Его вывод состоял в том, что нужно «бить» евреев, но, ввиду того, что Россия есть государство монархическое с консервативными тенденциями, эту функцию должен выполнять не народ, а правительство, которое своим методом правовых репрессий могли бить евреев гораздо эффективнее, чем толпы на улицах.
Редактор московской газеты «Русь» Иван Аксаков подверг критике российскую либеральную прессу за выражение сочувствия жертвам еврейских погромов, утверждая, что русские люди сносили еврейские дома под влиянием «праведного негодования», хотя он не смог объяснить, почему это возмущение также приняло форму грабежа и кражи еврейского имущества или насилия над еврейскими женщинами. Сваливая в одну кучу доводы средневековой церкви и доводы современного немецкого антисемитизма, Аксаков утверждал, что иудаизм противостоит «христианской цивилизации», а еврейский народ стремится к «мировому господству», которого он надеется достичь своим финансовая власть.
Бацилла немецкого антисемитизма проникла даже в круги русской радикальной интеллигенции. Среди «народников»
которые имели обыкновение идеализировать русское крестьянство, вошло в моду смотреть на еврея как на экономического эксплуататора, с тем отличием, однако, что они ставили его в один ряд с сонмом русских эксплуататоров из класса буржуазии. Это привело к досадному недоразумению. Фракция южнорусских революционеров из числа партии, известной как «Народная свобода», выдвинула идею, что те самые крестьяне и рабочие, которые нападали на евреев, как представителей нерусской буржуазии, могут быть легко направлены против представителей правящих классов в целом.
Во время весенних и летних погромов было предпринято несколько попыток таинственными лицами путем письменных обращений и устной пропаганды обратить погромное движение также против русских дворян и чиновников.
В конце августа 1881 г. Исполнительный комитет «Народной вольности» издал воззвание, в котором высказал мысль о том, что царь поработил свободный украинский народ и раздал земли, по праву принадлежавшие крестьянам, панам и чиновникам, которые распространяли свою защиту на евреев и делились с ними прибылью. Поэтому народ должен идти против евреев, помещиков и царя. «Помогите же нам, — продолжает воззвание, — вставайте, рабочие, мстите помещикам, грабьте евреев, убивайте чиновников!»
Правда, воззвание было делом рук только части ревисполкома, штаб-квартира которого находилась в то время в Москве.
Он не получил одобрения других членов Комитета и партии в целом и, будучи документом, который мог скомпрометировать революционное движение, был изъят и уничтожен после распространения нескольких экземпляров. Тем не менее, поборники «Народной свободы» еще некоторое время продолжали теоретически оправдывать использование антиеврейского движения в целях всеобщей социальной революции. Только на более позднем этапе эта часть революционной партии осознала, что эта тактика была не только ошибочной, но и преступной. Ибо события вскоре показали, что антиеврейское движение служило в руках черных реакционеров безотказным средством отвлечь народный гнев от источника всех зол — господства деспотизма — и направить его на самых несчастных жертв этого деспотизма.
5. ПОГРОМ В ВАРШАВЕ
Когда июльские погромы закончились, казалось, что погромная эпидемия утихла, и никто не ожидал, что она скоро вспыхнет снова.
Тем большим было удивление, когда в декабре 1881 года разнеслась весть о трехдневном погроме в столице Царства Польского, в Варшаве. Меньше всего этого погрома ожидали в самой Варшаве, где отношения между поляками и евреями еще не были отмечены той неприязнью, которую они приняли впоследствии. Но организаторы погрома, получившие указание сверху, сумели приспособиться к местным условиям, и случилось непредвиденное.
В день католического Рождества, когда Крестовоздвиженская церковь в центре города была переполнена прихожанами, кто-то вдруг закричал: «Пожар!». Люди бросились к дверям, и в последовавшей ужасной панике двадцать девять человек были раздавлены насмерть, а многие другие были покалечены. Тревога оказалась ложной. В церкви не было и следа пожара, и никто не сомневался, что тревогу подняли карманники — их было немало в Варшаве, — которые прибегли к этой известной уловке, чтобы ограбить церковь во время паники. Но тут же, среди толпы, собравшейся перед церковью, с ужасом смотревшей на тела убитых, какие-то неизвестные лица распространили слух, — заметим в скобках, оказавшийся впоследствии необоснованным, — что в церкви были пойманы два еврейских карманника.
В это время вдруг послышались свистки — неизвестно откуда, — которые послужили сигналом к погрому. Уличная толпа начала нападать на случайно проезжавших мимо евреев, а затем в установленном порядке стала нападать на еврейские магазины, салоны и жилые дома на улицах, прилегающих к церкви. Орды находились под командованием воров, хорошо известных полиции, и каких-то неизвестных незнакомцев, которые время от времени подавали сигналы свистом и направляли толпу на ту или иную улицу. Как и во всех других случаях, когда опасность непосредственно властям не угрожала, под рукой было мало полицейских и солдат, что стимулировало бунтовщиков в их дальнейшей деятельности.
