельским хозяйством[10], охотно предавались также кредитным операциям. Король Яков I старался урегулировать эти операции. В Арагонии действовал с 1228 года закон, неоднократно подтверждавшийся королем, кортесами дворянства и церковными соборами, в силу которого евреям запрещалось взимать по ссудам более 20% прибыли в год. Нотариусам при заключении таких сделок предписывалось следить, чтобы закон не нарушался путем включения процентной прибыли в капитал, как это делали ростовщики-христиане (напр., итальянские «ломбардцы») в обход церковного запрета «лихвы». Местами христианам-кредиторам разрешалось взимать не более 12%, а евреям — 20%. Нарушение этого закона влекло за собой конфискацию всей долговой суммы, из которой половина поступала в пользу короля, и половина оставлялась должнику. Король имел право вмешиваться в денежные операции евреев: он мог по своему усмотрению и отсрочить уплату долга, и принуждать должника платить в срок. Разумеется, что король пользовался этим правом в своих интересах, поддерживая тех финансистов, которые ему лично ссужали деньги на льготных условиях, и прощая им даже нарушение закона о размере процентов по отношению к другим должникам. Занимая большие суммы у богатых евреев, Яков I часто обеспечивал эти займы податными доходами от какого-либо округа или от еврейской общины. Откупщики податей выдавали королю авансы в счет будущих сборов. Часто сами общины авансировали королю деньги в счет податных платежей, и с течением времени общинные кассы превращались в банки для кредитования короля или инфанта. За такие крупные авансы в моменты нужды общинам давались широкие привилегии по самоуправлению или отменялись слишком стеснительные законы. В описываемую эпоху внутренняя автономия еврейства нигде не была так широка, как в Арагонии. Но нигде также не чередовались вольности и репрессии, как в этой стране, где вокруг престола умного и энергичного монарха плела свою паутину доминиканская инквизиция.
§ 11. Автономная община (Aljama)
В XIII веке евреи во всех городах Арагонии жили отдельно от христиан, на особых улицах. В еврейском квартале (Callum judaicum, Juderia) попадались и принадлежавшие христианам дома, но они постепенно переходили в руки евреев (Яков I дозволял продавать такие дома исключительно евреям). Местами в еврейский квартал вели ворота в городской стене или на концах улиц; ворота могли запираться для прекращения доступа в квартал. Объединенная территориально в пределах «Юдерии», община объединялась в известной мере политически национальным самоуправлением. Еврейская община, называвшаяся в Испании «Aljama» или «Algama»[11], признавалась совершенно автономной организацией, которая имела своих выборных управителей, свои административные и судебные учреждения. Королю и местным губернаторам принадлежало только право контроля и утверждения должностных лиц общины. Из сохранившихся многочисленных актов видно, однако, что король, зорко следивший за еврейским самоуправлением, порой позволял себе вмешиваться в дела общин. Он внимательно рассматривает списки избранных общинных старшин, или «adelantados», подлежащих его утверждению (по-еврейски эти старшины назывались mukdamim, передовые). Он утверждает также в должностях раввинов и судей для разбора дел по нормам еврейского права («asuna»). Король подтверждает особенно важные постановления общинного совета или предлагает издавать новые, которые он обозначает еврейским термином («tacana»). В королевских декретах часто повелевается общинным советам налагать на нарушителей закона и неаккуратных плательщиков податей отлучение (в актах: «herem» и «niduj», а по-испански «alatma» от слова anathema). Это, впрочем, не мешает королю снимать отлучение с тех осужденных, которые состоят под его особым покровительством, и требовать от общины, чтобы она допускала отлученных в синагогу и не подвергала их бойкоту в житейских делах. Иногда он, в виде привилегии своим любимцам, наперед освобождал их от применения к ним всякой «таканы» или «херема».
