ГЛАВА XVI ВНУТРЕННЯЯ ЖИЗНЬ РОССИЙСКОГО ЕВРЕЙСТВА В ПЕРИОД ПЕРИОД ВОЕННОЙ ДЕСПОТИИ
1. БЕСКОМПРОМИССНОЕ ОТНОШЕНИЕ РАВБИНИЗМА
Российское правительство не оставило ничего несделанным, чтобы разрушить старый еврейский образ жизни. Деспотическое царство, чье невежество в отношении еврейской жизни равнялось лишь его враждебности к ней, подняло руку, чтобы нанести удар не только по устаревшим формам, но и по прочным историческим основам еврейства. Система воинской повинности, которая ежегодно вырывала тысячи юношей и парней из лона их семей, казармы, которые служили миссионерскими домами, метод стимулирования и даже принуждения рекрутов, создание Коронных школ для той же тайной цели, отмена общинной автономии, гражданское лишение избирательных прав, преследования и угнетение — все это было направлено против цитадели иудаизма. И древняя цитадель, продержавшаяся тысячи лет, снова устояла, а защитники в ее стенах, стремясь отразить удары врагов, успели не только замазать бреши, но и вход свежего воздуха извне. Если правда, что, проводя свою систему опеки и угнетения, русское правительство действительно руководствовалось желанием привить евреям толику европейской культуры, на которую Россия Николая I могла претендовать, то оно, безусловно, добился обратного тому, к чему стремился. Рука, наносящая удары, не могла распространять просветление; молот, поднятый для того, чтобы сокрушить еврейский сепаратизм, только ожесточил его.
Преследуемые евреи жадно держались за свой старый образ жизни, ставший объектом нападок их врагов; они цеплялись не только за его прочный фундамент, но и за его устаревшую надстройку. Деспотизм истребления извне уравновешивался деспотизмом сохранения изнутри, той жесткой дисциплиной поведения, которой массы подчинялись безропотно, хотя ее ярмо должно было тяготить немногих, заблудших предвестников нового порядка вещей.
Правительству удалось разрушить еврейскую общинную организацию и лишить кагал всей его власти, низведя его до своего рода отряда для захвата новобранцев и вымогательства налогов. Но в то время как еврейские массы ненавидели старших кагалов, они сохраняли веру в своих духовных лидеров, раввинов и цадиков. Прислушиваясь к приказу этих лидеров, они сомкнули свои ряды и оказали упорное сопротивление опасным культурным влияниям, угрожавшим им извне.
В жизни господствовали жестко консервативные принципы. Старая схема семейной жизни со всеми ее патриархальными пережитками осталась в силе.
Несмотря на закон, закрепленный в Статуте 1835 г., устанавливавший минимальный возраст жениха в восемнадцать лет (а невесты в шестнадцать), практика ранних браков сохранялась по-прежнему.
Родители устраивали браки между детьми тринадцати и пятнадцати лет.
Мальчики школьного возраста часто становились мужьями и отцами и продолжали посещать хедер или ешибу после свадьбы, отягощенные тройной опекой отца, тестя и учителя. Подрастающее поколение не знало сладости молодости. Их молодость увядала под тяжестью семейных цепей, гнетом нужды или материальной зависимости. Дух протеста, стремление к омоложению, утвердившееся в некоторых юношеских душах, было задавлено в тисках проверенной веками дисциплины, продукт долгих веков. Малейшее отклонение от обычая, обряда или старых привычек мышления каралось сурово. Короткий пиджак или подстриженная борода считались признаком опасного вольнодумства. Чтение книг, написанных на иностранных языках или даже написанных на иврите, при рассмотрении светских предметов навлекало на виновного неисчислимые трудности. Школьное образование привело к тому, что мужчины были совершенно непригодны для борьбы за жизнь, так что во многих семьях энергичные женщины брали на себя управление бизнесом и становились наемными работниками, в то время как их мужья блуждали в лабиринтах спекуляций где-то в углубления раввинистического Betha-Midrash или хасидского Klaus.
В Литве вся умственная энергия еврейской молодежи была поглощена талмудизмом. Синагога служила «домом учебы» вне часов, установленных для молитв. Там местный раввин или частный ученый читал лекции по Талмуду, которые слушали хозяева ешибы. бахуры. Великие иешибы Воложина, Мира, и других городов выслали тысячи раввинов и талмудистов. Превыше всего здесь ценились ментальность, эрудиция, диалектическая тонкость. Но как только разум, подогретый талмудической диалектикой, направлял свой острие против существующего порядка вещей или поворачивался в сторону живого знания, «посторонних наук», его останавливали угрозами отлучения и преследование. Многие были жертвами этой окаменевшей среды, чьи протесты против старого порядка вещей и чьи стремления к новой жизни были пресечены в зародыше.