На следующий день бунтовщики были «заняты» на многих других улицах, как в центре города, так и на его окраинах, кроме улиц, густонаселенных евреями, где они опасались встретить серьезное сопротивление.
Полиция и войска арестовали многих бунтовщиков и доставили их в полицейские участки. Но по какой-то неизвестной причине они не набрались достаточно мужества, чтобы разогнать толпу, так что толпа часто занималась своей преступной работой в самом присутствии блюстителей общественной безопасности.
В соответствии с известной погромной рутиной лишь на третий день власти вспомнили, что беспорядки пора подавлять, «урок» окончен. 15 декабря варшавский генерал-губернатор Альбединский издал приказ о разделении города на четыре района и подчинении каждого района полковому начальнику.
На улицах были выставлены войска, которым было приказано проверять все скопления людей, в результате чего в тот же день беспорядки были прекращены.
Однако это произошло слишком поздно. Ибо за это время было разрушено и разграблено около полутора тысяч еврейских жилых домов, торговых предприятий и молитвенных домов, двадцать четыре еврея ранены, а денежные потери составили несколько миллионов рублей. Было арестовано более трех тысяч бунтовщиков, среди них много несовершеннолетних. В основном бунтовщики набирались из отбросов польского населения, но среди них нашлось и некоторое количество неизвестных, говоривших по-русски. Новое «Время», комментируя погром, особо указывало на дружеское отношение польских хулиганов к русским вообще и к офицерам и солдатам в частности — отношение довольно подозрительное, учитывая закоренелую ненависть поляков к русским, особенно по отношению к военному и официальному классу. Кое-где солдаты сами напивались в разрушенных салунах и принимали участие в грабежах еврейского имущества.
Польские патриоты из высших слоев общества были потрясены этой попыткой устроить варварский русский погром в Варшаве. В обращении, в котором представители польской интеллигенции обратились к народу не позднее, чем на второй день погрома, они решительно протестовали против отвратительных сцен, позоривших столицу Польши. Точно так же действовал архиепископ Варшавский, и католические священники часто маршировали по улицам с крестами в руках, призывая толпу разойтись. Интересно отметить, что во время погрома варшавский генерал-губернатор отказался выполнить просьбу ряда поляков, обратившихся за разрешением на организацию гражданской гвардии, взяв на себя обязательство восстановить порядок в городе в течение одного дня. Казалось бы, официальный погромный ритуал не допускал ни малейших изменений. Беспорядки должны были проходить по установленному распорядку, чтобы не нарушить гуманной заповеди: «два дня граби, а в третий день покойся». Очевидно, кто-то был заинтересован в том, чтобы столица Польши повторила опыт Киева и Одессы и в том, чтобы «культурные поляки» не отстали от русских варваров, чтобы убедить Европу, что погром не был исключительно Российское производство.
На самом деле был достигнут противоположный результат. Мятежные события в Варшаве, завершившие погромный цикл 1881 г., произвели на Европу и Америку гораздо более сильное впечатление, чем все предшествующие погромы, по той причине, что Варшава находилась в тесных торговых отношениях с ними и имела непосредственное влияние на европейский рынок.
ГЛАВА XXIII НОВЫЕ МЕРЫ ПРИНУЖДЕНИЯ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ПРОТЕСТЫ
1. ОТЧАЯНИЕ РОССИЙСКОГО ЕВРЕЙСТВА
Гражданский Новый 1882 год застал евреев России в угнетенном состоянии духа: они были под свежим впечатлением от бесчинств в Варшаве и были обеспокоены слухами о новых мерах притеснений. Страдания еврейского народа не только не усмирили антиеврейскую ярость правительства, но лишь способствовали ее раздуванию. «Тебя оскорбили, ergo ты виноват» — такова была логика правящих сфер России. Официальный историк того периода достаточно честен, чтобы признать, что «вынужденная роль защитника евреев от русского населения тяжким бременем тяготила правительство». Прочитав отчет варшавского генерал-губернатора за 1882 год, в котором говорилось о подавлении антиеврейских выступлений военной силой, Александр III добавил следующее примечание на полях: «Это печальная вещь во всех этих еврейских беспорядках».
Те из русских евреев, которые могли смотреть дальше вперед, не замедлили осознать последствия, к которым должно было привести такое враждебное отношение господствующих классов. Люди с менее чувствительным складом ума сочли необходимым узнать у самого правительства о будущем евреев и получили недвусмысленные ответы. Так, в январе 1882 г. доктор Оршанский, брат известного публициста, обратился по этому поводу к графу Игнатьеву и был уполномочен опубликовать следующее заявление: