Биографический жанр предоставляет широкие возможности для субъективистского произвола, тем более если речь идет о нацистском диктаторе, обладавшем исключительными полномочиями для принятия «волевых решений». В биографиях Гитлера достигает апогея тенденция к абсолютизации относительной самостоятельности фашистской политической элиты. По утверждению ведущего западногерманского «гитлеролога» В. Мазера, фюрер «не без успеха пытался сформировать мир... в соответствии со своими (в значительной мере чуждыми действительности) представлениями»[1698]. «Триумф воли», — так характеризует лейтмотив биографической литературы о Гитлере американец Н. Эшерсон[1699].
Биографический жанр — особенно благоприятное поле для психоаналитических интерпретаций, тем более когда речь идет о субъекте с патологическими чертами, каким был Гитлер. Психоаналитическая струя органично вливается в «гитлеровскую волну». Более того, вторжение психоанализа в историческую науку Запада создает предпосылки для подобных явлений[1700]. Крен к. сторону психоанализа — одна из форм защитной реакции буржуазной историографии, стремящейся отвлечь исследование фашизма в ту сферу, где возможны самые фантасмагорические интерпретации[1701]. Персоналистские интерпретации широко открывают доступ агностицизму в историографию. Особенно далеко заходит в этом направлении американский биограф Гитлера Р. Пейн. «Подъем Адольфа Гитлера к высотам власти, — пишет он, — является одним из тех событий мировой истории, которые нельзя объяснить с помощью рациональных категорий»[1702].
Орудием в борьбе против концепции, разработанной марксистской исторической наукой, и против теоретических исканий различных левых течений историко-социологической мысли призвана была стать биография Гитлера, написанная И. Фестом. В то время как наиболее активный и плодовитый биограф бесноватого диктатора В. Мазер ограничивается сбором фактов и описанием их, Фест претендует на большее. Для него главное — «новые постановки вопросов, а не источники»[1703]. Свою первостепенную задачу он видит в том, чтобы вписать биографию Гитлера в контекст эпохи. Концептуальное средство для этого он находит в теории «модернизации».
Восприняв основные положения Г. Э. Тернера, Фест преломляет их в политической биографии нацистского фюрера. Гитлер, утверждает Фест, «разрушил давно скомпрометированные социальные структуры, уравнял различия, позволив Германии... шагнуть в современность»[1704]. Следовательно, с точки зрения теории «модернизации» Гитлер — личность, в конечном итоге способствовавшая поступательному движению истории, поскольку «модернизация» по сути дела идентична социальному прогрессу[1705].
Отчаянное сопротивление сил реакции, пытающейся вернуть мир к временам «холодной войны», обусловило активизацию неофашизма. Если прежде западногерманские неонацисты сравнительно мало обращались к сюжетам непосредственно по истории нацизма, то в 70-х годах они внесли существенный вклад в «гитлеровскую волну». «Гвоздем» неонацистской «гитлерианы» стала трилогия Э. Керна[1706].
Известное своими профашистскими симпатиями итальянское издательство Вольпе приступило к публикации десятитомной серии «Исследования и документы», посвященной истории фашизма[1707]. Характерно, что неофашисты не выдвинули каких-либо собственных интерпретаций. Они обходятся заимствованиями из теоретического багажа респектабельных буржуазных ученых, лишь слегка модифицируя их концепции[1708].
Современное положение дел в буржуазной историографии фашизма характеризуется обострением внутренних противоречий.
Лейтмотив многочисленных современных работ о путях исследования фашизма — констатация глубокого кризиса теорий, возникавших в ходе эволюции буржуазной историографии. Предлагаемые ими пути выхода из концептуального тупика отражают методологическую несостоятельность различных направлений и течений буржуазной историко-социологической мысли. Так, Э. Нольте взамен обанкротившихся теорий выдвинул свою собственную, которая теперь сама становится анахронизмом. Г. Шульц призывает вернуться к догматам концепции «тоталитаризма», которая будто бы обеспечивала лучший познавательный эффект по сравнению с новомодными теоретическими изысканиями[1709]. Р. Де Фeличе уповает главным образом на чисто эмпирические исследования. В книгах В. Виппермана и А. Д. Грегора нет сколько-нибудь законченных теоретических конструкций, намечены лишь некоторые параметры, заимствованные из модных, прежде всего «социоэкономических» и псевдомарксистских, трактовок. В конечном счете, несмотря на характерные для современного этапа энергичные попытки теоретического обновления, Грегор приходит к неутешительному заключению: «Имеется мало перспектив на то, что близкое будущее принесет вполне компетентную теорию фашизма»[1710].