Широкая автономия, ограниченная личным усмотрением монарха, предоставлялась общинам в области суда. Дела между евреями должны, а между евреем и христианином могут разбираться в еврейском суде и по еврейским законам. Суд состоит из раввина и трех «даяним» (судей), с присоединением к ним в важных случаях заседателей так, чтобы состав доходил до десяти человек. Такой суд вправе разбирать гражданские и уголовные дела (последние только между евреями). Для серьезных уголовных преступлений допускалось более сложное судопроизводство: еврейский суд в полном составе десяти членов разбирал дело в присутствии королевского чиновника, «баюла», и, признав подсудимого виновным, подкреплял свое решение присягой, а баюл уже затем выносил приговор, до смертного включительно. Такой порядок предусмотрен, например, для порочных членов общины, обвиняемых старшинами в дурном поведении или в ложных доносах («malsin» — еврейский термин для доносчика в официальных актах). Однако и тут король нередко вмешивается в судебные дела общин, отменяя приговор и даже влияя на самый состав суда путем назначения судей из угодных ему лиц, — против чего общинные советы энергично борются. Дела между евреями и христианами разбирались обыкновенно в общем суде под председательством баюла или судьи, «алькалда», причем в состав заседателей допускались и евреи, особенно в делах, связанных с религиозными обычаями. Обвинение христианина против еврея считалось доказанным лишь в случае подтверждения его показаниями двух свидетелей, еврея и христианина. Еврей должен был присягать над таблицей десяти заповедей, а не над «книгой проклятий» — библейской главой с перечнем проклятий для отступников, как это практиковалось во многих местах ради унижения подсудимого. По денежным искам запрещалось вызывать еврея в суд или арестовать его в субботние или праздничные дни; содержимых по таким делам в тюрьмах отпускали домой каждую пятницу утром и накануне других еврейских праздников, с тем чтобы по миновании праздника арестант сам возвращался в тюрьму.
Хотя король и его чиновники часто вмешивались в дела самоуправления, тем не менее оно было еще достаточно широко и давало народным вождям возможность создать крепкую внутреннюю организацию общин. Король неоднократно напоминал своим чиновникам, чтобы они охраняли еврейскую автономию и поддерживали авторитет общинных советов (за оскорбление выборных членов совета со стороны ослушников налагались строгие кары). Все это делалось, конечно, не в национальных интересах евреев, а в фискальных интересах правительства. Официальные акты того времени представляют собою преимущественно деловую переписку и податные расчеты между королем и общинами. То делегаты отдельных общин и целых округов едут ко двору для представления отчета о собранных ими казенных доходах и произведенных в счет казны расходах, то король напоминает общинам о необходимости послать своих делегатов на съезд общинных советов целого округа или провинции для распределения между ними огульных сумм податей. Ежегодно происходили съезды представителей еврейских общин в трех главных провинциях — Арагонии, Каталонии и Валенсии, а также во французских владениях и Балеарских островах. Раскладывались там и обычные подати, и чрезвычайные сборы, но этим, конечно, не ограничивалась деятельность делегатов. Они толковали здесь о своих общих нуждах, материальных и духовных, вырабатывали однородные статуты самоуправления и вообще обсуждали вопросы общенародные. Таким образом, фискальные интересы заставляли арагонское правительство не только укреплять автономию еврейских общин в отдельных городах, но и объединять эти общины и тем содействовать национальному сплочению еврейства — что, разумеется, не входило в задачи тогдашних правителей. Эта национальная сплоченность облегчала евреям борьбу с теми темными силами клерикализма, против которых не всегда мог устоять и расчетливый король Яков I.
§ 12. Церковная политика и диспут в Барселоне
При Якове I Арагония была одним из главных гнезд монашеского ордена доминиканцев. Глава ордена Раймунд де Пеньяфорте был духовником короля. Усилиями монахов, постоянно сносившихся с римским папой, в Арагонии насаждалась инквизиция для преследования катаров и других еретиков-христиан; вместе с тем монахи стремились развить здесь широкую миссионерскую деятельность среди евреев и мавров. Духовенство с тревогой взирало на рост еврейских общин в Арагонии и на покровительство, оказываемое им королем; оно возмущалось нарушением церковных канонов со стороны короля, допускавшего евреев к высоким должностям баюлов и финансовых агентов. Не было, конечно, недостатка в попытках воздействовать на короля: его духовник Пеньяфорте и влиятельные епископы стремились превратить его в идеального монарха по образцу Людовика Святого; но Яков I, строитель нового государства, не мог прельститься примером своего соседа, который слепой церковной политикой разрушал свое государство. Однако агитация клерикалов при арагонском дворе не осталась без последствий. К концу своей жизни старый король, продолжая грешить финансовым блудом с евреями, решил искупить свой грех некоторыми уступками в пользу святых отцов. Он разрешил «братьям-проповедникам» вести религиозную пропаганду среди евреев, не останавливаясь перед нарушением гарантированной общинам религиозной свободы.
