ило привести приговор в исполнение, и мнимые богохульники были сожжены на костре (1556 г.). Перед смертью замученные евреи сделали следующее заявление:
Мы никогда не закалывали хозяина, потому что не верим, что хозяин — это Божественное тело (nos enim nequaquam credimus hostiae inesse Dei corpus), зная, что у Бога нет ни тела, ни крови. Мы верим, как и наши предки, что Мессия — не Бог, а Его посланник. Мы также знаем из опыта, что в муке не может быть крови.
Эти протесты монотеистической веры были подавлены палачом, затыкавшим «рта преступников горящими факелами».
Сигизмунд Август был потрясен этими отвратительными действиями, устроенными нунцием Липпомано. Он быстро сообразил, что в основе нелепых слухов о «израненном» войске лежит «благочестивое мошенничество», желание продемонстрировать истинность евхаристического догмата в его католической формулировке (хлеб причащения как действительное тело Христос), который был отвергнут кальвинистами и крайним крылом Реформации. «Я потрясен этой отвратительной подлостью, — воскликнул король в приступе религиозного скептицизма, — и я не настолько лишен здравого смысла, чтобы поверить, что в хозяине может быть хоть какая-то кровь». Поведение Липпомано вызвало особое негодование польских протестантов, которые по догматическим соображениям не могли поверить средневековой басне о чудотворных воинствах. Все это не помешало врагам евреев использовать дело Сохачева в интересах антиеврейской агитации. По всей вероятности, благодаря этой агитации антиеврейская «конституция», принятая сеймом 1538 г., была по настоянию многочисленных депутатов утверждена сеймами 1562 и 1565 гг.
Статьи этой антисемитской «конституции» нашли свое воплощение и в «Литовском статуте», обнародованном в 1566 г. держать домашних христиан веры и занимать должности среди христиан, причем последние два ограничения распространялись на татар и других «неверных». Средневековые наветы нашли благоприятную почву даже в Литве. В 1564 году в Бельске был казнен еврей по обвинению в убийстве христианской девушки, хотя несчастная жертва громко заявляла о своей невиновности со ступенек эшафота. Не было и попыток провести подобные испытания в других населенных пунктах Литвы. Чтобы положить конец агитации фанатиков и мракобесов, король издал два указа, в 1564 и 1566 годах, в которых местным властям строго предписывалось не возбуждать дела против евреев по обвинению в ритуальных убийствах или осквернении воинств. Сигизмунд Август заявляет, что опыт и заявления папы доказали беспочвенность таких обвинений; что, в соответствии с древними еврейскими привилегиями, все такие обвинения должны быть подтверждены показаниями четырех христианских и трех еврейских свидетелей, и что, наконец, юрисдикция во всех таких случаях принадлежит самому королю и его Совету на Генеральном сейме.
Вскоре после этого, в 1569 году, между Литвой и Короной, или собственно Польшей, было заключено соглашение, известное как «Люблинская уния», предусматривающее более тесное административное и законодательное сотрудничество между двумя странами. Это привело к согласованию конституционного законодательства обеих частей «республики»[24], что, в свою очередь, пагубно сказалось на положении евреев Литвы. Последняя страна постепенно втягивалась в общее течение польской политики и, следовательно, отошла от патриархального порядка вещей, создававшего благополучие евреев во времена Витовта. Сигизмунд Август умер в 1572 году, через три года после заключения Люблинской унии. У иудеев были веские причины оплакивать потерю этого Царя, который был их главным защитником. Его смерть знаменует собой угасание династии Ягелло, и в истории Польши начинается новая глава, «выборный период», когда короли избираются голосованием. После затяжного междуцарствия шляхта избрала французского принца Генриха Валуа (1574 г.), одного из зачинщиков Варфоломеевской расправы. Эти выборы сильно встревожили евреев и либерально настроенных поляков, которые предчувствовали возрождение клерикализма; но их опасения вскоре рассеялись. После нескольких месяцев пребывания в Польше Генрих бежал на родину, чтобы принять французскую корону после смерти своего брата Карла IX. Трон Польши по всенародному голосованию перешел к Стефану Баторию (1576-1586), доблестному и просвещенному венгерскому герцогу. Его краткое правление, знаменующее конец «золотого века» польской истории, ознаменовалось несколькими актами правосудия по отношению к евреям. В 1576 г. Стефан Баторий издал два указа, строго запрещавших привлекать к ответственности евреев по обвинению в ритуальном убийстве или святотатстве, ввиду признанной ложности этих обвинений[25] и сопутствующих им народных волнений.
