С середины 60-х годов в буржуазной историографии фашизма наметились серьезные сдвиги, свидетельствующие о том, что наступил новый этап в ее сложной и длительной эволюции, обусловленной взаимодействием различных политических и научных факторов.
Одним из важнейших признаков нового этапа является резко обострившийся концептуальный кризис. Концепция «тоталитаризма», долгие годы предопределявшая истолкование фашизма буржуазной историографией, теперь, по словам западногерманского историка В. Шидера, «поставлена под вопрос в исторической и политической науке западного мира»[1608].
Главная причина кризиса концепции «тоталитаризма» коренится в том, что в условиях принципиально изменившегося соотношения сил между двумя противоборствующими социальными системами империалистический лагерь вынужден сделать ставку на более изощренные методы идеологической борьбы. «Лживость этой концепции, — подчеркивается в журнале «Коммунист», — столь очевидна, что перед лицом неумолимых фактов — торжества и развития социалистической демократии — критики социалистического строя вынуждены были искать иной угол атаки»[1609].
На новейших интерпретациях фашизма не могло не сказаться воздействие модных теорий «единого индустриального общества» и «конвергенции». Многие буржуазные историки выходят за пределы прежней жесткой схемы. Правда, далеко не всегда дело доходит до открытого и полного разрыва с несостоятельной концепцией. Несмотря на очевидный провал, она сохраняет за собой место в антикоммунистическом арсенале. Сторонники этой концепции пытаются продлить ее век с помощью периодического подновления[1610]. В современной буржуазной историографии фашизма наблюдается сосуществование и взаимопереплетение новых и старых веяний.
Новые методологические и методические проблемы возникли перед буржуазными учеными также в связи с необходимостью освоения колоссального документального материала архивов. По свидетельству Г. Риттера, только фонды нацистской партии заняли бы полку длиной в 15 км[1611]. Микрофильмированные американцами документы составляют 15 тыс. роликов по 1200 страниц каждый. Изучение истории нацизма, отметил западногерманский ученый М. Брошат, «ставит перед исследователем техническую проблему первой величины вследствие великого множества источников... не скудость их, а суперизобилие угрожает подавить историка»[1612]. В 1963 г. было введено весьма либеральное архивное законодательство в Италии[1613].
Отсюда масса детализирующих исследований, где чуть ли не поминутно воспроизводятся события, связанные с историей фашизма. Особенно популярны локальные исследования, рассматривающие, например, процесс фашизации в отдельных местностях, функционирование региональных органов фашистской системы власти и т. п. Нужно было попытаться ввести эту лавину в какое-то теоретическое русло.
Не только состояние источников и внутренняя логика исследования, но и постоянное воздействие марксистско-ленинской исторической науки накладывают существенный отпечаток на характер теоретических поисков и выбор проблематики в буржуазной историографии. Неоспоримые успехи марксистско-ленинской исторической науки ограничивают возможности буржуазных ученых в идеологической борьбе. С этим вынуждены считаться все сколько-нибудь серьезные историки. Им уже нельзя, как прежде, уйти от полемики по существу, укрывшись за щитом концепции «тоталитаризма».
Все это требует от них большей гибкости, более искусного балансирования между искажением исторической истины и уступками ей. В результате соотношение сил в лагере буржуазной историографии вновь изменилось в пользу буржуазно-либерального направления, оперативнее откликающегося на запросы времени.
Чтобы охарактеризовать самую важную из тенденций, типичных для рассматриваемого этапа, можно воспользоваться выражением известного западногерманского историка К. Д. Брахера — «ренессанс» понятия «фашизм»[1614]. Наиболее рельефно эта тенденция отразилась в произведениях западногерманского историка и философа Э. Нольте, чья книга «Фашизм в его эпоху» стала первым серьезным симптомом пересмотра прежних теоретических установок. Уже само название книги должно было, по словам автора, дать попять, что «не тоталитаризм является главным предметом исследования»[1615]. Концепцию «тоталитаризма» западногерманский ученый оценил, как «приложение к холодной войне»[1616]. Для него фашизм — это феномен, имеющий свою собственную природу, в таком качестве его и следует изучать. Благодаря усилиям Нольте, пишет В. Шидер,— «фашизм как самостоятельное понятие получил право гражданства в немарксистской науке»[1617].