Доминиканцы подготовляли в своих школах монахов, сведущих в еврейской письменности и опытных в ведении религиозных диспутов. Особенно дорожили они теми перебежчиками из еврейского лагеря, которые могли разоблачать заблуждения Талмуда и раввинское «лжеучение». Такой ценный для церкви агитатор явился в Южной Франции и Арагонии вскоре после того, как доминиканцам удалось добиться сожжения Талмуда в Париже при содействии выкреста Донена. Уроженец Прованса, Павел Христиани или «брат Пабло» (фра Пабло) также вышел из рядов еврейства и вступил в армию воинствующей церкви, орден доминиканцев. Приняв имя древнего апостола, ренегат этот странствовал по Провансу и Каталонии (около 1260 года), пытался завязать религиозные диспуты с раввинами, доказывал истинность христианских догматов на основании Библии и даже Талмуда и, конечно, не имел никакого успеха. В городе Терона, центре талмудической науки, жил тогда образованный и популярный раввин Моисей бен-Нахман, испанское имя которого (Бонаструг де Порта) давно забыто, но памятно доныне его сокращенное литературное имя: Нахманид или Рамбан. В консервативных кругах еврейства Рамбан пользовался высоким авторитетом как теолог с мистическими наклонностями и противник маймонидовского рационализма (см. следующую главу). С ним-то и захотел Павел Христиани состязаться в публичном диспуте. Он уверил своих товарищей по ордену, что он победит раввина в богословском споре, и геройские монахи стали добиваться назначения публичного диспута в столице Каталонии, Барселоне. Раймунд Пеньяфорте поддержал их ходатайство перед своим духовным сыном, Яковом I, доказав ему, что победа Павла над «фарисеями» доставит торжество христианству и, может быть, откроет глаза евреям. Король согласился. Он назначил диспут на июльские дни 1263 года и послал «рабби Моисею, учителю геройских евреев», приглашение явиться в Барселону вместе со своими учеными товарищами. Рамбан, хотя и крайне неохотно, принял приглашение и к назначенному сроку прибыл в Барселону.
Диспут начался 20 июля 1263 года и продолжался четыре дня. Он происходил в королевском дворце, в присутствии короля, сановников, рыцарей, епископов и монахов. Излагая программу диспута, Павел Христиани заявил, что хотя истинность христианства не подлежит спору, тем не менее он согласен допустить прения о догматах этой религии для того, чтобы доказать евреям на основании их собственной религиозной письменности следующие четыре положения: 1) ожидаемый евреями Мессия уже давно явился; 2) Мессия, согласно библейскому пророчеству, есть одновременно человек и Бог; 3) Мессия претерпел муки и смерть ради спасения рода человеческого; 4) все законы и обряды Торы потеряли свою силу после пришествия Мессии. Рамбан понимал, как опасна позиция еврейского представителя при обсуждении подобных вопросов: ведь чем решительнее будет опровержение этих мнимых истин с его стороны, тем сильнее будет негодование их защитников, способных прибегнуть к доводам иного рода, в которых уже усовершенствовались деятели инквизиции. Он с самого начала попросил короля и Пеньяфорте, чтобы ему было дозволено говорить свободно. Пеньяфорте сказал, что это может быть дозволено под условием, если раввин не будет употреблять оскорбительных для церкви выражений. На это Рамбан ответил: «Конечно, ведь я не хочу попасть к вам под суд; я только желаю, чтобы мне дана была такая же свобода слова в диспуте, как и вам, а у меня уже хватит благоразумия, чтобы соблюдать такт в своих выражениях». Требование Рамбана было исполнено. Павел Христиани привел в доказательство своего первого тезиса произвольные толкования известных библейских стихов вроде: «Не уйдет скипетр от Иуды, пока не придет избавитель». Он спрашивал: ведь скипетр давно ушел от евреев, у вас нет ни царя, ни государства, которого иудеи лишились именно с пришествием Христа. Рамбан возразил, что вот был же пример, когда иудеи временно лишились государства, а Мессия еще не явился даже по признанию христиан: это было время вавилонского плена. В талмудической Агаде Павел также выискал ряд темных фраз, намекающих, по его мнению, на уже состоявшееся пришествие