Стефан Баторий пошел еще дальше, выдвинув принцип, согласно которому евреи в силу своей полезности для страны благодаря своей коммерческой деятельности имели право на такое же обращение, как и соответствующие христианские поместья. Ратифицируя старые хартии, он добавил ряд привилегий, касающихся, в частности, свободы торговли. Король поручил воеводам охранять законные интересы евреев от посягательств магистратов и профсоюзов, которые всячески препятствовали им в занятиях ремеслами.
Стефан Баторий вмешался от имени евреев Познани, которые долгое время находились под притеснением враждебной магистратуры. Оставив в стороне драконовские постановления отцов города, торговых соперников евреев, он разрешил последним арендовать торговые помещения во всех частях города и заниматься своей торговлей даже в дни христианских праздников. Предвидя возможность ответных мер со стороны горожан, король возложил на магистратуру обязанность охранять неприкосновенность жизни и имущества в городе, рискуя подвергнуться в случае небрежности строжайшим наказаниям (1577 г.). Однако все эти предупреждения были бессильны предотвратить катастрофу. Через три месяца после обнародования королевского указа еврейский квартал в Позене подвергся нападению толпы, которая разграбила еврейское имущество и убила несколько евреев. Якобы бунт был начат из-за отказа иудеев позволить одному из их единоверцев, готовившемуся принять крещение, встретиться с женой. На самом деле это было ни чем иным, как предлогом. Нападение было подготовлено купцами-христианами, которые не могли смириться с расширением торговых прав своих конкурентов. Баторий наложил на познанскую магистратуру большой штраф за то, что она не прекратила беспорядков. Только когда члены магистрата заявили под присягой, что они совершенно не знали о заговоре, штраф был отменен.
Что касается евреев, то Стефан Баторий остался верен традициям более либеральной эпохи, в то время, когда польское население уже было привито идеями «католической реакции», импортированными из Западной Европы — идеями, которым в других отношениях сам король не смог сопротивляться. Именно во время его правления иезуиты, Петр Скарга и другие выступили как активное организованное тело. Баторий распространил на них свое покровительство и поручил им управление созданной им академией в Вильно. Мог ли король предвидеть все зло, тьму и нетерпимость, которые эти иезуитские школы распространят по всей Польше? Могло ли ему прийти в голову, что в этих учебных заведениях, которые вскоре монополизировали образование как правящего, так и среднего класса, одним из главных предметов обучения будет систематический курс травли евреев?
4. Шляхта и королевская власть в царствование Сигизмунда III. и Владислав IV.
Результаты потрясений, сопровождавших угасание династии Ягелло, приняли определенные формы при первых двух королях шведской династии Васа, Сигизмунде III. (1588-1632) и Владислав IV. (1632-1648). Выборный характер царской власти ставил последнюю в зависимость от шляхты, которая практически управляла страной, подчиняя парламентское законодательство аристократическим и земледельческим интересам своего сословия и почти монополизируя должности воевод, старост и других важных чиновников. В то же время деятельность иезуитов усилила влияние клерикализма во всех сферах жизни. Искоренить протестантизм, притеснить греко-православную «крестьянскую церковь», низвести евреев до уровня изгоя касты преступников — такова была программа католической реакции в Польше.
Для достижения этих целей были приняты драконовские меры против евангелистов и ариан.[26] Членов Элладской православной церкви против их воли принуждали к союзу с католиками, а права «диссидентов» или нонконформистов постоянно урезались. Иезуиты, которым удалось получить контроль над воспитанием подрастающего поколения, привили польскому народу вирус клерикализма. Чем меньше у ревнителей Церкви было оснований ожидать обращения евреев, тем больше они презирали и унижали их. И если им не удалось полностью восстановить средневековый порядок вещей, то, несомненно, это было связано с тем, что устройство польского государства с его непреодолимым конфликтом классовых интересов не позволяло прочно укорениться никакому строю. «Польша живет за счет беспорядков», — хвастались политические лидеры того времени. «Золотая свобода» шляхты все более и более вырождалась. Она стал орудием в руках высших классов для подавления средних и низших классов. Это привело к анархии, подорвало авторитет сейма, в котором один член мог наложить свое вето на решение всего собрания (так называемое liberum veto), и привело к бесконечным распрям между сословиями. С другой стороны, нельзя забывать, что если это разделение власти было гибельным для Польши, то абсолютная концентрация власти по западноевропейскому образцу при существовавших тогда обстоятельствах могла оказаться еще более гибельной. При системе монархического абсолютизма Польша могла бы стать в период католической реакции другой Испанией Филиппа II. Разброд и классовая борьба спасли польский народ от «порядка» инквизиции и последовательности самодержавных палачей.