Однако в дальнейшем Э. Нольте, напуганный ростом студенческого и общедемократического движения в ФРГ, резко эволюционировал вправо, что не замедлило сказаться на его научной деятельности[1618]. Как в его последующих работах, так и в публичных выступлениях, особенно в дискуссии о фашизме на XIII Международном конгрессе исторических наук[1619], стали заметны рецидивы концепции «тоталитаризма», устои которой он сам расшатывал своими ранними трудами. Не порывая окончательно с буржуазно-либеральным направлением, Нольте обосновался на его крайне правом фланге, вплотную приблизился к консервативному лагерю.
Ослабление пут концепции «тоталитаризма» открыло перед буржуазной историографией определенные позитивные перспективы. Но само по себе возвращение к понятию «фашизм» еще не дает гарантии научного решения ключевых проблем его истории. Буржуазные историки оказались не в состоянии раскрыть подлинное содержание этого явления, так как их подход к нему диктуется главным образом задачами борьбы против марксистско-ленинской исторической науки.
Свою методологическую несостоятельность они пытаются оправдать ссылками на сложность и многообразие такого феномена, как фашизм, неоднородность его социальной базы. Английский историк X. Р. Тревор-Ропер характеризует фашизм как «гетерогенное движение», которое «всегда было чем-то вроде коалиции»[1620]. «Социально-гетерогенным движением» называет итальянский фашизм и американский ученый Р. Сарти[1621]. Фашизм изображается западными учеными как конгломерат различных социальных сил, не поддающийся четкой социально-политической характеристике. Дальнейшие перспективы изучения фашизма западногерманский историк В. Шидер связывает с анализом фашистских режимов как политических компромиссов между «консервативными группами и собственно фашистскими движениями»[1622].
Распространенность подобных воззрений позволяет свести в один ряд многочисленные точки зрения современных буржуазных историков в зависимости от того, какая роль отводится в них «консервативным» и выдуманным ими «революционным» компонентам фашизма. На одном краю этого ряда окажутся концепции американского историка Д. Вейсса и Э. Нольте, в которых определяющее значение придается консервативным компонентам. Наиболее последователен Д. Вейсс, называющий фашизм «последним издыханием консерватизма». В изображении Д. Вейсса фашизм — это «консервативное и тем не менее радикальное социальное движение, тесно связанное с идеями, интересами и классами, активизировавшимися в западной цивилизации с момента первого вызова консервативным ценностям во время Французской революции 1789 г.»[1623] Э. Нольте также отыскивает истоки фашизма в феодальной реакции на Великую французскую буржуазную революцию. Говоря о фашизме, Нольте предупреждает, что «никогда нельзя упускать из виду его «добуржуазный характер»[1624].
Историки, устанавливающие генетическую и политическую связь между фашизмом и консервативной реакцией, подразумевают под последней преимущественно остатки феодально-помещичьих классов, их партийно-политическое представительство, военщину. Монополистический капитал выпадает из этой системы связей. Тем самым игнорируется присущий эпохе империализма симбиоз «традиционной» и монополистической реакции, в результате чего само понятие «консервативная реакция» приобретает экстремистский характер. Этот тип политики, как указывал еще в начале нашего столетия В. И. Ленин, «все больше перестает быть в Западной Европе политикой землевладельческих классов, все больше становится одной из разновидностей общебуржуазной политики»[1625]. Односторонняя трактовка консервативных компонентов фашизма как домонополистической или даже до-буржуазной реакции затушевывает роль монополистического капитала в формировании фашистских движений и режимов.
Большая группа историков отрицает генетическое родство между фашизмом и консерватизмом, всячески твердит о мнимых «революционных» компонентах фашизма. Наиболее активно и последовательно отстаивает подобные взгляды американский историк Ю. Вебер. Мятежники-фашисты якобы были не орудием, а роком капитализма, их ни в коем случае не следует путать с реакционерами[1626]. Вебер пытается придать фашизму черты юношеского бунтарского движения[1627]