Мессии. Тут завязался долгий спор, во время которого Рамбан иронически заметил: «Фра Пабло, очевидно, понимает Талмуд лучше самих талмудистов. По его мнению, они признавали Иисуса и его учение, но в таком случае почему они не поступили, как фра Пабло (не приняли крещения)?» Между прочим, Рамбан привел обычный антихристианский аргумент: ведь доныне не сбылось еще предсказание пророков, что с пришествием Мессии водворится вечный мир на земле. «Сказано, что народы перекуют тогда свои мечи в плуги и разучатся воевать, а между тем как плохо пришлось бы тебе, государь, — обратился раввин к королю-завоевателю, — и сидящим здесь рыцарям твоим, если бы вы разучились воевать!»
Желая положить конец бесплодным прениям о толковании разных текстов, Рамбан заявил королю, что суть спора между иудейством и христианством не в мессианском догмате, а в понимании природы Божества: «О сущности Божества вы говорите нечто очень горькое (для нас). Ты, государь мой, сын христианина, рожденный христианкой, всю жизнь слышишь речи своих священников и монахов, которые укоренили в твоем мозгу представление о Божестве, составляющее догмат вашей веры; но оно неприемлемо для разума. Противна природе мысль, что Творец неба и земли воплотился во чреве еврейской женщины, затем родился, вырос, был предан в руки врагов, присужден к смерти и умерщвлен, после чего воскрес и обратился в первоначальное состояние. Не переносит такого представления разум еврея и вообще всякого непривычного человека. И напрасны все ваши слова, ибо в этом сущность нашего разногласия». В этих словах Рамбан ярко осветил ужасающую глубину пропасти, отделяющей христианское богопознание от еврейского, но в этом направлении прения не могли продолжаться, ибо для одной из сторон обострившийся спор мог бы кончиться фатально — на костре инквизиции.
Признаки тревоги уже были заметны в Барселоне. Придворные рыцари выражали недовольство по поводу дерзости раввина, оспаривающего святые для них истины. Некоторые городские нотабли и духовные особы, в том числе участвовавший в диспуте монах-минорит (францисканец), советовали Рамбану прекратить диспут. Больше всего беспокоились в еврейском квартале: боялись возмущения христианских масс и мести доминиканцев. Ссылаясь на все эти опасения, Рамбан предложил королю прекратить публичный диспут, но король настаивал на продолжении прений, которые его заинтересовали. По поводу возражений Рамбана он однажды заметил, что «никогда еще не слышал такой умной защиты неправого дела». Однако диспут скоро кончился, как будто прерванный в середине, после четырех заседаний. Разное рассказывали об исходе диспута участники его. В отчете, составленном доминиканцами, говорится, что «раввин Моисей», чувствуя себя побежденным, стал уклоняться от возражений Павлу Христиани, обещая изложить их в закрытом заседания в присутствии короля и некоторых избранных лиц, но затем, воспользовавшись временным отъездом короля, «бежал» из Барселоны, доказав этим свое «бессилие в деле защиты ложной веры». В описании диспута, составленном самим Рамбаном, говорится, что по воле короля диспут продолжался во дворце, а затем закончился в синагоге, куда в субботний день явился король в сопровождении Раймунда Пеньяфорте и «братьев-проповедников» с Павлом Христиани. Здесь держал проповедь сам Раймунд, развивший идею христианской Троицы. В прениях король выразился, что единство Бога в трех лицах можно сравнить с вином, где цвет, вкус и запах слиты в одном предмете. По поводу этого сравнения знатока по части вина еврейский мыслитель, более сведущий по части философии, сказал, что нельзя смешивать атрибуты с сущностью и что христианская догма признает троичность в самом естестве Бога. На замечание Павла, что догмат Троицы есть глубокая мистерия, недоступная даже ангелам, Рамбан ответил, что в таком случае нельзя винить людей, разуму которых она недоступна. В заключение Рамбан сообщает, что он был милостиво отпущен королем и уехал из Барселоны. Этот рассказ ответственного участника и правдивого человека внушает больше доверия, чем отчет монахов, где раздражение чувствуется даже в официальном тоне изложения.
