Сервет был приговорен в Вене судом инквизиции к казни, но ему удалось спастись. Почему по пути в Италию он приехал в Женеву? Видимо, потому, что в это время против Кальвина объединились так называемые либертины – оппозиция, добивавшаяся освобождения от духовных оков. Далеко не всем женевцам нравилось, что им запретили петь, танцевать, устраивать пирушки, посещать театры, нарядно одеваться. Члены консистории обязаны были надзирать за жизнью каждого члена общины. Они могли явиться в любой дом и проконтролировать, чем там занимаются. Начались судебные расправы. Применялись пытки.
И в такой обстановке появился жизнерадостный и независимый Сервет. Его узнали, и секретарь Кальвина доложил начальнику о его появлении. Сервет был схвачен. Его содержали в адских условиях и страшно мучили. Кальвин принимал активное участие в суде, который приговорил Сервета к сожжению на костре. Либертины просили как о милости, чтобы ему отсекли голову.
Но его все же сожгли на медленном огне, связав мокрыми веревками и положив в костер мокрые дрова. А еще туда добавили его собственные книги. А Сервет даже в последние минуты не терял иронического взгляда на мир. Он сказал: «Вы отобрали у меня столько денег, что могли бы купить сухие дрова».
Расправа с Серветом – страшное пятно на биографии Кальвина. У него была колоссальная духовная, да и политическая власть. В Женеву приезжало очень много эмигрантов-протестантов, бежавших от преследования со стороны католиков, и все шли к нему на поклон. Он превратился в их глазах в некое протестантское божество. В выигрыше было и женевское купечество: с ростом числа приезжих оживилась торговля. При всей строгости бытового поведения финансово город процветал. Но жить там делалось все страшнее: при Кальвине было вынесено 58 смертных приговоров, принято 76 решений об изгнании тех, кто себя неправильно вел.
Жан Бафье. Сервет. 1908 г.
Иногда доходило до смешного. Специально нанятые люди, которые следили по поручению консистории за тем, кто чем занимается, подглядели за какими-то плотниками, которые во время обеда позволили себе съесть слишком много сладких булочек. Им вынесли порицание за неумеренность.
Всякий фанатизм страшен. Но фанатизм Кальвина был еще и в некотором смысле самосожжением. Перечисление болезней этого человека просто пугает. Он с детства страдал мигренями. Может быть, это стало результатом постоянного умственного перенапряжения. Его мучила лихорадка (так в те времена называли чуть ли не любую болезнь). Была у него и подагра. С годами появилась одышка. Есть подозрение, что он был болен туберкулезом.
6 февраля 1564 г. Кальвин не смог завершить проповедь: у него пошла горлом кровь. Его унесли домой. Господь не послал ему легкой смерти – до 27 мая он мучительно умирал и наконец отошел, заранее приняв все христианские обряды в той форме, которую считал правильной.
Похороны, по его завещанию, были скромными. Наследство, оказавшееся мизерным (в основном это были книги), досталось племянникам.
Кальвин ушел, но остались тысячи общин, которые он основал. Под знаменем его идей в Нидерландах велась борьба за свободу от испанского владычества, а в следующем столетии армия Оливера Кромвеля в Англии шла в бой, распевая протестантские псалмы. Кальвинистами были и многие из первых американских колонистов. Протестантские лозунги сыграли важную роль и в выступлениях французских мыслителей XVIII века против крайностей абсолютизма. Трудно сказать, каким все-таки был Жан Кальвин – «хорошим» или «плохим», но его роль в мировой истории нельзя недооценивать.
Мишель де МонтеньСвобода в «Башне из слоновой кости»
История человечества – это история людей и того, что им сопутствует. Не антропологической она быть просто не может, хотя о таком подходе, как о чем-то ультрамодном и современном, заговорили сравнительно недавно. Люди, обстоятельства, судьбы – вот, что нас всегда волнует и привлекает.
Наш герой – Мишель де Монтень, не знаменитый сегодня человек, не оглушительное имя. Но было время, когда оно звучало в самых изысканных и интеллектуальных салонах и собраниях. Монтень является «отцом» века Просвещения, века энциклопедистов, вдохновителем целой эпохи. Его как только не называли – «французским философом-стоиком», «эпикурейцем», «одним из величайших французских писателей» и, наконец, «последним гуманистом». Почему «последний»? Потому что имеется в виду эпоха между Средними веками и Новым временем, когда рождается редкий тип человека, предпочитающего жизнь разума и интеллекта всему остальному. Тишина библиотек была для него самой лучшей музыкой, шуршание страниц приводило в трепет, а рождение мысли становилось событием вселенского масштаба.
Монтень жил во времена кровавых гражданских войн во Франции. Он родился в 1533-м, умер в 1592 году. Это было время крайнего ожесточения, религиозных распрей. Прошла Варфоломеевская ночь 1572 года, одно из самых страшных событий в истории, а он… не заметил. Чтобы понять, почему столь оригинальный человек мог появиться и существовать в такое бурное время, хочу добавить к его эпитетам выражение – «философская башня». Он сам был философской башней.