Подтверждением тому служит и специальный номер «Журнала по современной истории», вышедший под аншлагом «Теории фашизма»[1711]. Название явно вводит читателя в заблуждение. Тщетно было бы искать в этом издании какие-то серьезные теоретические разработки. Группа историков из ФРГ, Италии, США, Англии и Австрии в своих статьях рассматривает либо частные аспекты истории национальных разновидностей фашизма, либо отдельные концепции этого явления в чисто историографическом плане.
Усилилась дифференциация внутри доминирующего буржуазно-либерального направления. Леволиберальные историки обращаются к социально-экономическим аспектам фашизма. Однако поворот к социально-экономической проблематике сам по себе не может обеспечить подлинно научного решения ключевых вопросов истории фашизма. Эта группа ученых придерживается плюралистической трактовки социальной сущности фашизма, недооценивая роль монополистического капитала в генезисе фашистских движений и в системе фашистского господства.
Анализ современных интерпретаций фашизма в буржуазной историографии свидетельствует о непреодолимости переживаемого ею методологического кризиса. Вместе с тем эти интерпретации отражают также усложнение современной идеологической борьбы между марксистско-ленинской исторической наукой и буржуазной историографией, пытающейся дать бой марксизму в его традиционной социально-экономической сфере, использовать против него различные псевдомарксистские положения.
Несмотря на значительное расширение документальной базы и диапазона исследовательской проблематики, буржуазным историкам не удалось добиться научного решения наиболее важных проблем истории фашизма. Как и полстолетия тому назад, фашизм остается для буржуазных ученых неразрешимой загадкой[1712].
Сложный и противоречивый процесс развития буржуазной историографии фашизма свидетельствует о тщетности усилий нескольких поколений ученых проникнуть в сущность этого феномена. Подобная задача под силу лишь марксистско-ленинской исторической науке, опирающейся на фундаментальную, подлинно научную теорию общественного развития[1713]. Исследования историков-марксистов различных стран убедительно подтверждают плодотворность марксистско-ленинского подхода к фашизму.
Заключение(П. Ю. Рахшмир)
Результаты нашего исследования свидетельствуют о том, что благоприятные исторические предпосылки для появления фашизма и прихода его к власти возникали в тех странах, где воздействие закона неравномерности экономического и политического развития капитализма сказалось с наибольшей интенсивностью. Особенно рельефно это видно па примере Германии. Все социально-экономические и политические процессы, которые «старые» капиталистические страны переживали на протяжении длительных исторических периодов, здесь были значительно сжаты во времени, происходили с запозданием, в более сложных условиях. Интенсивная ломка традиционных социально-экономических структур обостряла классовые противоречия, создавала напряженную социально-психологическую ситуацию для многочисленных слоев населения, не успевавших адаптироваться к быстро менявшимся условиям. Много сходных с этим черт наблюдалось и в Италии, где дело осложнялось увеличивавшимся разрывом между развитым Севером и отсталым Югом.
Господствующие классы Германии и Италии не приобрели столь богатого политического опыта, как буржуазия тех западноевропейских стран, где гораздо раньше были совершены буржуазные революции. Между тем им сразу же пришлось столкнуться с сильным рабочим движением. Искусство более гибкой, либеральной рабочей политики вырабатывается не сразу. Кроме того, альянс германской и итальянской буржуазии с аграрной аристократией обусловил политическую мощь тех фракций господствующих классов, которые предпочитали проводить консервативную политику. В обеих странах буржуазно-демократические традиции не успели пустить корни.
Совпадение быстрого индустриального развития с наступлением эпохи монополистического капитализма, конкурентная борьба со «старыми» капиталистическими государствами предопределили раннюю концентрацию производства и капитала, а также активное государственное вмешательство в экономическую жизнь, что способствовало формированию этатистских традиций, наиболее сильных в Германии. Германия и Италия опоздали к разделу мира. Неутоленные империалистические аппетиты, особенно обширные у Германии, способствовали зарождению воинствующего национализма.