Диспут в Барселоне не остался, однако, без последствий для арагонских евреев. Потерпев неудачу в публичном состязании с опытным богословом, доминиканцы решили вести пропаганду среди еврейских масс, но массы не хотели слушать «братьев-проповедников», и приходилось силой сгонять слушателей на проповеди. Через месяц после диспута появился королевский декрет (26 августа 1263), в котором властям повелевалось везде поддерживать монахов-миссионеров, заставлять сарацинов и евреев, без различия пола и возраста, являться на их собрания и молча слушать их проповеди, наконец, охранять безопасность тех, которые пожелают креститься, запрещая ругать их кличками «renegado» или «tornado» (ренегат, обращенный). Главным миссионером для евреев был назначен Павел Христиани. Особым приказом короля (29 августа) еврейские общины были извещены о том, что к ним послан «для указания пути спасения» брат Павел, уполномоченный проповедовать в синагогах и домах, причем от евреев требовалось, чтобы они ходили слушать эти проповеди и «почтительно, смиренно, без уверток» отвечали на вопросы Павла; они обязаны также представить миссионеру на просмотр свои книги для уничтожения в них, по его требованию, всех оскорбительных для христианства мест. Но на следующий день появился королевский приказ, ограничивающий сделанное накануне распоряжение: отменяется принудительное слушание миссионерских проповедей и в особенности обязательное участие евреев в диспутах вне их квартала. Вскоре король разъяснил свой декрет о цензуре еврейских книг (1264): назначается цензурная комиссия из церковных чинов (Пеньяфорте, автор юдофобской книги Раймунд Мартин и др.), которая отмечает те места в еврейской письменности, где имеются признаки «богохульства», и предлагает владельцам книг вычеркивать эти места в своих списках под ответственность именитых членов общины. Через год король совсем освободил барселонскую общину от обязанности давать доминиканцам сведения о содержании своих книг, а также от принудительного слушания проповедей доминиканцев, миноритов и других монахов вне еврейских улиц. Последняя мера мотивируется тем, что миссионерские проповеди вне еврейского квартала обыкновенно сопровождаются издевательствами над евреями со стороны христиан. По той же причине миссионерам запрещается являться в синагоги в сопровождении толпы христиан: они могут приводить с собою только десять человек из христианских нотаблей. Все эти лихорадочные колебания между репрессиями и изъятиями из них свидетельствуют о том, что король находился под давлением двух противоположных сил: клерикальной партии и еврейского общества, из коих первая производила давление на его душу, а вторая — на его карман, ибо королевская казна находилась в зависимости от еврейских финансистов.