Неизвестный художник. Мишель де Монтень. XVII в.
Мишель Монтень родился в богатой дворянской семье. Дворянство было приобретенным, что уже практиковалось, а более дальние предки Монтеня были очень успешными торговцами. Родился он в Бордо, на Юго-Западе Франции. Его родина – Аквитания, богатейший, цветущий, красивейший край! Край поэтов, трубадуров, философов. Исторически сложилось так, что именно там был перекресток цивилизаций, и потому влияние арабской культуры и культуры великого Рима ощущалось во всем. Он родился в месте, которое само по себе располагало к его будущей биографии.
Прежде фамилия семьи была Эйкем. Но после того, как прадед купил замок со звучным, аристократическим названием – Монтень, отец нашего героя отказался от своей фамилии, став Монтенем. Блестяще образованный, он отлично знал и любил древние языки. Человек далеко не ординарный, он совершенно сознательно и целенаправленно стремился вырастить из Мишеля человека, который был бы так же тонок в восприятии мира и так же аристократичен, как и он сам. Рыцари ушли – кончился век меча. Потомки голубых кровей утрачивали свое привилегированное положение, потому что дворянство можно было купить. И Возрождение, начиная с XIV века внесло другой тип аристократичности – аристократичность духа. Отец мечтал вырастить Мишеля аристократом духа.
Что же он для этого сделал? Создал новую, совершенно замечательную педагогическую систему – не больше – не меньше! И применил ее. Многие исследователи отзываются о ней презрительно, дескать, «тепличное воспитание». А мне она очень нравится. Зная или догадываясь, что ранние детские ощущения и впечатления не покидают нас всю жизнь и становятся основой в сотворении личности, отец распорядился, чтобы Мишель просыпался только под звуки прекрасной музыки. Я вполне с этим согласна и вообще запретила бы будильники, которые, безусловно, травмируют психику человека внезапностью и резкостью звука. Почему бы людям не просыпаться под музыку? Когда мальчик немного подрос, он был отдан на некоторое время в крестьянскую семью. Зачем? Затем чтобы знать, как живут простые люди. Отец запретил сыну разговаривать по-французски. Приказ был очень строгий: родители и учителя говорят с ним только на латыни. А что делать этим бедным крестьянам? Потом в окрестных деревнях наблюдалось занятное явление: некоторые предметы крестьяне называли по-латыни, сами не ведая того. Главной целью воспитания было не нарушать равновесие души ребенка. Душа должна быть спокойна. А для этого всегда в его комнате – цветы, красивые вещи, тихая музыка.
С 7 до 13 лет – интенсивное изучение древних языков. Затем Мишель заканчивает университет в Тулузе, приобретает профессию юриста и в течение 10 лет исполняет должность члена парламента в Бордо. Он честно, как учили родители, выполнял свою работу, но не чувствовал к ней никакого интереса и влечения. Монтень не переносил смертной казни и потому не мог зачитывать смертные приговоры даже уголовным преступникам. Это было противно его природе. В эпоху религиозных войн он оставался католиком, но избегал расправ над гугенотами, всячески от этого уходил, устранялся – спокойно, но твердо и непреклонно. «Не могу, не хочу, мои глаза этого не увидят, мой голос не произнесет смертный приговор, мои руки не коснутся того, что считаю нечестным», – так можно было понять его настроение. О законах он говорил так: «Эти созданные людьми паутины таковы, что в них может запутаться любой, самый невинный человек». Говорил, зная юриспруденцию по-настоящему, изнутри, не понаслышке – ведь в университете он был отличником. И вот, не принимая свою профессию, считая законы паутиной, а юридическую практику пагубной, он все-таки член парламента Бордо.
Два слова о Бордо. На протяжении 300 лет Средневековья – с XII до середины XV века – этот центр английских владений во Франции жил особенной жизнью, его нисколько не затрагивало английское влияние. Поскольку король, имевший сюзеренные права на Бордо, бывшую Аквитанию, жил далеко – в Лондоне, здесь витал дух некоей свободы, большей независимости. Поэтому член парламента в Бордо это было, конечно, совсем не то, что член парламента в Париже.
Монтень работал честно, но примерно с 1570 года, за два года до Варфоломеевской ночи, коллеги начали выказывать ему свое раздражение. Они были страшно недовольны тем, что он не участвует в гонениях на еретиков-гугенотов. Уже было замечено, что у него прекрасное перо – почему бы ему не написать хлесткий, острый, смертоносный памфлет против тех, кто неправильно верует в Господа? Но он не пишет, ссылаясь на все, что угодно, и каким-то образом умудряется жить миролюбиво в ставшем враждебным для него лагере. Монтень уходит в отставку сразу после смерти отца. Ранее он не отважился на такой шаг из-за боязни огорчить человека, которому был многим обязан.