Поучительна в этом отношении судьба одного из самых замечательных талмудистов своего времени, раввина Менаше Ильера. Большую часть своей жизни Ильер провел в местечках Сморгони и Илья (отсюда его фамилия), в Виленской губернии, и умер от холеры в 1831 году. обладая огромной эрудицией и строгим благочестием, Менаше усердно стремился расширить их кругозор и сделать их более склонными к умеренной свободе исследований и более трезвому взгляду на жизнь. Но его путь был усеян терниями. Когда однажды он изложил перед своими учениками вывод, к которому пришел после глубокого научного исследования, о том, что текст Мишны во многих случаях был неверно истолкован Гемарой, он был подвергнут критике на конференции. литовских раввинов и едва избежал отлучения от церкви.
Пристрастившись к математике, астрономии и философии, Менаше решил отправиться в Берлин, чтобы посвятить себя этим занятиям, но по пути в немецкую столицу, временно пребывая в Кенигсберге, был остановлен соотечественниками, посетившими Пруссию по делам, и всевозможными угрозами заставил его вернуться домой.
Настойчивым частным изучением этот уроженец русского захолустного местечка сумел приобрести изрядную долю общей культуры, которая, при всей ее ограниченности, дала богатый литературный урожай. В 1807 г. он дебютировал в трактате «Пешер дабар «(«Решение проблемы»), в котором выразил свою скорбь по поводу того, что духовные лидеры еврейского народа держались в стороне от конкретной действительности и живое знание. Пока книга проходила через типографию в Вильно, литовские фанатики угрожали автору жестокой расправой.
Их угрозы не запугали его. Когда книга появилась, многие раввины бросили ее в огонь и сделали все возможное, чтобы остановить ее распространение, в результате чего голос «еретика» был заглушен.
Десять лет спустя, временно проживая на Волыни, рассаднике хасидизма, Менаше начал печатать свой религиозно-философский трактат «Алфе Менасше «(«Учение Манассии»). Но первых корректур было достаточно, чтобы убедить печатника в «еретическом» характере книги, и он бросил их вместе со всей рукописью в огонь. Незадачливому автору с трудом удалось восстановить текст своего «расстрелянного» сочинения и издать его в Вильне в 1822 г. Здесь на него набросилась раввинская цензура. Книга еще не вышла из печати, когда виленский раввин Саул Каценелленбоген узнал, что в одном отрывке автор вывел из стиха Второзакония (17.9) право «судей» или духовных лидеров каждого поколения изменять многие религиозные законы и обычаи в соответствии с требованиями времени. Раввин честно предупредил нашего автора, что, если этот еретический аргумент не будет отозван, он прикажет публично сжечь книгу во дворе синагоги. Менаше был вынужден подчиниться и, вопреки своему убеждению, ослабил свой неортодоксальный аргумент рядом иносказания.
Эти гонения, однако, не потушили огня протеста в душе отлученного от церкви сельского философа. В последние годы своей жизни он издал две брошюры, в которых жестко хлестал недостатки еврейской жизни, ранние браки, односторонность школьного обучения, отвращение к живому знанию и физическому труду.
Однако поборники ортодоксии хорошо позаботились о том, чтобы эти книги не попали в массы. Измученный своей бесплодной борьбой, Менаше умер, неоцененный и почти незамеченный современниками.
2. ЗАСТОЙ ХАСИДИЗМА
Критическое отношение к существующему порядку вещей могло иногда утвердиться в среде раввинизма, где разум, хотя и втиснутый в форму схоластики, все же работал с высокой скоростью. Но такое «еретическое» мышление было совершенно немыслимо в господствующих кругах хасидизма, где интеллект усыплялся мистическими колыбельными и увлекательными рассказами о чудесных подвигах цадиков. Эпоха политического и гражданского бесправия была временем буйного роста хасидизма, но не в его творческой, а скорее в его стационарной, если не сказать застойной, фазе.
Старая борьба между хасидизмом и раввинизмом давно закончилась, и цадики почивали на лаврах как учителя и чудотворцы. Династии цадиков теперь прочно укрепились. В Белоруссии скипетр находился в руках династии Шнеорсонов, преемников «старого раввина» Шнеора Залмана, родоначальника северных хасидов. Сын «Старого раввина» Бэр, по прозвищу «Средний раввин» (1813–1828), и зять последнего Мендель Любавичер (1828–1866) следовали друг за другом в хасидской «престол» в этот период, с переменой места жительства. При раввине Залмане городки Лозно и Лади служили «столицами»; при его преемниках это были Лады и Любавичи. Все три местности расположены на границе Витебской и Могилевской губерний, в которых хасиды хабадского толка составляли либо большинство, как это было в прежней власти, либо значительное меньшинство, как это было в последнем случае.
Раввин Бэр, сын и преемник «Старого раввина», не унаследовал творческий гений своего отца. Он опубликовал много книг, состоящих в основном из его бесед о субботе, но им не хватает оригинальности. Его метод — метод талмудического пилпула, пересаженного на почву каббалы и хасидизма, или он состоит в расширении идей, содержащихся в Таньо. Последние годы раввина Бэра были омрачены белорусскими катастрофами, изгнанием из деревень в 1823 году и зловещим поворотом в процессе ритуального убийства Велижа. На смертном одре он говорил с окружающими о злободневной теме дня, о призывном указе 1827 года.