Клерикальная партия была, однако, еще очень сильна. Потерпев неудачу в дискуссии с духовным вождем еврейства, она искала повода отомстить ему. Такой повод нашелся. С целью опровергнуть ложные рассказы о барселонском диспуте, распространяемые для агитационных целей Павлом Христиани, Рамбан составил точное описание диспута и разослал списки его по еврейским общинам; один список он переслал геройскому епископу. Доминиканцы были возмущены описанием, которое противоречило их уверениям, будто они победили раввина в религиозном споре. Так как в описании Рамбана были помещены выражения, которые он употребил на диспуте относительно догмата Троицы, то монахи из цензурной комиссии попросили короля привлечь автора (в официальном акте он назван своим испанским именем: Бонаструг де Порта) к ответственности за богохульство. Король вызвал Рамбана в Барселону для объяснений. Обвиняемый, в присутствии барселонского епископа и нескольких священников, объяснил, что он поместил в своем описании те же выражения, которые употребил на устном диспуте, где сам король и Пеньяфорте предоставили ему свободу слова. Рассмотрев это дело, король и епископ постановили: сжечь списки послания Рамбана, а его автора изгнать на два года из Арагонии (1265). Доминиканцам этот приговор показался слишком мягким, и они обжаловали его в апелляции к римскому папе. Папа Климент IV послал арагонскому королю строгую буллу (1266), в которой, порицая его за допущение евреев к общественным должностям и за снисхождение к хулителям церкви, требовал примерного наказания для автора антихристианской полемической книжки, «полной лжи и выдумок». Рамбану, по-видимому, грозила опасность быть привлеченным к суду инквизиции, и он предпочел покинуть Испанию. Семидесятилетний старец отправился в Палестину, куда прибыл в 1267 году.
§ 13. Арагонские общины при Педро III и Альфонсе III (1276-1291)
При ближайших преемниках Якова I продолжалась та же борьба гражданских и церковных начал, государственных интересов и клерикальных вожделений. Король Педро III (1276-1285), еще будучи инфантом, находился в деловых сношениях с еврейскими финансистами и представителями общин. Не обращая внимания на протест папы, он на первых порах оставил в должностях евреев-чиновников, столь ненавистных католическому духовенству. Прежний губернатор, или «баюл», Сарагосы Иегуда де Каваллерия достиг при Педро большого влияния и по временам исполнял обязанности главного баюла всей провинции Арагон; король в своих декретах называет его «наш верный, доверенный». Однако впоследствии Педро III, уступая требованию кортесов в Сарагосе, перестал назначать евреев на пост баюлов. Врачом короля и его писцом по части переводов с арабского («алфаким») состоял Самуил Абиннахим. Когда еврейская община Валенсии потребовала от Самуила уплаты податей, король объявил ей, что лица, состоящие на государственной службе, свободны от налогов; судьям же и администраторам король заявил, чтобы они не принуждали его «верного алфакима» носить плащ с круглым капюшоном, так как лицу, сопровождающему короля в путешествиях, непристойно появляться в отличительном одеянии барселонских евреев (1284). Так приходилось королю, привлекавшему на службу образованных евреев, выпутываться из сетей церковного законодательства.
А между тем клерикалы продолжали пользоваться церковными канонами для утеснения евреев. Они откопали старый закон, обязывавший еврея отпустить на волю без выкупа своего мусульманского раба, если последний выразит желание принять христианскую веру. Доминиканские миссионеры склоняли к крещению крепостных мавров, работавших в еврейских сельских хозяйствах, суля им в виде награды немедленное освобождение от работы. Представители еврейских общин жаловались королю Педро на вытекающее отсюда разорение многих хозяйств, ибо рабы-мусульмане часто притворно изъявляют готовность принять крещение для того только, чтобы выйти на волю без выкупа. По поручению короля комиссия из юристов обсудила этот вопрос и нашла, что по гражданскому и каноническому праву дозволяется брать выкуп за отпущение готовящегося к крещению раба, если он еще «не пропитан католической верой». Вследствие этого король постановил, что евреи вправе получать выкуп в размере 12 мараведи золотом за каждого отпускаемого на волю мусульманина, изъявившего желание принять христианство (1277). Педро III, подобно своему отцу, не допускал также, чтобы епископы обременяли евреев произвольными налогами. Духовенство, как известно, имело право взимать «десятинный налог» с земель и домов, проданных христианами евреям, но оно часто требовало уплаты такого налога и с других еврейских недвижимостей, а местами претендовало и на взимание первосборных плодов с урожая. Король приказал своим чиновникам дать отпор этим домогательствам, в особенности же взиманию первинок урожая, которое не производилось даже у христиан (1280). Монахи пытались воскресить еще один старый способ экспроприации евреев: вербуя добровольцев для нового крестового похода на Восток (1278), они освобождали завербованных от платежа долгов кредиторам-евреям на основании давнишней папской буллы. Тогда Педро III написал епископу Таррагоны, что уклоняющиеся от платежа должники вступают в отряды крестоносцев «не столько с целью переплыть море (по дороге в Палестину), сколько для избавления от долгов», а потому уведомляет, что такие люди обязаны расплатиться с кредиторами.
Той же политике следовал Альфонс III (1285-1291). «Своих евреев» он защищал против враждебных им сословий. Узнав, что монахи в Валенсии открыли особый вход в еврейский квартал и врываются туда, бегая по улицам с крестом и вызывая смятение среди жителей города, король приказал местным властям заделать этот вход (1287). Вообще, полагалось, чтобы обитатели Юдерии запирали ведущие туда ворота, так чтобы они могли не впускать неугодных им соседей. В 1290 году королю сообщили, что в городе Виллафранка еврейский квартал имеет запирающийся портал только с одного конца, а другой остается открытым, что причиняет евреям большие неудобства; тогда он разрешил им построить ворота и на другом конце и сделать к ним два ключа: один для евреев, а другой — для живущих среди них христиан. Еврейское население ценило эту заботливость королей об его безопасности и сохранило верность арагонской династии в опасные для нее моменты. Когда в столичном городе Сарагосе вспыхнуло восстание нотаблей и рыцарей против короля, вскоре подавленное (1287), Альфонс освободил состоятельных евреев от наложенной на город контрибуции, так как еврейское население не принимало участия в восстании.
Конечно, и при преемниках Якова I принцип «do ut des»[12] господствовал в отношениях между верховной властью и евреями. Педро и Альфонс непрерывно обращались за финансовой поддержкой к своим «верным еврейским алхамам». Кроме просьб о выдаче крупных авансов в счет будущих податей король или инфант нередко требуют помощи для экстренных надобностей. Педро III вынужден просить о пособии в сто тысяч солидов у всех алхам Каталонии (1282) ввиду военной экспедиции против одного возмутившегося графа. Свидание со «славным королем Англии» вынуждает Альфонса III прибегнуть к денежной поддержке «тех из его подданных, которые всегда готовы подчиниться приказаниям своего короля», и наложить на несколько общин чрезвычайный сбор (1287). Немало денег стоило арагонским евреям и завоевание Сицилии, доставшейся Педро Арагонскому после «Сицилийской вечерни» 1282 года[13]; но зато после кровавых смут, сопровождавших борьбу последних Гогенштауфенов и Анжуйцев в Сицилии, тамошние евреи могли отдохнуть под властью арагонских королей.
Самоуправление еврейских общин в Арагонии, Каталонии и Валенсии расширилось к концу XIII века. Съезды общинных делегатов, созывавшиеся королями для раскладки податей, превращались постепенно в регулярные конгрессы, где обсуждались и общие вопросы самоуправления. По официальным актам и раввинским респонсам того времени можно получить некоторое представление о конституции общин. Общинный совет, избираемый из «лучших людей», избирал ежегодно из своей среды правление, члены которого назывались по-еврейски «мукдамим», «берурим» (выборные) или «неэманим» (доверенные, secretarii в актах). Члены правления делились по характеру своих функций на группы: «беруре-даяниим» (выборные судьи), «беруре-мидот» (надзиратели за правильностью мер и весов), «беруре-аверот» (обличители грехов, цензоры нравов), «мемуним ал гамас» или «габаэ мае» (заведующие податями, сборщики податей) и др. «Цензоры нравов» преследовали людей вольного поведения и в особенности доносчиков, которые из корыстных целей подвергали иногда опасности целые общины. Надо полагать, что важнейшие дела управления обсуждались в пленуме общинного совета («kerue häeda»). Большую роль в совете играл «учитель закона», или раввин, без которого не разрешался ни один вопрос еврейского права. В его услугах нуждался и государственный суд, где еврейские дела должны были решаться согласно нормам еврейского права. В официальных актах того времени весьма часто фигурируют имена раввинских знаменитостей, как, например, Соломон бен-Адрет (известный Рашба) в Барселоне, титулуемый в одном королевском декрете (1281) «учителем еврейского закона, уполномоченным для разбора судебных споров между евреями».
Характернейшей чертой той эпохи является постоянная опека арагонских королей над еврейскими общинами. В барселонском архиве хранится около 2000 королевских актов, относящихся к евреям только в течение двух кратких царствований Педро III и Альфонса III, т. е. в течение 15 лет (1276-1291). Читая подряд эти акты, получаешь впечатление, что король постоянно переписывался то с еврейскими общинами в десятках городов, то с местными властями о евреях, как будто регулирование еврейских дел стояло в центре внутренней политики страны. Преобладают в актах податные и всякие финансовые расчеты между королем и общинами, требование авансов в счет будущих налогов, извещения о чрезвычайных сборах. Но король часто вмешивается и во внутренние дела общин. Он берет на себя роль арбитра в спорах между двумя общинами или между общинной управой и частными лицами. В интересах фиска он зорко следит за теми из «своих евреев», которые с целью уклониться от уплаты податей переселяются на земли рыцарей или монашеских орденов, продолжая получать доходы с имений и предприятий, оставленных на королевской земле; король требует от своих чиновников взыскивать недоимки с таких беглецов через местные еврейские общины. С другой стороны, он вступается за своих евреев, притесняемых во владениях дворян и епископов. Разбирая споры частных лиц, король часто напоминает, что решение должно быть согласовано с нормами еврейского права, «асуна». Так, по жалобе одной еврейки на другую в Сарагосе, что та берет с нее лихвенные проценты вопреки еврейскому закону, запрещающему брать лихву с соплеменника, Альфонс III предписал сарагоской «алхаме», по выяснении правдивости жалобы, наложить анафему («Алатма») на виновную ростовщицу и заставить ее вернуть лихву. Но иногда король дает льготы и ростовщикам. Так как в округе Барселоны ссуда денег составляла один из главных промыслов евреев, то Педро III отменил для Каталонской провинции запрет своего предшественника Якова I брать проценты с процентов, и Альфонс III подтвердил эту льготу. Король иногда простирает свою опеку и на семейные дела. Альфонс III разрешает одному барселонскому еврею, ввиду бездетности его жены, жениться с ее согласия на другой, но под условием, если это не противно еврейскому закону. В то же время он предписывает баюлу Лериды возбудить обвинение против другого еврея, уличенного в незаконной связи с христианкой. В общем, однако, в королевских актах преобладает дух благожелательный.
После смерти Якова I (1276) из состава арагонского государства, управляемого Педро III, выделились Балеарские острова (Майорка и Минорка) и французские провинции (Монпелье, Руссильон, Перпиньян) и образовали особое государство под управлением брата Педро, Якова II, «короля Майорки». Между братьями происходила постоянная борьба. Король Майорки, имевший свою резиденцию обыкновенно в Перпиньяне, больше склонялся к французской политике по отношению к евреям. Одна часть его еврейских подданных находилась даже под непосредственной опекой французского короля Филиппа IV. Это было в городе Монпелье, где все еще существовали два еврейских квартала: на королевской земле и на епископской. В 1293 г. епископ уступил жадному до еврейских доходов французскому королю все права над евреями своего квартала, и ловкий Филипп воспользовался этим для того, чтобы сделаться хозяином всего еврейского населения города в ущерб интересам майоркского короля Якова II. После непродолжительных споров между двумя королями состоялось следующее соглашение: Яков уступил Филиппу треть доходов от своего еврейского квартала в обмен на такую же долю доходов от епископских евреев, причем французский король сохранил верховную власть над всем еврейским населением города и округа Монпелье. Ставший после смерти Альфонса III королем всей Арагонии Яков II не решался следовать хищной французской политике по отношению к евреям своего государства. Когда тот же Филипп IV с целью конфискации еврейского добра изгнал евреев из Франции, арагонский король охотно давал изгнанникам приют в своих владениях.